такая. Через несколько минут служанка принесла в комнату несколько платьев — одно другого богаче и наряднее.
— А где мое платье? — спросила Доминик.
— Оно все грязное, ваше сиятельство. Смотреть ужасно! Но, если вы хотите, я вам его принесу.
— Хочу, — сказала Дом.
Платье, действительно, представляло собой печальное зрелище. Дом смотрела на него, — и глаза ее невольно наполнялись слезами. Ее подвенечное платье!.. Если бы не это кошмарное похищение, то его бы снял с нее вечером ее муж, Рауль де Ноайль.
Оно было все в песке и иле. Высокий стоячий воротник разорван и жалко обвис. А длинный шлейф обрезан чем-то острым, наверное, тем самым кинжалом, с которым тот, кто вытащил ее (назвать его своим спасителем девушка никак не могла), кинулся в воду.
Подумав, Доминик решила все же надеть новое платье. Она выбрала самое скромное, из темно- синего бархата. Служанка помогла ей застегнуть его сзади. Доминик подошла к высокому, в человеческий рост, зеркалу и посмотрела на себя. От ее красивой прически мало что осталось, — косы, так терпеливо и любовно заплетенные утром Розамондой, растрепались, волосы торчали во все стороны. Дом попросила служанку расплести косы и, взяв золотой гребень с туалетного столика, сама расчесалась и, подхватив густую копну сзади, сделала конский хвост.
Ну, теперь, кажется, для пленницы она выглядела совсем неплохо. Щеки ее разрумянились от тепла и выпитого вина, синие глаза сверкали. Она была готова к встрече со своим похитителем. Кто бы он ни был, — ему не удастся ни сломить ее, ни запугать!
— Я хочу видеть хозяина этого дома, — сказала Доминик служанке. — Проводите меня к нему.
Девушка, присев, открыла перед ней дверь. Доминик с удивлением заметила, что дверь можно было запереть изнутри. Если эта комната предназначена для узницы — то странно, что запор не снят. И решеток на окнах тоже нет. Но она подумает об этом потом, сейчас надо собрать все силы перед разговором с владельцем этого дома.
Идя за служанкой по коридорам и переходам, Доминик очень скоро поняла, что это все-таки не дом, а настоящий замок, причем очень большой, гораздо больше, чем родной Руссильон. Они шли не меньше десяти минут, прежде чем служанка открыла перед ней резные двери, и Доминик шагнула в большую комнату, оказавшуюся чем-то средним между оружейной и охотничьей гостиной.
В ней никого не было. Здесь находился большой камин, над которым висела голова вепря с огромными клыками; на стенах Доминик увидела оленьи и лосиные рога, также гигантского размера; оскаленные медвежьи и волчьи морды смотрели на девушку стеклянными глазами. На одной из стен, на дорогом персидском ковре, висела коллекция охотничьего оружия, — здесь были луки с колчанами, топоры, пики, охотничьи ножи и рогатины, все украшенные золотом, серебром и драгоценными каменьями.
На другой стене, напротив, тоже на ковре, висело боевое оружие — мечи, копья и кинжалы. Доминик сразу же потянуло туда. Встав рядом с этой коллекцией, девушка почувствовала себя гораздо увереннее, — сзади нее теперь находился целый арсенал. Ей достаточно было протянуть руку — и схватить меч или кинжал. Ее похититель, наверное, не знает, что она умеет обращаться с оружием… Ничего, ему не долго оставаться в неведении! Дом выпрямилась и, вздернув подбородок, с вызовом смотрела на входную дверь, ожидая появления этого гнусного злодея. И поэтому, когда услышала позади себя какой-то тихий звук, даже подпрыгнула от неожиданности. Она стремительно обернулась… он стоял совсем близко, в трех шагах от нее, войдя через незаметную дверь, открывшуюся в дальнем углу комнаты.
…В первый момент Доминик подумала — и как же радостно забилось ее сердце! — что перед ней Рауль. Она знала, что ее жених собирается быть на свадьбе в белом. В белом был и стоявший перед ней человек. Во всем белом — в белом колете, в белых шоссах, — без пояса с оружием — и в белой маске, в прорезях которой девушка увидела черные, страшно черные глаза без зрачков. И все же… все же, несмотря на эти ужасные глаза, это был герцог де Немюр! Это была его фигура, рост, волосы. И голос тоже был его, когда он негромко произнес:
— Вы хотели видеть меня, графиня? Я здесь.
