— Давайте посмотрим материал, — говорю. — Неужели нет ни одного хорошего дубля? Собрались у мониторов. Действительно, как минимум, в двух дублях удар выглядит отлично. Почему же они не увидели? Может, это еще одно подтверждение кровожадной сущности человека — увидели, но не могли найти в себе силы прекратить? Насилие гипнотизирует!
— Это снято, — вздохнул Володя.
…Поздний вечер. Высвечена лужайка у дома. На время репетиции на траве покрывало.
— Ты ее не бойся, — советует Володя, имея в виду мою партнершу. — Я с ней поговорил.
— Думаю, все началось в машине, — размышляю вслух. — Помнишь, как я ловил ее у ресторана, как бросал в Мерседес? Возможно, она у меня уже…
— Однозначно уже!.. — кричит Володя, как будто именно это сам только что хотел сказать, но я его перебил. — Если бы на месте Родиона был я — стопудово, уже!.. Причем, раза два или три она у тебя уже…
— Тогда должно быть так, — расстегиваю ремень и ширинку, снимаю рубаху.
— У капота поймаешь и начнешь целовать, — дает последние напутствия режиссер. Выражение глаз у него сейчас такое, как будто в космос меня провожает.
— Вряд ли Родион будет целовать кого-то в губы, — рассуждаю вслух. — У него таких Ян миллион. Отношения с женщинами у него не простые. Думаю, кто-то когда-то, задолго до Натальи, разбил ему сердце так, что даже не осколки, а одна стеклянная пыль.
— Точно! Однозначно разбил! — довольно соглашается Володя и потирает пухлые кулаки, как будто этот кто-то вот-вот материализуется из темноты и тут же получит от Володи в челюсть. — Ты стараешься играть сложно — так и продолжай. Я сам всегда старался играть сложно, когда был актером! Она потянется к тебе губами, а ты отвернись. Нахмурься, как будто вспомнил что-то неприятное, подними глаза к небу, задумайся на мгновенье… Ну, что я тебе подсказываю, ты и сам знаешь! И жадно целуй в шею, грудь, задирай платье, куражься…
Перед первым дублем, сидя на заднем сиденье, обнимаю Лиду Колесник и говорю:
— Надо как-то нам размяться! Я какой-то отмороженный, чувствую между нами дистанцию…
— Да, я тоже ее чувствую, — соглашается. — И надо набрать тревоги…
Обнимаю ее, прижимаю к себе, глажу по голой ноге. Уж, не знаю, сколько в этих движениях тревоги, но дистанция между нами заметно сокращается.
— У меня на губах нет помады, если что… — по-деловому сообщает Лида, сводя дистанцию между нами к минимуму.
«Ну, и пусть, — думаю. — Ничего страшного — это для разминки. В кадре этого не будет…» Прижимаюсь губами к ее губам. Чувствую, как она отвечает, горячо и жадно. Мы целуемся сразу после команды «Начали!», хотя машина еще не тронулась, и камера нас не видит. А когда видит, я уже целую Лиду в шею…
Вдруг ловлю себя на мысли, что целую Лиду нежно. Родион не может так целовать проститутку. Ну, и пусть! Еще пару мгновений! Я так хочу… А потом беру себя в руки. Брать себя в руки — это то, что со временем я научился очень хорошо!
В сцене мне предстоит срывать с Лиды трусики. Костюмеры сбоку разрезали их и скрепили нитками, чтобы легко можно было сорвать. Выскакиваем из Мерседеса, тискаю ее на капоте. Вырывается и пытается убежать. Не по-настоящему — заигрывает. Ловлю и валю на траву. Вот бы все эти люди исчезли, и мы остались одни! Чтобы музыка, звучащая в моей голове, зазвучала на самом деле. И чтобы не надо было торопиться показывать страсть, секс. Чтобы целую вечность длилась нежность…
Когда звучит команда «Стоп», я не слышу, продолжаю двигаться.
— Все, Алексей, все! — весело кричит от мониторов Володя. — Успокойся и расслабься, не заставляй оттаскивать тебя от актрисы!
Нас накрывают теплой курткой, вырывают из моей непослушной руки сорванное женское нижнее белье. Под курткой помогаю Лиде одернуть задранное платье.
