— И ты живешь здесь? Совсем одна?
— Не одна, нет, Мари… С сыном. — Нежная улыбка озарила ее обветренное лицо.
— У тебя есть сын? Где он? Как его зовут?
— Здесь его нет. Но я тебя с ним познакомлю… Его зовут Робер. Так же, как того мужчину, имя которого ты повторяла во сне, Мари. Ты кричала: Робер! Робер!.. Это имя твоего возлюбленного?
— Нет, Тереза. Мужа. — Доминик ощущала, что ей все труднее поддерживать разговор. Глаза закрывались. Неудержимо тянуло в сон. Тереза встала и, налив в большую глиняную чашку настой, который варился в печке, приподняла голову раненой и поднесла чашку к ее губам.
— Пей… И утром ты почувствуешь себя гораздо лучше, моя бедняжка. — Дом безропотно выпила напиток — и погрузилась в темноту.
…Она проспала, наверное, не меньше пятнадцати часов, — потому что, когда вновь проснулась и открыла глаза, то увидела, что дверь избушки вдовы лесника открыта настежь, и в комнату врываются яркие лучи солнца. Тереза была права, — Дом ощутила, как прибавились силы. И в этот раз ей удалось довольно легко откинуть одеяло и сесть.
В этот момент послышались быстрые почти неслышные шаги, и в избушку вошла Тереза с луком через плечо и убитым зайцем у пояса.
— У нас сегодня будет вкусная зайчатина на обед! — сказала она, улыбнувшись Доминик. — Как ты себя чувствуешь, Мари?
— Гораздо лучше.
— Хочешь есть?
— Умираю.
Через час они обе уплетали за обе щеки приготовленного Терезой зайца.
— Ты хорошо стреляешь из лука? — спросила Доминик.
— Да. Я всему научилась, пока жила в лесу. И дичь добывать. И рыбу ловить. Ягоды, грибы собираю. Травы и коренья сушу.
— Твой сын, наверное, тебе помогает? — Доминик прикинула, что сыну Терезы должно быть не менее шести лет. Только где же он? В домике не было видно ни одной детской вещи — ни одежды, ни игрушек.
Улыбка вдовы лесника померкла.
— Нет, Мари… Мой Робер… Он не может мне помочь…
Дом прикусила язык. Возможно, мальчик чем-то болен? В таком случае, почему он не здесь, в избушке?
— Ты поймешь, — продолжала Тереза. — Мы поедим. И я отведу тебя к нему.
Доминик молча кивнула. Они доели зайчатину, и Тереза помогла Доминик встать и одеть латаное- перелатаное льняное платье.
— Извини, у меня мало одежды, — сказала Тереза. — Раньше я покупала ее в Шиноне. Но теперь я совсем туда не хожу. Надо бы сходить в деревню, на ярмарку. Но путь туда неблизкий. А я не хочу надолго оставлять Робера одного. Ну что, идем на прогулку?
— Да, — сказала Дом. Ей очень хотелось выйти … и в то же время она боялась. Вдруг люди Рауля рыщут где-нибудь поблизости?
Тереза словно поняла ее колебания.
— Не бойся, Мари, — бодро произнесла она. — Ты здесь почти шесть дней. И за это время здесь ни одного чужого человека не было. Дорогу сюда никто не знает. А, если кто и появится, — мы спрячемся, обещаю. Я не дам тебя в обиду, Богом клянусь!
Женщины вышли из избушки. Доминик сощурилась от яркого солнечного света. Как хорошо! Она жива! Она возблагодарила про себя Господа за свое чудесное спасение… И снова вспомнила о муже. Где он? Что с ним?
— Пойдем, — Тереза взяла ее под руку, и они медленно двинулись вперед. Избушка вдовы лесника стояла на краю большой светлой поляны, сплошь заросшей ромашками и незабудками. На середине же поляны росли рядом два больших раскидистых клена. Туда они и направились. Когда молодые женщины подошли к этим кленам, Доминик увидела под одним из них маленький холмик, усыпанный свежими цветами, — тут были ромашки, фиалки, незабудки, васильки. Деревянный крест с неумело вырезанным на нем изображением Богородицы с младенцем Иисусом на руках явственно указывал на то, что это могила. Рядом с холмиком стояла небольшая скамья.
Тереза наклонилась над холмиком и дотронулась до креста.
— Вот, Мари. Это мой Робер, — тихо и очень спокойно сказала она. — Мой сын. Он лежит здесь.
Доминик внутренне содрогнулась. В голосе Терезы не было ни слез… Ни печали… Но мертвенное спокойствие его было страшнее горьких слез. Дом опустилась на колени перед могилкой и тронула рукой чуть увядшие цветы.
— Сколько ему было? — прошептала она.
— Сейчас ему четыре годика и семь месяцев, — Тереза говорила о сыне как о живом.
Дом сопоставила даты. Женщина сказала, что вдовствует семь лет. Получается, что… Получается, что этот усопший мальчик — не сын лесника?
Тереза поняла мысль Доминик.
— Да, Робер — не сын моего покойного мужа, — сказала она. — О таких, как я, люди судачат — мол, нагуляла. Да, Мари! Ты можешь меня презирать. Но я родила моего мальчика не от мужа.
— Нет, нет, Тереза! Я тебя не презираю… Что ты! Но где его отец? И от чего умер твой сын?
Вдова лесника покачала головой:
— Нет, нет, Мари. Он не умер. Он просто спит здесь. А я — я охраняю его сон.
Дом посмотрела на нее. Несчастная мать! Неужели она помешалась от горя? Но нет — взгляд зеленых глаз Терезы был ясен и чист. Доминик вдруг поняла, что эта фантазия бедной женщины есть как раз защита разума от безумия. И Дом приняла это как данность.
— Расскажи мне о нем, Тереза, — попросила она. — Расскажи мне о своем сыне. — Она взяла Терезу за руку, и они вдвоем сели на скамью.
— Он… Он очень красивый, — начала вдова лесника. — У него черные волосы. Не прямые, нет. Немного вьющиеся. Надо лбом… У висков… И глаза — ах, Мари, какие у моего Робера красивые необыкновенные глаза! Я долго не могла ни с чем сравнить их цвет. Потому что он такой переливчатый. Потом я все же нашла нечто похожее, — это туман зимой в предрассветных сумерках в горах нашего родного края. Помнишь такой туман, Мари?
— Помню, — шепнула Доминик.
— Сначала туман этот густой и почти черный. Но затем он становится все светлей. Темно-серый, как остывший пепел в печи. Потом — все светлее и светлее, когда солнце встает все выше. Вот такие глаза у моего сына. Точь-в-точь как у его отца! И реснички — длинные-длинные… густые-густые…
Дом неожиданно вздрогнула. Как будто озноб пробежал по ее спине. Но почему? Ведь стояла послеполуденная жара, которая ощущалась даже здесь, в тени огромного старого клена.
— Да, — сказала она тихо, — красивый мальчик. А кто же был его отцом? И где он теперь? Но, если ты не хочешь сказать это, не говори.
Тереза выпрямилась и гордо посмотрела на нее.
— Ты из Лангедока, Мари… И ты поймешь, почему я не считаю себя опозоренной тем, что родила моего мальчика без мужа, и не стыжусь назвать тебе имя человека, который сделал меня матерью! Потому что его отцом был сам герцог Черная Роза!
Да, подсознательно Доминик была готова к тому, что Тереза назовет имя ее мужа. И все же это был удар. Молодая женщина почувствовала, что ее как будто пнули в грудь ногой. Дыхание стеснилось, в глазах почернело.
— Мари! Что с тобой?.. — испуганно вскрикнула вдова лесника.
— Нет, нет… Ничего, — пролепетала Дом. — Не знаю. Подожди… Сейчас пройдет. — Она напрягла всю свою волю, чтобы ничем не выдать себя. Боже милосердный! Она сидит здесь, под деревом… Рядом с любовницей своего мужа… Над могилой его сына!
…Наконец, она справилась с собою. Как бы ни было это тяжело, но ей хотелось знать все.