Доминик отшатнулась от него. Голос у нее куда-то пропал, и она молча, с ненавистью и ужасом, смотрела на него. Тогда он мягко сказал:
— Я счастлив, что вы живы и невредимы. Вы чуть не погибли, спрыгнув с коня и, затем, упав в реку. Мой врач осмотрел вас, пока вы были в обмороке, и сказал, что у вас нет переломов и даже сильных ушибов. Это просто чудо, и я благодарю Господа, что он спас вас, потому что ваша смерть была бы только на моей совести.
— Совести?.. А она у вас есть? — глухо спросила она. Голос вернулся к ней, а страх она подавила. Нет, она не станет его бояться! Доминик де Руссильон, жена Черной Розы, не станет дрожать перед этим презренным негодяем!
Он склонил голову, как бы соглашаясь с ней.
— Я поступил с вами жестоко и недостойно. И единственным моим оправданием, возможно, не слишком убедительным для вас, служит лишь то («Сейчас он начнет говорить о своей любви ко мне», — с отвращением подумала Дом) — лишь то, что иного выхода, чтобы спасти вас от Рауля де Ноайля, я не нашел.
Она задохнулась от возмущения.
— Спасти меня? Так вы меня СПАСЛИ?..
— Я понимаю, что вам сейчас это кажется дикостью Но, быть может, очень скоро, вы узнаете, что это правда.
— Правда одна! И она в том, что вы приказали похитить меня своим мерзким наймитам, в день моей свадьбы с человеком, которого я люблю и который любит меня! Это — мой жених, Рауль де Ноайль, самый благородный, честный и мужественный человек во всем свете! А вы его ненавидите. И решили таким вот низким способом отомстить ему. И не думайте, что я не узнала вас, герцог де Немюр! Хоть вы и изменили цвет своих глаз, но я узнаю вас в любом обличьи! Под любой маской! В черном костюме вы будете — или в белом… Да хоть в зеленом или розовом!
Он усмехнулся:
— Неужели образ де Немюра так глубоко врезался вам в душу?
— Лица врагов надо запоминать так же хорошо, как и лица друзей, монсеньор!
— Де Немюр — ваш враг, графиня? Но что плохого он сделал вам… лично вам? — Он по-прежнему делал вид, что говорится не о нем. Ну и пусть! Доминик стиснула зубы. Что ЕЙ сделал герцог де Немюр? Кроме того, что подглядывал за ней, когда ее осматривала Инес де Луна — ничего. Хотя, конечно, и этого было более чем достаточно!
— МНЕ он ничего не сделал. Но о его преступлениях и гнусностях мне известно более чем достаточно! О его невесте… О королеве… О баронессе де Гризи, наконец!
— А не приходило вам в голову, графиня, почему человек с такой репутацией принят при дворе? Почему ему разрешают свободно общаться с самим королем? Вы не задумывались, почему ее величество осыпает его своими милостями, вместо того, чтобы отвернуться от него, как от злейшего врага? Вы не спрашивали у своей будущей сестры, Розамонды де Ноайль, почему она, девушка, в благородстве и справедливости которой у вас, надеюсь, нет сомнений, уважает де Немюра и поддерживает дружбу со столь чудовищным злодеем?
— Он слишком богат и знатен. Он откупился от своих преступлений золотом. К тому же он в родстве с королем и королевой. И Розамонда тоже — его кузина, поэтому она и принимает его у себя…
— Довольно шаткие объяснения, по-моему. Ни золото, ни власть, ни родство с королями, — ничто не могло спасти де Немюра, когда его обвинили в том, что он хотел обесчестить Бланш де Кастиль, которая, к тому же, ждала ребенка! А герцога освободили. И Бланш вовсе не немилостива к нему. Что стоит один ее подарок — земли в Нормандии, за то, что де Немюр ворвался посреди ночи в ее опочивальню!
Да, Доминик не могла понять этого…
— А на счет Розамонды… Она знает, что произошло в замке Фонтене в ту ночь, когда Эстефания де Варгас выбросилась из своего окна. Она знает, кто на самом деле обесчестил невесту де Немюра. И, если даже Розамонда не скажет вам его имени, — то уж подтвердить невиновность герцога она будет обязана! Впрочем… — спохватился он, — я вовсе не хотел становиться адвокатом де Немюра. Вы приняли меня за
