– Типун тебе на язык, прости Господи, – закрестился Еремеев. – Хватило с меня и лазарета по прошлой весне…
Петя невольно передернул плечами. Дела тут, однако! Еще до фронта не доехали, а уже взрывают, стреляют…
На очередном полустанке Веточкин выбрался размяться. Журналист на променад не пошел.
– Буфет здесь отвратный, ездил я тут уже, – объяснил свой отказ вылезать из вагона Семен Семенович.
Петя купил рисовые лепешки и бутылку молока у китайца-лоточника на перроне. Содрали рубль с полтиной – форменный грабеж! Но перекусить надо было, а прогонных денег у него еще оставалось прилично. Паровоз подал призывный свисток. Вместе с несколькими новыми пассажирами Веточкин поднялся на площадку вагона. Дернувшись и громыхнув сцепкой, поезд пополз дальше, медленно набирая ход. Входивший перед Веточкиным в вагон статный офицер показался Пете знакомым. Приглядевшись к нему повнимательнее, Веточкин громко окликнул его на весь вагон:
– Хлебников! Господин Хлебников!
Офицер замер, незаметно положив руку на кобуру револьвера. Потом медленно развернулся к счастливо спешившему по проходу ему навстречу Пете.
– Господин Хлебников! – улыбался Петя, подходя вплотную к своему старому знакомому. Разглядев чин, приветствовал его по-военному:
– Здравия желаю, господин ротмистр!
Хлебников (уж будем его так называть и дальше) быстро огляделся по сторонам. Затем изобразил на лице сначала недоумение, а затем радостное узнавание:
– Веточкин? Петр! Какими судьбами?
– Да я вот… – начал Петя, но Хлебников взял его под локоток и, уводя с прохода, проговорил:
– Давайте присядем.
Петя, разумеется, не заметил, но от ротмистра эта деталь не укрылась – сидевший на вагонной скамье казак Еремеев, услышав фамилию Хлебников, когда они проходили мимо, проводил их долгим внимательным взглядом…
– На войну, на войну, – предваряя расспросы Веточкина, говорил Хлебников, когда они уселись рядом. – А вы, Петя, такой молодец – оставить мирные занятия, когда отечество оказалось в опасности. Вижу, вольноопределяющийся, – кивнул на выпушки на веточкинских погонах Хлебников. – Я вами горжусь. Без малейшего преувеличения!
– Ну что вы, право… – зарделся Петя. И после неловкой паузы блеснул своими знаниями из области воинских знаков различия: – А вас повысили до ротмистра.
– Да, было дело, – небрежно провел пальцами по погону с одним просветом на своем плече Хлебников и потер верхнюю губу. Кошачьи усы над ней были сбриты.
– Здравствуйте, любезнейший, – раздался голос рядом.
Хлебников дернулся, на мгновение лицо его отразило неподдельное изумление. Но тут же, взяв себя в руки, расплылся в широченной улыбке.
– Семен Семенович! Вот так номер! Сегодня просто день встреч какой-то. – И уже привычно затараторил дальше: – Приятнейших встреч, должен признать!
– Весьма интересных встреч, – загадочно и очень серьезно произнес Цибулевич-Панченко.
Едва завязавшийся разговор был прерван самым неожиданным образом:
– Ваше благородие, дозвольте обратиться!
За спиной у Хлебникова стоял казак Еремеев.
– Ты что ж не видишь – господа разговаривают! – гневно изогнув бровь, привстал ротмистр.
– Ваше благородие… – настаивал Еремеев.
– Экий ты, братец, увалень. Совсем устав запамятовал. А ну, смир-р-на! – повысил голос Хлебников.
Казак по привычке вытянулся во фронт. Но тут же повторил упрямо:
– Ваше благородие…
Разворачивавшаяся сцена начала привлекать внимание других пассажиров. Компания «пестрых» офицеров прекратила собственные разговоры. Поручик в васильковой рубахе, склонившись со скамьи в проход, глядел в их сторону. Петя с глупым видом отвесил поручику поклон кивком головы. «Васильковый» поручик покивал в ответ и откинулся обратно на свою скамью.
