Стоит включить светильники, как перед иллюминаторами скапливается планктон. Через час вы видите уже тьму организмов, копошащийся рой, и разыгрываются интереснейшие сцены. Тут и упоминавшиеся выше эвфаузииды, и настоящие крупные креветки, и морские стр
Это маленький рачок, он плавает или обособленно в толще воды, или внутри этакого пластикового конвертика, представляющего собой мантию одной из его жертв.
Дело в том, что бокоплавы нередко атакуют оболочниковых и выедают их тело, а в прозрачную оболочку откладывают свои яйца. Мы часто видели бокоплавов, высунувших ножки наружу из «чехла», чтобы лучше плыть. Британскому натуралисту Ричарду Керрингтону эта картина напомнила заботливую мамашу, толкающую коляску со своим потомством… Излюбленная добыча бокоплава Phronima — огнетелка (Pyrosoma), представитель оболочниковых, образующий колонии. Мы наблюдали полчища пиросом, но среди виденных нами «конвертиков», занятых бокоплавами, пожалуй, преобладали мантии сальп.
Не представляю себе, как ухитрились биологи без батискафа и мезоскафа выведать столько тайн у океана. Конечно, нельзя выводить общее правило на основе единичных фактов, и все-таки прямое наблюдение дает неизмеримо больше любого другого метода исследования. Типичный пример — явление биолюминесценции. Огнетелку назвали так потому, что она будто бы светится. За время нашей экспедиции мы не раз видели целые процессии этих организмов, но ни один из них не светился. Может быть, дело в том, что нас окружала спокойная вода? Или виноват сезон? Или глубина? Может быть, огнетелка светится только временами?..[79]
Среди наблюдаемого нами планктона явно преобладают веслоногие ракообразные — копеподы. Мы читали, что эти рачки достигают в длину одного сантиметра, но, если судить по виденному нами, копеподы редко бывают больше двух-трех миллиметров. Веслоногих рачков множество, они приспособились и к пресной, и к соленой, и к болотной, и к пещерной воде и составляют главный корм самых различных животных, в том числе китов, сельди, морских птиц.
Как и морские стр
Установлено (правда, нам не довелось это наблюдать), что на одной из многочисленных ножек самца появляется колбасовидный сперматофор, предназначенный для самки.
А когда избранница — обычно не без показного сопротивления — принимает, так сказать, залог любви, самец отправляется дальше на поиски приключений, ведь его даме этого подарка хватит на всю жизнь.
Но самое замечательное зрелище, несомненно, представляли собой длинные цепочки сальп. Длина описанных мной в главе 30 одиночных форм, которых я знал еще по Средиземному морю, обычно равна 2–3 сантиметрам, но достигает и 10–15 сантиметров при диаметре 1–3 сантиметра. Однако в Гольфстриме мы наблюдаем совсем другую форму, она образует цепочкообразные колонии, которые извиваются в воде, совсем как змея в траве, нет, еще бойчее, ведь сальпы резвятся в трех измерениях.
Они идут на свет — это очень странно, ведь у них нет глаз. Они видят, не обладая зрением, и всей цепочкой управляет один рудиментарный мозг; и, однако, у них есть своя воля или во всяком случае определенная тенденция. Цепочка выписывает изумительные па в воде вокруг мезоскафа, ходит туда и обратно перед нашими иллюминаторами, и нам предоставляется редкостная возможность изучать изысканные детали их строения. У каждой особи есть одна-две зеркальные точки, отражающие свет.
Чем ближе сальпы к иллюминатору, тем больше понимаешь, что всего невозможно рассмотреть. Длина цепочек измеряется метрами — чаще всего три-четыре метра, иногда пять-шесть, а то и больше. Устав извиваться, цепочки порой скручиваются в спираль и плывут с течением, напоминая звездную туманность в космосе. Иногда они образуют ожерелье, иногда браслет, иногда гирлянду, но всегда это красиво, всегда изящно. Очень похоже, что цепочкообразная колония — всего-навсего одна из промежуточных стадий в развитии сальп.
