погружению.
На посту пилота — Эрвин. В 20.00 он открывает клапаны одной из уравнительных цистерн. Через два часа мы зависаем на глубине 500 метров, и «Линч» может взрывать свои акустические снаряды. Фрэнк Басби заранее просит судно отойти в сторону на три-четыре километра. Глупо будет, если нас взорвут за два дня до завершения экспедиции.
Вечером на борту царит приподнятое настроение. До нашего отпуска осталось совсем немного. Вот только эта новая депрессия — область пониженного давления — нас беспокоит. Всякий знает, как трудно предсказать поведение существа, подверженного депрессии. И хотя для серьезных тревог пока нет основания, все же лучше быть начеку. В 00.05 мы начинаем всплывать, и к 7.00 двенадцатого августа снова стабилизируемся у отметки 200 метров. Температура 18,55 °C — та же самая, что была на этой глубине двенадцать часов назад, перед началом погружения. Мы, несомненно, находимся в Гольфстриме, однако данные о нашем местонахождении снова озадачивают нас: теперь мы идем точно на север, на полуостров Новая Шотландия!
На поверхности опять скверная погода. Билл Рэнд говорит мне по телефону, что зыбь достигает восьми метров в высоту да ветер гонит и треплет частую волну.
Правда, это еще не ураган, а очень сильное волнение. Сам ураган, по всем данным, бушует километрах в четырехстах от нас. Полагаю, нам было бы не сладко, если бы в такую погоду пришлось всплывать на поверхность и идти на буксире за «Приватиром». Но за сутки погода может еще наладиться.
Или окончательно испортиться. Как раз в такую погоду мы всплывали около Гуама в 1960 году, после погружения на глубину 11 тысяч метров, и ничего, справились. Правда, тогда нас эскортировали мощный эсминец и морское буксирное судно, оснащенное всем необходимым для такой операции.
В разгар бури поверхность сообщает приятную новость. Корабль морской пограничной охраны «Кук Инлет» с одной из так называемых постоянных плавучих баз в Северной Атлантике, которые служат метеостанциями, пунктами привязки и спасательными центрами для судов и самолетов, пересекающих океан, сменяется с дежурства на станции «Экоу» и будет в нескольких часах хода от нашей вероятной позиции, когда мы послезавтра всплывем на поверхность.
Экипаж мезоскафа ликует. Прежде всего мы надеемся, что «Кук Инлет» примет нас на борт и доставит на берег за полтора дня; это самый быстрый способ, на какой мы можем рассчитывать. Кроме того, у нас условлено, что после всплытия, независимо от погоды, все бумаги и снаряжение должны быть доставлены на «Приватир» и тот берет мезоскаф на буксир. Помощь «Кука Инлета» тут будет кстати, ведь морские пограничники не боятся трудностей и опасностей, они прошли хорошую школу и обучены проводить спасательные операции в любую погоду на любых морях земного шара.
Люди морской пограничной охраны всегда вызывали у меня симпатию. Сама служба требует от них предусмотрительности (они разрабатывают правила безопасности на морях), зоркости, навыка в спасании и самопожертвования (ведь море и пограничников не щадит, невзирая на их отвагу и прекрасную подготовку). Теперь нас больше всего волнует уже не наша позиция (как ни странно, мы продолжаем дрейфовать на север, так что за последний лист карты не выйдем), а местонахождение «Кук Инлета». Вечером 12 августа он находится в 300 километрах к востоку от нас. Его скорость около 14 узлов, он заведомо раньше нас придет к месту встречи. Но нам уже сообщили, что корабль будет ждать, и мы с благодарностью думаем о моряках, которые готовы задержаться, чтобы взять нас с собой, хотя им не терпится поскорее вернуться в родной порт и увидеть своих близких.
В 19.45, образно говоря, выходим на финишную прямую. Кассетный проигрыватель выдает на полную мощность вальс Штрауса, мы готовимся к последней, прощальной вылазке на глубину 500 метров. В пилотском кресле — Эрвин. Предстоящее погружение для него уже не проблема, но все-таки ему надо держать ухо востро. Правда, теперь, даже если мы потеряем Гольфстрим, не случится ничего страшного. Данных собрано столько, что на обработку их уйдет не один месяц.