– Петя, пойдемте покурим, – совершенно обыденным тоном, как говаривал это во время путешествия на «Валахии», произнес Хлебников. И, властно отодвинув плечом Еремеева, первым пошел по проходу к тамбуру. Цибулевич-Панченко протянул руку в сторону повернувшегося к нему спиной Веточкина и хотел было его окликнуть, но Петя уже шел следом за ротмистром, тоже миновав казака.
– Стой! – рявкнул на весь вагон Еремеев. – Держи его, это лазутчик!
И тут нервы Хлебникова сдали. Молниеносно обернувшись, он дернул шедшего следом Петю за локоть, развернул к себе спиной и стальной хваткой сдавил ему горло. В руках у ротмистра блеснул револьвер. Приставив его к голове Веточкина, Хлебников зарычал на весь вагон:
– Назад! Убью! Всем сидеть!!!
Вскочившие со своих мест офицеры «пестрой» компании замерли в нерешительности. Хлебников с мычащим, как теленок, Петей пятился к выходу из вагона. Растопырив руки и подавшись корпусом вперед, застыл посреди прохода Еремеев. Позади ротмистра лязгнула выхваченная из ножен казачья шашка. Не глядя, Хлебников нанес четкий рубящий удар рукояткой револьвера – и казак, закрыв руками окровавленное лицо, повалился под лавку. Тот самый, что в разговоре с товарищами сокрушался по поводу убитого коня. Жалобно брякнула упавшая на пол шашка. Крепче сдавив сгибом локтя шею Веточкина, Хлебников продвигался к тамбуру. У виска Пети снова плясал револьвер. Веточкин, почти заваленный на спину, судорожно хватал ртом воздух, ошалело вращая готовыми вылезти из орбит глазами. Отчего-то в руках Пети до сих пор была купленная на полустанке бутылка с молоком. Пробка, скрученная из газеты, вылетела, и молоко лилось белой струей по проходу вслед за Веточкиным, которого волочили по полу. Когда беглец с заложником скрылись в тамбуре, весь вагон пришел в движение.
Опережая всех, перепрыгнул через лавку и кинулся к тамбуру урядник с пшеничными усами. Прокричал:
– Живьем возьмем! Егорий за такое дело светит!
Бежал по проходу Еремеев. Следом, звеня шпорами и цепляясь шашками за вагонные скамьи, с револьверами в руках спешили «пестрые» офицеры. Притихли гражданские пассажиры, вобрав головы в плечи.
Все остальные события едва ли заняли полторы минуты. Выбравшись из вагона, Хлебников отшвырнул несчастного Петю в дальний угол тамбура. Затем распахнул дверь на открытую площадку между вагонами и нырнул в нее. Бутылка с молоком разлетелась вдребезги, так что у Пети в руках осталось одно только горлышко. Через несколько секунд в тамбур влетел казачий урядник, быстро оглянулся по сторонам и потянул на себя ручку двери, за которой только что скрылся ротмистр.
– Берегись! – прохрипел Петя, но крик комом застрял у него в горле.
Притаившемуся за дверью Хлебникову даже не пришлось ничего делать – на выставленный нож урядник напоролся сам. Тело товарища кулем свалилось прямо под ноги заскочившему в тамбур следующим Еремееву. Казак сначала с размаху ударил ногой по двери и лишь после рванул ее на себя. Несколько секунд из-за двери слышались звуки борьбы и отчаянное сопение. Веточкин разжал наконец закоченевшие пальцы. На металлический пол посыпались остатки стеклянной бутылки. Пока Петя рвал из кобуры револьвер, Еремеев влетел обратно в тамбур, держась руками за живот.
– Вот тварь, второй раз меня порезал… – стиснув зубы, процедил казак.
В тамбуре уже толпились офицеры. «Васильковый» поручик распахнул злополучную дверь настежь, сам отскочив за нее. Его товарищи без лишних разговоров начали палить из револьверов в открывшийся дверной проем. Затем, выставив оружие перед собой, на площадку осторожно выглянул «желто-зеленый» офицер. Через мгновение донесся его возбужденный голос:
– Пусто! Спрыгнул, гад…
Поезд остановили только метров через семьсот от места происшествия. По насыпи с двух сторон
