вот ему сказал. Я хочу здесь пожить. Все. Больше мне ничего ни от кого не надо.
Полуорк уперся руками в бока и проворчал — но не злобно, скорее задумчиво.
— За тобой рано или поздно придут гончие.
— Тогда я уйду, — Шерхем пожал плечами, — в свою очередь, я могу и вам… кое-что предложить.
— И что же? — атаман сделал удивленное лицо, хотя наверняка уже обо все догадался.
— Свои услуги, мил человек, — Шерхем ухмыльнулся, — пока я здесь, буду штопать твоих людей. Пока я здесь, ни один из них не сдохнет от кровопотери или от заражения крови.
Атаман провел огромной лапой по жестким, остриженным щеткой волосам. Расправил плечи, поиграл мускулами на обнаженной груди.
— Хорошо, лекарь. Оставайся.
Разбойники одобрительно загудели. Лекарь в шайке — это не просто хорошо, это отлично. Даже странно, что атаман так долго размышлял, но страх перед королевскими гончими велик, простолюдины склонны преувеличивать их возможности…
— Айк, отведи его к Милаведе в хату, — пророкотал полукровка, — пусть погостит у нас… пока что.
***
Айком оказался все тот же обладатель камзола без рукавов. Метко сплюнув себе меж носков давно нечищеных сапог, он почесал бороду.
— Ну что, пойдем, лекарь?
Слово «лекарь» прозвучало уважительно, почти с придыханием — видать фокусы Шерхема все же впечатляли. Странно, почему: кто еще, как не лекари, знает, куда надо надавить, чтобы человеку стало плохо? Ну, разве что некроманты, но те работают с неживой материей. Куда как удивительней другое — почему-то редко кому в голову приходит, что истинный лекарь может применить свои знания во вред пациенту. А когда это случается, как, например, полчаса назад, зрители выглядят так, будто их чем по голове огрели.
— Пойдем, — Шерхем коротко поклонился атаману и вновь вынырнул на солнечный свет.
— Далеко идти?
Айк, со знанием дела почесываясь, кивнул головой в сторону окраины Малых коряг.
— Да туда, откуда ты и пришел. У Милаведы дом первый от леса, откуда ты вылез.
Ага, понятно. Видели, знаем.
— Только ты того… Осторожнее с ней, — продолжал напутствовать Айк, — она баба бешеная, никого не боится, и атаман ей не указ… Слушает она его, конечно, но огрызается как собака, того и гляди покусает.
— Что так? — они уже шли по дороге, пыль желтыми облачками клубилась под ногами, а вдоль плетней все было золотым от одуванчиков.
— Сестра она ему, — негромко пояснил разбойник.
— Да ну, — Шерхем нахмурился. В той молодой женщине он не заметил ни капли орочьей крови. Только кожа белая, даже слишком для Малых коряг, таким лицом можно было и в Карьене щеголять.
— Сводная, говорят.
— Понятно.
Так, перебрасываясь короткими фразами, они добрались до крайнего сруба. А там их уже ждала и хозяйка, за подол которой цеплялся белобрысый мальчишка. Взгляд ее голубых глаз показался Шерхему острее бритвы.
— Что, привел? — прошипела Милаведа, — на кой ты мне его привел, а? Что мне, делать больше нечего? Только и осталось, как чужих мужиков ублажать?!!
Она стояла за плетнем, такая маленькая, что Айк по сравнению с ней казался медведем — и, тем не менее, подался под ее напором, покраснел — это было видно даже под бородой — и начал неразборчиво бубнить о том, что, мол, приказ Эрда. Милаведу это ничуть не смутило, она отодрала сына от юбки и, легонько шлепнув его по тощему заду, отправила в сад.
— Передай Эрду, что я ему не прислуга, — сварливо сказала женщина, уперев руки в бока, — ишь, нашел гостиницу!
— Милаведа, — у голосе Айка послышались умоляющие нотки, — ну, не позорь ты перед людьми, а? Не стыдно? Господин лекарь устал с дороги, отдохнуть хочет…
— Да? — голос Милаведы упал до шепота, — а куда мне его укладывать? Об этом Эрд не подумал? Кровать он мне принес? Или мне… вот его… сразу рядом с собой полагается?
Шерхем вздохнул и мысленно обратился к небесному лику Хайо, чтобы тот ниспослал ему толику терпения — хотя бы до тех пор, пока Айк умаслит Милаведу, и та согласится его пустить. Усталость, бесконечная усталость уже вцепилась когтями в плечи, заставляя сутулиться, гнуть спину. Хорошо бы закончить все это… даже не перепалку разбойника и сестрицы атамана, а вообще. Все это.
Милаведа вдруг умолкла, точно язык проглотила; она несколько бесконечно долгих мгновений пристально вглядывалась в лицо Шерхему, а затем резко дернула на себя калитку.
— А, ну тебя к Охру. Входи. Только смотри, если моего парня обидишь, живым отсюда уже не уйдешь, и плевала я на Эрда… И, слышь, Айк, кровать принесите мне. И еще…
Что там еще, Шерхем уже не слушал. Он осторожно, упаси Хайо задеть, протиснулся между распахнутой калиткой и Милаведой и побрел… не в дом, в сад. Затявкала рыженькая шавка, звеня цепью, где-то за спиной совсем по-мужски ругнулась хозяйка. Шерхем дошел до раскидистой яблони, сбросил ставший вдруг неподъемным мешок, и с размаху уселся в траву, откинулся на ствол. Хайо, как же мало надо человеку для счастья!
Он прищурился на нависшую над ним Милаведу.
— Ну, и что ты здесь расселся? В дом иди.
— Это необязательно, — прошептал он. Двигаться не хотелось, совсем. Вот так бы закрыть глаза и сидеть, не шевелясь… неделю, не меньше.
— Здрасьте, — Милаведа не сдавалась, — а что я скажу братцу дорогому? Что оставила гостя подыхать в саду?
— Да я же не собираюсь…
— А то по роже твоей не видно, да? — Шерхем вздрогнул, когда не по-женски сильные пальцы вцепились ему в руку, — давай, поднимайся, ну?
Лицо у Милаведы сделалось злым и некрасивым, а лекарь как-то отстраненно подумал о том, что — нет, она могла быть и не сводной сестрой полуорка. Просто… у кого-то темная кровь на виду, а у кого-то и внутри.
— Я к тебе в дом не напрашивался, — он вывернулся из железной хватки. — А ночевать и под деревом могу, привык уже.
— Ну, хорошо, хорошо, — Милаведа сдула со лба выбившуюся из прически льняную прядь, — иди хотя бы пообедай. В дом.
Шерхем усмехнулся.
— Подавай на стол, хозяйка. Сейчас буду.
Она ушла, шелестя по траве длинным подолом, а Шерхем снова откинулся спиной на ствол старой яблони и закрыл глаза. Шумели над головой листья, но не так, как в лесу — а особенно, по-домашнему. Неподалеку кудахтали куры, тявкала рыжая собачонка, гремела горшками сестрица атамана. Интересно, куда ее мальчонка убежал? Снова на вишню забрался? Ох уж это орочье отродье… Шерхем начинал проваливаться в воспоминания, как в трясину. Орки. Там, где они, всегда беда. А когда орочья кровь мешается с человеческой — еще хуже. Полукровка никогда не придет в согласие с самим собой, вроде как Милаведа — сперва разве что скалкой не гонит, а потом пускает, да еще пытается заботу проявлять. Охр, если бы не поганое чувство слежки, ни минуты бы здесь не задержался… Проклятые орки. Далеко они тогда зашли на земли Веранту, Снулле в окружение попал. Хайо, да за что ж мне все это, а? Старался не для себя. Если бы не три мага, Снулле с землей сравняли бы, непременно. И если бы не тот эльфик у костра…
***
…Эльф ушел, утонув в промозглой ночи как размокший бумажный кораблик в луже. Шерхем только
