затылков!
…День. Пасмурно и тепло. Люблю такие дни. Можно съездить искупаться. Или окунуться в зелень, побродить среди деревьев. Пустынные пляжи. Пустынные дорожки парков. Люди как будто уехали. И птицы улетели. Хорошо у воды одному — достанешь блокнот и карандаш, пишешь, делаешь наброски… Что такое Одиночество? Судьба или сознательный выбор? И почему «или»? Для кого-то судьба, для кого-то сознательный выбор, для кого-то игра, для кого-то очередная интрига, для кого-то попытка спрятаться или даже спастись… А для меня? По-моему, у одиночества много лиц. А может, все же лицо одно, а все остальное — маски…?
Пасмурный день располагает к неге, как сказали бы во времена Пушкина. Ну, то есть к сладостному духовному успокоению, к мечтательному забытью. Пушкин умел ценить Одиночество и Тишину — они перед дуэлью дорогого стоят!
Подробности
С семи утра в РУВД на улице Карла Маркса снимаем сцены допросов.
— Не трогайте ничего на столе! — то и дело нервно напоминает Володя. — Я здесь оставил все, как есть.
Реальный кабинет реального следователя. На рабочем столе — выкрашенный в камуфляж карманный фонарик, милицейская Волга величиной со спичечный коробок, початая коробка алказельтцера… Партнер одет в форму капитана милиции. Играет медленно, проговаривает текст четко, как на сцене. Одновременно по задаче ему требуется наливать из графина воду, брать из коробки алказельтцера запечатанную таблетку, разрывать упаковку, бросать таблетку в стакан… С трудом совмещает текст с физическим действием, но это помогает ему сыграть похмелье — нам и в жизни с трудом удается совмещать текст с физическим действием на другой день после не детской пьянки…. Сцена затягивается до обеда, но зато получается подробной, тягучей, давящей на мозги.
…Аэропорт в центре города. Желтое здание с колоннами построено в 30-е годы. Функционирует только, когда прилетают правительственные делегации. Снимаем здесь аэропорт Тирасполя.
На небе ни облачка. Раскаленный асфальт дымится под ногами и пахнет, как в июле шоссе между Симферополем и Ялтой. Глазков пинает игровую сумку, держа за ремень. А я сижу в тени, оседлав набитый игрушечными миллионами пластмассовый чемодан, пью крепкий зеленый чай и вспоминаю, как чеканили мяч у школы после уроков. А когда не было мяча, чеканили кожаные ранцы и мешки для сменной обуви. Новые ранцы пахли. Этот запах долго сохранялся внутри, под блестящим железным замком, пропитывал тетради, учебники и домашние бутерброды. Когда приходило тепло, и можно было много времени проводить на улице, я носил в ранце самодельный самолетик. Я вырезал его сам из досок от ящиков, подобранных за гастрономом. К крылу привязана веревка, чтобы крутить самолетик над головой. Скрепить дощечки так, чтобы самолетик не кувыркался в воздухе было целое искусство… Зачем эти подробные воспоминания? Какая от них польза для роли? Может, Родион, как тот самолетик — пытается летать, но привязанный за одно крыло, летает по кругу? А может, это я летаю по кругу и пытаюсь сделать таким Родиона? Что мешает сорваться с привязи и улететь? И надо ли срываться? Может, дело не в привязи, а в том, к чему привязан, вокруг каких ценностей крутится жизнь?
Отрывок из стихотворения Константина Симонова о том, как летчики становились героями… Почему я вспомнил его? Может, атмосфера сталинского аэропорта? Или мальчишество в действиях товарища? Или воспоминания о самолетиках? Подробности…
То, чего мне всегда не хватало в жизни, и что я мечтал воплощать на экране — это, как обычные парни становятся героями. Самолетик Мечты моего детства крутился вокруг героев советского прошлого. Там записывались в летные школы ОСОАВИАХИМа, уходили добровольцами на фронт, поднимали целину, прокладывали в тайге железную дорогу… Мне не нравится романтика свободы, главное достоинство которой — вседозволенность и безнаказанность. Не нравится, что все крутится вокруг «идеи» побольше украсть и поменьше сделать для других. Наверное, я все еще законченный идеалист, но я мечтаю сыграть какого-нибудь нового Робин Гуда, укравшего миллиард и потратившего его на слабых и больных. А пока пожинаем плоды фильмов и сериалов последних пары десятков лет — вокруг Саши Белые, и бывшие мальчиши-плохиши из черных бумеров с размахом гребут под себя, воруют у слабых. Многим в России все еще жить негде и жрать нечего, зато по последним данным у нас в стране более 400 миллиардеров… Хороша отговорка — не мы такие, время такое! Типа, мы грабим, убиваем, насилуем, но с нас взятки гладки… Не правда, время у каждого свое! И Павки Корчагины, и Чкаловы, и Стахановы, и Матросовы, и Гагарины жили в трудное время, но изо всех сил пытались сделать это время лучше. Думаю, во многом благодаря этим героям в 90-е не вымерли ребята, что не грабили, не убивали и не насиловали, а мечтали совершить для страны что-то полезное. И потому, что в детстве отцы читали им «правильные книги», водили в кино на правильные фильмы и рассказывали романтические истории о правильных мальчишках и девчонках, совершавших правильные поступки. И поэтому, когда пришло смутное время, не все ринулись грабить, насиловать и убивать. Кто-то остался стоять у станка, сеял хлеб, создавал новые ракетные двигатели, охранял границу, водил поезда и самолеты, тушил пожар… И поэтому, например, в 2006 м, когда аэробус А — 310 выкатился за взлетно-посадочную полосу, врезался в бетонные гаражи и загорелся, выжившие бортпроводники не спасались, а спасали. Андрей Дьяконов спас более тридцати человек, но сам выбраться не успел — он стоял у открытого люка, в нескольких метрах от долгой и счастливой жизни, и выталкивал в эту жизнь других… И начальник пожарной охраны Москвы Герой России Евгений Чернышев в марте 2010-го мог сидеть в штабной машине и руководить тушением пожара злосчастного торгового центра на расстоянии. Но в торговом центре оставались люди, и когда ситуация вышла из-под контроля, Чернышев лично пошел в огонь и вывел шесть человек из огня. А сам не сумел выйти… И таких примеров много, надо лишь хорошенько поискать. Только потому, что рядом с нами живут такие никому не известные парни, мы пока еще не штат США и не территория Китая. Но рассказать о них так, чтобы зрителя было не оторвать от экрана, труднее, чем о тех, кто грабит, убивает и насилует, и таланта надо больше. Видимо, еще не пришло у нас время такого кино. Но придет, очень на это надеюсь.
…Идем среди пассажиров по летному полю от маленького самолета. Филипп тащит чемодан с бандитскими миллионами.
— Не дергайся, — говорю ему.
В первоначальном тексте было «Не нервничай!» Но нервничают бабушки, когда их внуки пукают в троллейбусе. А мужчины, попадая в критические ситуации, иногда дергаются. Для Филиппа ситуация не простая. Вчера его должны были убить и закопать в лесу. Родион его спас, но втянул в опасную авантюру. Филипп дергается.
Знакомимся с бородатым бандитом Жорой, его играет местный актер Гена. У Жоры бурые руки — гримеры постарались. После рукопожатия Филипп украдкой вытирает руку о майку — типа, брезгует. Прекрасно найденная подробность, работающая на образ и на атмосферу сцены!
