Петух! Вестник утра. А что обещал Очо Доминик? Что не переступит порога спальни де Немюра в ее первую брачную НОЧЬ. Но, если кукарекает петух… Значит, уже утро! Первая брачная ночь закончилась. И Очо имеет полное право войти — и посмотреть. Ну, право — громко сказано. Но юной герцогине де Немюр карлик обещал лишь ночь, это он хорошо помнит!
Правда, войти тоже непросто. Это тебе не спальня Бланш, где знаком каждый уголок, каждый выступ и подоконник. Если де Немюр заметит карлика, — пощады не жди. Да и Доминик вряд ли очень обрадуется его появлению. Но как же любопытно, — что у них там происходит! Очо почувствовал, что весь дрожит от возбуждения. Нет, надо попытаться. Ну не убьют же они его в конце концов! Ведь это он практически соединил их. Привел Доминик к Роберу. В худшем случае — герцог схватит его за шиворот, как щенка, и вышвырнет за дверь.
«Вот если бы у меня был с собой мой костюм… Тот, костюм Амурчика. С серебряной маской. С белыми крылышками из лебединых перьев на спине. С золотыми луком, колчаном и стрелами. Который Бланка подарила мне на маскарад, устроенный по случаю рождения ее сына Людовика, двенадцать лет назад. Я бы вошел в спальню Робера смело. И заявил бы ему и его супруге с порога: «Я — бог Амур! Я соединил ваши сердца и ваши тела в одно целое! Я благословил ваш союз! И вы не можете прогнать меня!»
Очо вздохнул. С тем маскарадом были связаны еще кое-какие воспоминания. Но об этом потом… пора было действовать. Он подкрался к двери. Осторожно нажал ручку. Дверь приоткрылась, — и карлик бесшумно, пригнувшись, проскользнул в нее. Он сразу понял, что проник в спальню вовремя, услышав крик Доминик. Но это был крик блаженства, а не боли.
«Выходит, Робер уже сделал ее счастливой. Молодец, время даром не теряет! Сейчас им явно не до окружающего. К окну!..» Очо впотьмах, но, слава Богу, ничего не задев, добрался до подоконника. Осторожно приподнял тяжелую портьеру и уселся на столь любимое им место. Красота! И кое-что видно. И слышно прекрасно!
Карлик устроился поудобнее. Он смотрел на сплетенные обнаженные тела Доминик и де Немюра и чувствовал и радость за них, наконец-то соединившихся, и какую-то странную горечь. «Вот и Робер, после стольких лет несчастий и страданий, нашел свою любовь… А я? Почему Господь отказывает мне в этом дивном чувстве? — Уродец тихо вздохнул. — Меня никто никогда не любил. Меня подбросили младенцем к паперти Бургосского собора. Воспитывали — если это можно назвать воспитанием — в приюте Марии- Магдалины, где надо мной смеялись… издевались… нещадно били… Заставляли просить милостыню. Где у меня не было ни друзей, ни хоть кого-то, кому бы я был небезразличен. Это можно назвать чудом, что меня заметила вдова знатного кастильского гранда, изредка посещающая в благотворительных целях этот приют, и решила подарить на день рождения инфанте Бланке. И я понравился этой маленькой шестилетней девочке. И, пока ее обучали всяким наукам, чтению, письму, арифметике, я тоже не терял даром времени и кое-чему научился. Но для Бланки я всегда был игрушкой, смешным уродцем, забавлявшим ее, — не более. И никогда не был в ее глазах человеком — со своими мыслями, желаниями, чувствами.»
Карлик заворочался на подоконнике, опять вздыхая, почти уже забыв, где он находится. «Для Бланки я — как собачонка. Как одна из ее болонок. И ни одна женщина во всем мире не смотрела на меня как на человека.»
Но нет… Очо опять вспомнил тот маскарад, когда он изображал бога Амура. Именно на том празднике он встретил женщину — нет, девушку, которая надолго осталась в его памяти.
Это было двенадцать лет назад. По случаю рождения наследника престола Людовика были устроены пышные торжества в Париже; на них приехала из Испании сестра Бланш де Кастиль Беренгария, тогда еще инфанта, которая была старше французской принцессы (еще был жив король Филипп-Август) на восемь лет, с большой придворной свитой и множеством придворных да. И был устроен великолепный маскарад; а своему любимцу Очо Бланш заказала костюм Амура, да такой красивый, что карлик не мог на него наглядеться. Особенно ему понравились крылышки из лебединых белых перьев, серебряная улыбающаяся маска и лук, колчан и стрелы, которые были все из чистого золота. Несколько оставшихся до празднества дней маленький горбун провел, учась стрелять из лука своими золотыми стрелами, и весьма в этом преуспел.