Удивительные они существа, эти сальпы… Похоже, что одиночные формы разнополы. Во втором поколении половых признаков нет, просто на щупальцах набухают почки, постепенно принимающие облик сальп, которые, достигнув зрелости, отделяются от материнской особи и являются разнополыми. Цепочка рвется, и весь цикл начинается сначала.
…Какая красота! И какое изящество! В лучах наших светильников будто сверкают ювелирные изделия, вышедшие из рук самого Бенвенуто Челлини. Какое множество бликов, какие тонкие, изощренные узоры! Мы подолгу любовались, как сальпы медленно проплывали мимо наших иллюминаторов — ни дать ни взять броши из червонного золота в оправе из серебра или платины, усеянной лучезарным жемчугом.
Попробуй схватить их руками — проскользнут между пальцами и исчезнут. На ладони останется только клейкая слизь, воплощающая для биолога переход от неживого к живому.
Несколько раз мне довелось наблюдать, как мне кажется, взрослую сальпу, от которой отделилось потомство. Это была крупная одиночная особь с пучком длинных нитей — очень похоже на дирижабль, который садится ночью при свете прожекторов и уже спущены швартовые стропы, чтобы наземная команда могла его зачалить.
Великолепные и таинственные картины… Конечно, тайн на свете хватает, но здесь у нас есть время присматриваться, наблюдать, осмысливать.
36. Как мы живем
Сегодня вечером я ложусь рано. На этой глубине быстро смеркается. Однако сон не идет. Во-первых, голова полна мыслей, а тут еще в нескольких сантиметрах от моих глаз находится иллюминатор — «окно в океан». Даже если ночесветок мало, все равно мимо окна то и дело проплывают живые блестки. А потом я боюсь пропустить что-нибудь важное вроде меч-рыбы, если закрою глаза. К тому же на борту шумно, особенно вечером, когда почти весь экипаж на ногах. В мезоскафе днем и ночью одинаково светло, поэтому те, кто днем спит, а ночью работает, не чувствуют разницы и забывают, что надо считаться с другими. Да и работающие днем ведут себя не лучше. Уважать сон товарищей, на какие бы часы суток он ни приходился, — этому нам еще предстоит научиться.
Например, на борту есть кассетный проигрыватель. Каждый из нас захватил несколько кассет. Моцарт, Россини, музыка из популярного кинофильма, «Желтая субмарина»…
В первый день нам казалось, что выбор достаточно велик, на любой вкус что-то найдется. На второй день — опять «Желтая субмарина», киномузыка, Россини и Моцарт. И на третий день еще можно разнообразить чередование, но на четвертый и пятый день наш набор начинает приедаться.
А впереди еще двадцать пять дней. К проигрывателю приданы великолепные наушники. Иногда тот или иной член экипажа пользуется ими, чтобы уединиться с Моцартом (или с битлами), но чаще всего музыка звучит на весь мезоскаф и приходится слушать концерт, когда ты пытаешься уснуть, или ловишь отзвуки акустических взрывов на поверхности, или пытаешься постичь тайны жизненного цикла бокоплавов Phronima. Надо позаботиться, чтобы в следующей экспедиции у каждого были свои наушники, и проложить проводку так, что включился — и слушай, в какой бы точке мезоскафа ты ни находился.
В конце концов засыпаю, оставляя лодку на попечение опытных навигаторов Эрвина и Каза.
На следующий день, 19 июля, держимся у отметки 220 метров, почти не отклоняясь. Температура внутри аппарата чуть меньше 18 °C, снаружи 16,5°. Когда мезоскаф уравновешен, внутренняя температура обычно на градус-полтора выше наружной.
Продолжаем дрейфовать на север, скорость небольшая — в среднем 1,6 узла со времени старта у Палм-Бича. Последнюю ночь мы шли мимо Дайтона-Бича, знаменитого места автомобильных гонок, где автомашин собирается столько же, сколько купальщиков.
