ревнивая и чувственная! Поэтому она и ударила меня стилетом. А ее попытка бежать — такое же сумасшествие, как и твои припадки. Она не соображала, что делала. Ну, и — погибла… Жаль, Робер, ей- Богу, жаль! Роскошная женщина. Я мог бы еще долго наслаждаться ею и многому ее научить.
«Неужели этот ублюдок говорит правду? Нет, нет! Он просто хочет довести меня до приступа. Не дождется. И я не буду верить ни одному его слову. И, я знаю, — Доминик жива. Я бы почувствовал, если бы с ней случилось непоправимое. Она жива!»
Де Ноайль отбросил в сторону пустую бутыль. Да, похоже, ему не удастся вывести Робера из себя. И заставить поверить в смерть жены.
«Но подозрения я в него все-таки заронил. И теперь он будет мучиться неизвестностью, — кого же из нас двоих любила Доминик? обладал ли я ею? И, если обладал, — то отдалась ли она мне сама, по доброй воле, или по принуждению? И, наконец, жива ли она? Пытку души я ему обеспечил. Пора приступать к пытке тела!»
— Итак, кузен, новость номер два. Первая тебе, я вижу, не очень понравилась. Вторая тоже не слишком приятная для тебя. Поскольку твоя женушка мертва, и мне нечем заняться наверху до приезда Розамонды, я спустился сюда, чтобы развлечься с тобой. Вижу, ты к этому готов. Не дрожишь. Не молишь о пощаде. Поверь, кузен, — я не Бланш, которая обошлась здесь с тобой несколько лет назад так мягко. Всего-то — две выжженные на груди буковки. Это легко снес бы и ребенок! Хотя мысль нашей королевы, в общем, неплоха. Не поставить ли и мне, чуть ниже, благо место на твоей груди еще есть, и свои инициалы «Р» и «Н»? Что ты на это скажешь, милый Робер?
Де Немюр едва заметно улыбнулся. Он вдруг вспомнил разговор с Доминик о буквах. Это было совсем недавно… А, кажется, с тех пор прошли годы!
— Я скажу, кузен, что тогда моей жене придется как можно быстрее подарить мне не двух, а четырех детей, — спокойно ответил он.
Челюсть у Рауля отвисла от удивления. Франсуа и Жак переглянулись. Что это де Немюр несет?
— По-моему, Робер, ты сходишь с ума от страха. Вот и городишь всякую околесицу. Но к делу. Жак! Где-то здесь, в подвале, я думаю, должны быть орудия пыток. Найди их и неси все сюда.
Через несколько минут уже знакомые де Немюру инструменты были разложены на столе. Рауль сказал:
— Франсуа, предоставляю тебе выбор. У тебя есть опыт, — как ты думаешь, что доставит моему дорогому кузену больше удовольствия? Ну, и нам всем, конечно?
— Благодарю за доверие, монсеньор, — мерзко осклабился слуга Робера, подходя к столу и неторопливо, чуть ли не с любовью, перебирая орудия пытки. — Да, опыт у меня имеется. Мой отец, знаете ли, был палачом в небольшом городке на западе Франции. Мы с моим покойным братом — тем самым, которого проклятый герцог Черная Роза велел повесить, — насмотрелись в детстве всякого в тамошней тюрьме! Правда, пытать да казнить приходилось в основном голытьбу. Воры, проститутки, беглые каторжники. Иногда — убийцы. Папаша был мастер хоть куда! У него самые строптивые и несговорчивые через пару минут начинали разливаться соловьями и признавались во всем. А как ловко он управлялся с колесом и бичом! Как виртуозно вздергивал на виселицу! А мы с братцем так привыкли к воплям и стонам, что засыпали под них в нашем закутке в тюрьме, как под какую-нибудь музыку. Жаль, вот такие знатные вельможи, как мой добрый господин, герцог де Немюр, папаше в жизни в руки не попадались.
— Ну что ж, — усмехнулся де Ноайль. — Зато тебе, его сыну, достался аристократ. Да еще какой! Который находится в родстве и с испанской королевой. И с нашей. И с самим королем Франции!
— Да. Это огромная честь для меня, ваша светлость!
— Ну, ты выбрал?
— Я, монсеньор, человек простого звания. И предпочитаю и средство не сложное. Вот плеть. С виду — совсем не страшная. С тремя хвостами. Видите — на конце каждого хвоста вплетен небольшой острый крючок? Но, поверьте, — если ударить посильнее, да еще с оттяжкой, — крючки эти впиваются в кожу и сдирают ее вместе с мясом. Великолепное орудие пытки! Через пару ударов тот, кого охаживают такой плеткой, будет орать благим матом. Молить о пощаде и ползать у ваших ног. А через минуту спина его превратится в кровавое месиво. Папаше такая пытка очень нравилась. Руку ему Бог дал тяжелую. Хлестал он знатно! Обычно на десятом ударе тот, кого он бил, сознание терял. Да и нам с братом тоже эта пытка была по нраву. Мы даже пари заключали между собой, — сколько ударов выдержит преступник, прежде чем сомлеет. Да, помню попался отцу один беглый каторжник — здоровый детина, молодой, косая сажень в плечах. И ни за что сознаваться не хотел. Вот он двадцать семь ударов выдержал, пока не потерял сознание. А папаша мой разъярился — да еще и бесчувственного этого детину начал хлестать. Не остановиться ему было. В общем, на тридцать пятом ударе у каторжника сердце остановилось. А кровищи было — ну как на бойне!
— Какой поучительный рассказ, Франсуа, — ухмыльнулся Рауль. — Вот сейчас мы посмотрим, сколько ударов выдержит наш дорогой герцог Черная Роза, прежде чем сначала — завизжит, как свинья, а затем — лишится чувств. Полагаю, двадцать семь ударов мой кузен не вытерпит. Готов даже пари заключить! Ведь его шкура не такая дубленая, как у каторжника. Все-таки герцог!.. Эй, Робер! Ну что же ты молчишь? Ничего сказать не хочешь? Может, взмолишься? Попросишь пощады? Мне это было бы очень приятно. И я, возможно, и пощадил бы тебя!
Де Немюр презрительно посмотрел на кузена. Ему не хотелось даже разговаривать. Но, возможно, есть еще способ избежать пытки, не унижая себя, но пригрозив этим подонкам королевским гневом?
— Я думаю, что вряд ли ее и его величество погладят вас всех по головке за то, что вы сделаете со мной, — сказал он. — Подумайте об этом хорошенько.
Он заметил, что плеть в руках Франсуа дрогнула. И сын палача быстро переглянулся с побледневшим Жаком. Да, эти двое — конечно, трусы. И они не тронули бы Робера и пальцем. Но Рауль только хрипло рассмеялся словам кузена.
— Милый Робер! Напрасно ты пытаешься спасти свою шкуру, причем заметь — в прямом смысле этого слова! Твоя участь решена. Как только я получу у Розамонды бумагу, — ты отправишься на корм здешним рыбкам, вслед за своей красавицей-женой! Мы тебя удавим, привяжем тебе камень к ногам… И выбросим из того же окошка, из которого так ловко выпрыгнула недавно Доминик. И твое изуродованное тело не найдут. И никто не узнает, что тебя перед смертью пытали. А Бланш я скажу, что ты сам прыгнул во Вьенну и утонул. И мои люди это подтвердят. Эй, вы! Ну, что вы затряслись, как только услышали про короля с королевой? Не бойтесь. Я не дам вас в обиду, клянусь!
— Нет, ваша светлость, — забормотали клевреты. — Мы не боимся. Мы выполним любой ваш приказ.
— В таком случае… Если Роберу больше нечего сказать…
Де Немюр слегка улыбнулся. Он посмотрел на лица этой отвратительной троицы. В пляшущем желто-оранжевом свете висящих на стенах подземелья факелов лица эти казались дергающимися, уродливыми и жуткими, как морды у чертей, встречающих грешников на пороге ада. Он вдруг почувствовал особое внутреннее озарение, какое, наверное, бывает у людей, стоящих на краю гибели. И, почти помимо воли, у него вырвалось:
— Все твои люди, Рауль, не доживут до завтрашнего заката. А сам ты умрешь раньше меня. Помни мои слова!
— Ах, он еще нам и угрожает! — воскликнул де Ноайль. Наймиты же его опять переглянулись, побледнев еще больше. — Улыбаешься, кузен? Напрасно! Сейчас ты заскулишь… Завизжишь… Застонешь! И мы втроем посмеемся над тобой на славу! Жаль, я сам не могу пройтись плетью по твоей спине. Рана болит… Но уж полюбуюсь я на тебя от души! А ты, чем угрожать, лучше подумай, какое унижение тебя ждет впридачу к мукам телесным! Ведь тебя, знатного дворянина, будет хлестать, как дворового пса, твой собственный слуга! Франсуа! Приступай! Если рука устанет, — тебя сменит Жак. А я буду считать удары. Ты любил раньше, помнится, читать и восхищаться подвигами спартанцев, мой заумный братец. Вот я сейчас и посмотрю, насколько стойким окажешься ты сам!
Робер стиснул зубы. Он не позволит этим тварям услышать ни один свой стон! Франсуа взмахнул плетью…
…Рауль насчитал тридцать два удара, пока де Немюр не потерял сознание. И — ни крика. Ни стона. Де Ноайль велел прекратить истязание. Каменные плиты пола под узником и вокруг него были все в крови,