И вот наступил знаменательный день. Очо оделся и присоединился к толпе гостей, собравшихся в королевском дворце. Бланш сидела на возвышении между своим супругом Людовиком и сестрой Беренгарией и, увидев Амурчика, ковыляющего к ней на своих кривых коротких ножках, от души рассмеялась и сказала по-французски, чтобы не поняла сестра:
— А вот и наш бог любви! Ну-ка, порази какого-нибудь кавалера или рыцаря, чтобы он влюбился в нашу сестру Беренгарию. А потом и ее, чтобы она воспылала ответной страстью. А то ей уже за тридцать, а она до сих пор незамужем и бездетна. Чувствую я, останется бедняжка до конца своих дней старой девой!
Очо поклонился и с готовностью вытянул из колчана стрелу, высматривая какого-нибудь красивого юношу неподалеку. Наконец, он выбрал… прицелился… пустил стрелу… И, к своему ужасу, попал не в красавца, а в стоящую рядом девочку лет семи, одетую необыкновенно роскошно, причем стрела его угодила ей прямо в мягкое место! Судя по богатому, не по французской моде, одеянию, и украшенной каменьями золотой маске, это была дочь одного из знатных кастильских вельмож, приехавших на празднества.
Девочка вскрикнула, скорее не от боли, — стрела застряла в складках платья, едва ли даже уколов кожу, — а от неожиданности, и вдруг, к полному изумлению Очо, произнесла сочное испанское ругательство.
Бланш расхохоталась, а Очо поспешил к девочке и вытащил стрелу, расшаркиваясь и извиняясь.
— Право, сеньорита, я не хотел. Простите меня, — бормотал он.
Черные блестящие странно недетские глаза недоуменно смотрели на него сквозь прорези маски. Но вот девочка вдруг откинула голову и заливисто рассмеялась.
— Да ведь это же Амур, разрази меня гром! — воскликнула она по-испански. — Бог любви! Всем он попадает в сердце. А мне, черт побери — в филейную часть!
Очо так и раскрыл рот. Такие выражения можно было услышать где-нибудь на рынках Бургоса. Но никак не во дворцах кастильских грандов, да еще от семилетнего ребенка…
Девочка начала, видя его растерянность и недоумение, смеяться еще звонче и громче.
— Ну, не смотрите на меня так, дорогой божок! Вы попали в того, в кого нужно, не сомневайтесь. Я не ребенок. Я давно совершеннолетняя! — И она сняла маску. Это оказалась карлица. Маленькая, худая, черноволосая и черноглазая, горбоносая, очень смуглая карлица. Как прикинул Очо, ей могло быть около двадцати лет.
— Меня зовут донья Франсиска Эррера, — представилась она сама. — А еще меня можно называть просто Пачита.
Очо тоже снял маску и отвесил карлице глубокий поклон.
— Сеньор Очоаньос, прекрасная донья Франсиска. Можно просто Очо. К вашим услугам.
Она ослепительно улыбнулась.
— Да, мне как раз они и нужны. Вернее, не услуги сеньора Очоаньоса, а бога любви, которого вы столь прекрасно изображаете. Ваша меткость изумительна, и я до их пор не приду в себя! — Она потерла свой зад, заставив Очо вспыхнуть. — Прошу вас, поразите того, кого я выбрала себе в кавалеры.
— Повинуюсь, — сказал карлик, натягивая лук. — В кого я должен попасть?
— Вон там, видите, у колонны, — шепнула донья Пачита. — Двое юношей. Я хочу одного из них.
Очо взглянул в указанном направлении. Там стояли — без масок — герцог де Немюр и герцог де Ноайль. В то время им было по шестнадцать лет.
— Да это же совсем безусые юнцы, дорогая сеньорита Пачита!
— Но они обещают стать очень красивыми мужчинами. И они очень похожи. Родственники?
— Двоюродные братья. Который вам больше по вкусу?
— Слева. С серыми глазами. У него открытое лицо. И улыбка добрая.
— А его кузен? Тот, что справа? Что вы о нем думаете?
Карлица прищурилась.
— Нет. Он мне чем-то не нравится. Что-то во взгляде. Хотя тоже очень красив… Знаете что, милый бог любви… Я передумала. Не стреляйте. Не дай Бог, попадете не в того, кто слева, — а в того, который