60. Последний раз на глубину
Продолжаем идти на север со скоростью 3–4 узла. Спуск занимает всего два часа, и на нижней отметке мы проводим только час — сколько нужно, чтобы провести акустические измерения. До дна около 5 тысяч метров. Температура воды на глубине 500 метров 12,59 °C, а у Палм-Бича на той же отметке было около 6,5°. Видимо, здесь Гольфстрим простирается очень глубоко.
Подъем проходит как праздник. Мы включили один из самых мощных прожекторов; он потребляет тысячу ватт, зато дает в три раза больше света, чем обычная лампочка такой же мощности. Всплываем медленно, чтобы и планктон поспевал за нами. В честь нашей последней вылазки море устроило феерический спектакль. Танцы сальп, медузы, золотые и серебряные ожерелья, ювелирные изделия, напоминающие искусство Микен и Этрурии… Это великолепие сопровождает нас все 300 метров подъема, плавает, извивается, скользит вокруг мезоскафа, и он идет словно сквозь волшебную страну. Прямо перед моим иллюминатором возникает акула — и снова растворяется в кромешном мраке, не найдя ничего интересного для себя. Кажется, это была синяя акула, Prionace glauca, особенно стройная и изящная, с острым рылом и длинными грудными плавниками. Синие акулы предпочитают как раз тот район, который мы сейчас проходим, им нравятся температуры от 7 до 21 °C (в момент встречи с ней температура воды была около 19 °C).
Начинается последний день, 13 августа. У нас задумано, что «Бен Франклин» весь этот день будет «качаться» между отметками 200 и 300 метров. Готовимся уже к завтрашнему всплытию, с великим удовольствием, но и не без грусти. Мы привыкли к нашей подводной жизни. На борту мезоскафа так удобно и уютно; правда, система жизнеобеспечения напоследок барахлит по мелочам. Содержание окиси углерода в воздухе достигло сорокамиллионных, это уже предел, который превышать нельзя. Капризничают также некоторые трубы. Но в целом все идет превосходно.
Мы свыклись и с температурой (19 °C), и с влажностью (сейчас она составляет 73 процента). Внутреннее давление мало-помалу росло, хотя мы следили за тем, чтобы подача кислорода была в норме, и хотя углекислый газ поглощался отменно. А виноват в этом один пневморедуктор, который с самого начала был не совсем герметичным. Как только была выявлена неисправность, мы стали держать его закрытым, открывали в самых крайних случаях, да и то ненадолго. Сейчас давление воздуха в мезоскафе 1,12 килограмма на квадратный сантиметр (на старте было 1,01), это столько же, сколько испытывает ныряльщик на глубине одного метра.
Такое превышение переносится человеком безболезненно, даже если длится несколько недель.
61. Глубинный рассеивающий слой
В 10.00 тринадцатого августа принимаем телефонный вызов. «Атлантис II», ультрасовременное океанографическое судно Вудсхолского института, проходя над нами, запрашивает, не надо ли чем-нибудь помочь. На судне есть всевозможные акустические приборы, можно провести интересные совместные измерения. Справляемся, не замечено ли в этом районе каких-либо следов глубинного рассеивающего слоя. Ответ, увы, отрицательный. На борту «Атлантиса II» находится доктор Фаглистер, один из тех специалистов по Гольфстриму, с которыми я встречался тринадцать лет назад. Но наша экспедиция практически завершена, поэтому мы ограничиваемся короткой дружеской беседой.
Не один я — Басби и Хэг тоже огорчены отсутствием глубинного рассеивающего слоя. Еще ни одна подводная лодка, ни один океанографический отряд не находился в таких благоприятных условиях для изучения этого таинственного слоя. Известно, что он отражает звуковые и ультразвуковые сигналы, посланные с поверхности, из-за этого кажется, что дно гораздо ближе, чем это есть на самом деле.
И еще одно интересное обстоятельство: рассеивающие слои не привязаны к какому-то одному горизонту. Мало того, что глубина их варьирует в зависимости от географических координат, времени года, а
