— Что вам хочется знать?
— