И, главное, — она ТАК смотрит в это время на Рауля! Но при чем здесь Рауль? В чем дело? Чего я не понимаю здесь?..»
Песня кончилась. Все зааплодировали.
— Прелестно, прелестно, милая графиня! — воскликнула Бланш. — Но хотелось бы знать, о чем была эта песня?
— Ваше величество, — с поклоном сказал ей де Ноайль, — я могу перевести вам слова. Песня графини была посвящена подвигам и смерти герцога Черной Розы.
Бланш бросила быстрый взгляд на де Немюра. Но тут же обернулась к Доминик.
— У вас чудесный голос, дитя мое. Надеюсь, вы еще порадуете нас своим искусством! Но, право, девушкам не пристало петь о подвигах… смерти… крови… Пойте только о любви, прекрасная графиня. И она придет к вам!.. Кто еще споет для нас? Наша дама порадовала нас песней о войне и смерти. А я хочу о любви. — Она обвела взором мужчин. — Может, вы, кузен? Я так давно не слышала вашего пения!
Доминик не думала, что де Немюр согласится. Но он кивнул и встал.
— Куда вы? Вот рядом инструмент, — сказала королева.
— Я возьму у Доминик де Руссильон, ваше величество. Он хорошо настроен.
И герцог де Немюр шагнул к Дом, на коленях которой все еще лежала лютня.
— Вы позволите, графиня? — спросил он, наклонившись за инструментом.
Девушка кивнула, вся сжавшись внутри. Герцог взял лютню и не вернулся в кресло, а присел на подоконник, вероятно, специально, чтобы лицо его оставалось в тени, и легко коснулся длинными пальцами струн. Инструмент ответил ему тихим мелодичным звуком.
Доминик же сидела в каком-то полузабытье. Когда он наклонился к ней, чтобы взять лютню, то не дотронулся до девушки даже кончиком пальца… Но его волосы почти коснулись ее лица. И какое-то странное ощущение охватило Дом. Она почувствовала НЕЧТО, чего не могла ни уловить, ни вспомнить. Но это было что-то очень важное… что-то жизненно важное! Ах, если бы она вспомнила, что! Но память ее молчала. А де Немюр склонился над лютней и начал петь.
Это была тоже окситанская, старинная, песня, кем-то переведенная на французский язык. Там были такие слова:
Он не был чересчур искусным певцом и музыкантом. Пальцы правой руки несколько раз сорвались со струн; голос был слишком низким, и порой в нем даже прорывалось что-то хриплое. Но Доминик была заворожена. Еще ни один мужской голос не рождал в ней такого волнующего чувства.
Ей была знакома эта песня. Девушка не раз слышала ее и в родном замке, и на улицах лангедокских городов. Обычно ее пели бродячие трубадуры и менестрели — безусые юноши, высокими тонкими голосами. Их пение было приятно — не более того. Доминик даже и в слова никогда не вслушивалась.
Но де Немюр вложил в слова, казалось, кусок своего сердца. Впервые Дом почувствовала истинный смысл этой песни. Это был гимн любви — той любви, которая заставляет мужчину склониться перед силой женской красоты; и то, что песню эту пел не безусый хилый юноша высоким тенорком, а мужчина в полном расцвете сил — низким и необычайно чувственным голосом, лишь усиливало эффект, — любовь торжествовала и властвовала и над таким гордым, сильным и высокомерным человеком, как герцог де Немюр! И он склонял перед ней голову. И он готов был стать рабом прекрасной дамы.
Ах, если бы эту песню спел Рауль! За нее, за нее одну Доминик могла полюбить его!
Но это был враг Доминик — враг навсегда, герцог де Немюр. Как ей стряхнуть волшебное очарование его голоса?..
Она оглянулась кругом. На лицах всех присутствующих дам она заметила выражение тоски и какого- то неутоленного голода, как будто их всех пригласили к роскошному пиршественному столу, и вот они стоят вокруг него, но не могут взять ни кусочка.
Песня кончилась. Герцог поднял голову и положил лютню на подоконник.
— Ах, кузен! — сказала Бланш. — Мы никогда не слышали ничего чудесней! А чьи слова?
— Это окситанская песня, мадам. Когда-то я переложил ее, довольно неумело, впрочем, на французский для своей невесты.
— Идите к нам, дорогой Робер. Вероятно, эта песня навеяла грустные воспоминания?..
Он встал. Доминик вдруг заметила, что его светлые глаза странно блестят. «Неужели это слезы?»
Она оглянулась еще раз, ища Рауля. Он стоял за ее стулом, скрестив руки на груди, и не сводил с де Немюра взгляда. И, когда Дом увидела лицо любимого, она была поражена — такой дьявольской усмешкой были искривлены губы де Ноайля. Но молодой человек почувствовал, что Доминик на него смотрит, — и выражение его лица мгновенно изменилось, и он ответил ей страстным пламенным взглядом. Доминик просияла, забыв все на свете. Рауль любит ее! Она больше не сомневалась в этом!
23. На охоте
Прошел месяц, как Доминик прибыла ко двору королевы Франции. И уже совсем скоро девушке предстояло сменить траурное платье на свадебное, — она стала невестой герцога Рауля де Ноайля. И через неделю выходила за него замуж! Голова у нее кружилась от счастья. И никогда не было на свете невесты счастливее Доминик!
Девушка больше не задавалась вопросом — почему Рауль молчит о том, что он уже является ее законным мужем. Что он — ее супруг уже четыре года! Это было так естественно, — что он хотел сохранить их тайну, секрет, в который были посвящены лишь они вдвоем. И было так легко и просто объяснить — что Раулю хотелось побыть женихом, именно женихом, а не мужем. Ведь перед ТОЙ их свадьбой не было этого сладостного и незабываемого для влюбленных периода ухаживаний, подарков, робких пожатий руки, понятного только им двоим языка жестов. Все это теперь познала Доминик, — и порой ей даже хотелось оттянуть день венчания.
Рауль был так влюблен, так предан, так нежен! Только, пожалуй, на одно досадовала Дом, — он слишком благоговейно преклонялся перед нею. Он ни разу не поцеловал ее в губы, ограничиваясь лишь поцелуями руки, даже после официального объявления их помолвки. Иногда девушка даже думала с невольным раздражением — не принимает ли Рауль ее за драгоценную статуэтку, которую легко разбить даже при легком прикосновении?
