Морф

жены. Когда совсем туго станет, то они — фьюить! — и нету их.

— Какой дивный здесь начальник гарнизона, — прокомментировал Арнис, — слушай, Улли, отдай их нам. С возвратом. Шерхем, я так понял, ты хочешь сам туда отправиться?

— Ну да… наверное…

— Правильно, орочий камешек никому, кроме как нам, и не нужен. Никто с ним не сладит. Я с тобой прогуляюсь. Все-таки магия орков, магия смерти. Будет, что мэтрам показать.

— Мы хотим добраться до шамана и отправить его на покой, — пояснил Шерхем, — тогда он уже не сможет поднимать мертвых воинов, и тогда, может быть, твои талисманы не понадобятся даже начальнику гарнизона.

— Мертвых-то у них много, а живых еще больше, — пробормотал Улли в нерешительности, — слушайте, парни… господа маги… а я вот тут на досуге, пока кашу варил, мозгами пораскинул. Я давно почуял, что камешек у орков знатный имеется. А что, если мы его сами используем?

— Поднимать своих? — Шерхем с силой провел пальцами по лицу, — ты это имел в виду?

— Зачем же? — Улли пожал хрупкими плечами, — я ж вышивальщик. Я чую, какой камешек на шее у шамана. Далеко он, конечно, от меня… Но я его нутром чую. Мы сможем сделать так, что от армии Орикарта ничего не останется. Ничего.

— Ты сможешь? — уточнил Арнис.

— Нет, мы все. Тут умения господина лекаря пригодятся, без них никак. Ну и я, конечно, в академиях не учился, но папка говорил, что дар у меня нешуточный, да и мозги имеются.

— Ага, — задумчиво выдохнул Шерхем, — вот что значит на пару часов отвлечься от работы. Столько любопытного сразу выясняется…

***

Он резко открыл глаза и несколько мгновений испуганно вглядывался в кромешную темноту, судорожно соображая, как сюда попал и куда бежать. Потом глубоко вдохнул-выдохнул и тихо рассмеялся: над головой шелестела листва, а сквозь прореху в рыхлом листвяном покрове виднелся клочок неба, самого обыкновенного ночного неба, усыпанного веснушками звезд. Шерхем вздохнул. Нет, ну вы только посмотрите: присел отдохнуть под дерево и заснул. Казалось ведь, что глаза на минутку прикрыл, а уже и ночь наступила. Проспал весь день, совершенно не думая ни о идущих по следу гончих, ни о том, что милые друзья-разбойнички могли глотку перерезать во сне. Идиот, да и только.

Шерхем пошевелился, нащупал шерстяное одеяло, которым его заботливо укутали. Спина затекла от неудобной позы, шея ныла. А в доме светились оконца, и ночью сруб отчего-то походил на детский фонарик, внутри которого зажигают свечу. И — Хайо, да когда ж это все закончится? — снова ощущение слежки. Шерхем выругался, потянулся; в этот миг со скрипом отворилась дверь, и из дому вышли две фигуры. Одна могла принадлежать хозяйке, вторая — только ее братцу. Потому как даже в потемках сложно с кем-то спутать полуорка.

…— Что это он так свалился? Может, болен чем? — донесся гулкий бас атамана.

— Не знаю, — сухо ответила Милаведа, — ох, не нравится он мне, Эрд. Как бы беду не накликал, честное слово… Тень над ним.

— Если бы поблизости шастали гончие, я бы знал. А ты того… будь с ним поласковее.

— Ты за кого боишься, а? — взвилась Милаведа, — за себя? Или за меня? Эрд, нутром чую, за ним идет смерть. Я не хочу, чтобы он привел беду сюда. Не себя, сына жалею, хоть это ты в состоянии понять?

«За ним идет смерть», — повторил про себя Шерхем, ежась. Он и сам об этом знал, и точно также знал, что когда-нибудь она его настигнет. А все попытки обмануть и нанести удар первым… Что ж, никому не ведомо грядущее, но пока что преуспели только Арис на пару с Улли.

Брат и сестра приблизились и, остановившись на расстоянии нескольких шагов, принялись о чем-то шептаться. Потом Эрд все-таки подошел ближе и осторожно позвал:

— Эй, лекарь. Просыпайся, что ли? Хорош под деревом сидеть, еще застудишься.

— Привык уже, — отозвался Шерхем, — который год в бегах.

— Не надоело по лесам шастать? — вмешалась женщина, — иди в дом, ужин на столе. Я уж не знала, что и думать, то ли будить сразу, то ли дожидаться, пока сам проснешься.

Шерхем кое-как отодрался от яблоневого ствола, начал складывать одеяло, но Милаведа быстро взяла инициативу в свои руки, одеяло отобрала и ткнула братца локтем в бок — мол, проводи гостя к столу.

— Ладно тебе, — проворчал Эрд. Бросил на Шехема задумчивый взгляд, — идем, лекарь. Сеструха моя — просто зверь-баба, ты это знай.

— Уже знаю, можно и не напоминать, — Шерхем обогнул полукровку, которому при своем высоком росте доставал макушкой до уха.

А сам, все еще находясь во власти воспоминаний, вдруг вспомнил про вышивальщика, но только уже не про Улли Валески.

«Ты бесчувственный чурбан и дурак, господин Виаро», — пронеслось в голове, — «ты слишком занят собой и чересчур себя жалеешь, в то время как существо, которого ты не отпустил на небеса, застряло между жизнью и смертью. Ей тяжело, очень. И, наверное, одиноко».

Стоило только начать вспоминать, как все опять закрутилось цветной круговертью. Он снова увидел себя стоящим на коленях перед начавшим остывать телом, ощутил приятный холодок скальпеля в одной руке и тяжесть талисмана в другой… Имел ли он право так поступить с человеком, который его пожалел когда-то? Имел ли право давать пустую надежду на воскрешение? Или просто… оказался обычным трусом, побоявшись оставить все, как есть? Эх, если бы только у Арниса хватило ума как-нибудь ее утешить. Или занять чем-нибудь интересным, чтобы она коротала свои дни, не замечая того, что уже перестала быть живым человеком.

И вдруг Шерхем покрылся ледяным потом. Он застыл на пороге дома, не видя ни накрытого стола, ни белобрысого, но уже отмытого от вишневого сока мальчишки. По воздуху медленно плыл, переливаясь всеми цветами радуги, большой мыльный пузырь.

…Шерхем отшатнулся, попятился, давясь рвущимся из легких воплем. Кто-то схватил его сзади за плечи, резко встряхнул.

— Лекарь, охр тебя дери, да что с тобой сегодня?!!

Мальчишка, весело хохоча, шагнул к мыльному пузырю, ловко проткнул его соломинкой, и тут же, поболтав ей в жестяной кружке, выдул пузырь новый, еще краше и еще больше. Шерхем понял, что еще немного — и он грохнется в обморок. Ну да, да. Ты устал, Виаро, бесконечно устал. Но не стоит забывать, что тебе еще предстоит встретиться и с мыльными пузырями, и еще с чем похлеще…

— Лекарь! — гаркнул в лицо атаман, — ты что, ума лишился?

Откуда-то сбоку появилась Милаведа с большой кружкой в руках.

— Прекрати его трясти, — сказала она кротко, — видишь, господину магу дурно сделалось? Вот, выпей, сразу полегчает.

…Конечно же, в кружке оказалась брага, да такая, что дыхание застряло где-то на уровне бронхов, а по пищеводу вниз покатилось расплавленное серебро, не иначе. Шерхем глубоко вдохнул. Выдохнул. И виновато посмотрел на Эрда.

— Я… Мне, правда… Мне все мерещится…

— Знаю, что тебе мерещится, — ухмыльнулся полуорк, — небось, пациентов своих вспоминаешь? Ну, тех, кого прямиком к Хайо отправил?

— Так, ребятки, хорош, хорош, — Милаведа осторожно, но крепко взяла Шерхема за локоть, — прошу к столу, господин маг. А то после нашей целебной водицы тебе еще упыри начнут мерещиться, или иная пакость. Знаю я вас, магов. Все как один на голову больные.

…Потом он сидел за столом, ел блины с жирной сметаной, и с любопытством разглядывал хозяев, все еще пытаясь понять — есть ли в Милаведе орочья кровь или нет.

В том, что отцом Эрда был орк, сомневаться не приходилось: парень получился вполне себе человеческой внешности, со светлой кожей и льняными волосами, но при всем при этом настолько походил на орочьего воина, что это не могло быть простым совпадением. Ну, и характерная черта орков, крупные, выпирающие из-под губы клыки. Эрд в своем стремлении быть просто человеком подпилил их, но от этого вышло только хуже: теперь, когда он скупо улыбался, из-под губы торчали толстые пеньки.