— Чем я здесь занимаюсь, я же серьезный психологический артист! — шепчу, смеясь.
— Да, смешно, — шепчет она горячо и часто дыша, все еще прижимаясь ко мне влажной щекой.
Едва сдерживаюсь, чтобы не шепнуть: «Я хочу тебя по-настоящему, давай убежим на край света, я буду любить тебя всегда…» Конечно, это никакой не Родион. Но и себя я такого не знаю. Или не помню…
Имитация секса похожа на имитацию жизни. Если умер, сымитировать, что жив, невозможно. Хотя некоторые имитируют. Всю жизнь имитируют, что живут. Двигаются, совершают фрикции, темпераментно стонут, показывают направо и налево холодные синие языки. Живой всегда поймет, что они мертвы — живого трудно обмануть. На их счастье вокруг такие же мертвецы. Вот и проходит эта симуляция. Вокруг сплошная симуляция жизни! Если имплантировать в сердцеDVD-плеер и с утра до ночи крутить, например, фильмы «Мужчина и женщина», «Последнее танго в Париже» или «Ромео и Джульетта» — живее от этого не будешь. А жаль, вдруг когда-нибудь и мне пригодится!..
На этот раз Лида без Ягуара. После смены предлагаю подвезти. Садимся к Вадиму, стартуем. У нее все время звонит телефон. По обрывкам разговора понимаю — встречают.
Высаживается у рекламного щита бытовой электроники, на пересечение с кольцевой автодорогой. Там уже стоит на парах бордовый Ягуар. Из-за тонированных стекол не разглядеть, кто за рулем. Какая разница? Это только в ранней юности важно, есть у девушки кто-то или нет. А теперь, в юности поздней, гораздо важнее, например, как у нее с чувством юмора? И храпит ли по ночам? И какие фильмы нравятся? И какие песни поет? А еще кто ее родители, как она пахнет, когда возбуждена, и любит ли оральный секс…
— Мы же на связи? — дежурно спрашивает на прощанье.
— Да, конечно, Лидочка. Береги себя!
Возвращаюсь на рассвете. Пытаюсь спать, но мне не спится. Мысленно проигрываю дневные сцены. Не могу остановиться. Выпиваю снотворное — не помогает.
«Не надо слишком близко воспринимать, — внушаю себе. — Это работа. Не больше и не меньше. Не стоит относиться к ней, как к последнему шансу кому-то что-то доказать…»
Но принимаю.
И отношусь.
И доказываю.
Паша Глазков уезжает в Москву в любой свободный день. Говорит, что спектакли. Может, и так. А может, как нормальному человеку, ему просто нужна перемена. Больше двух-трех дней на одном месте трудно. После недели непрерывного пребывания в чужой шкуре начинаешь путать реальность и вымысел. Вчера в шесть утра Паша снова приехал из Москвы. Вадик встречал — говорит, Глазков привез с собой не только ролики, но и коньки… А я никуда не езжу, и не вожу коньков. Может, со мной что-то не так? Может, я так вжился в образ, что не заметил, что уже зима?
Чтобы переключить мозги, ставлю «Таксиста» Скорсезе. Первые кадры — расплывающиеся огни, много красного и желтого. Ночной Нью-Йорк через залитое дождем лобовое стекло напоминает, ночную Москву, когда я «бомбил» по ночам…
Де Ниро играет, как дышит. Между ним и ролью нет дистанции. Совсем не плюсует и не боится забыть о камере. По сюжету ему 26. Еще не сыграна большая часть его лучших фильмов! Я читал, что, готовясь к этой роли, он катал по ночному Нью-Йорку таксистом. Его никто не узнавал. На всякий случай он все же клеил усы. Ну, и пассажиры в нью-йоркском такси, как известно, сидят сзади, за прозрачной перегородкой. Если водитель не оборачивается, лицо его никто не увидит. Только затылок, а затылки, как известно, у всех на одно лицо… Есть и актеры такие. Они, как таксисты — крутят баранку, жмут на педали, останавливаются на светофорах на красный свет и трогаются на зеленый… Короче, все делают правильно, но смотреть на них в кино — ни уму, ни сердцу. Не запоминаются. Потому что не хотят или не могут повернуться к зрителю лицом. Если приглядеться — в последнее время на экране так много развелось
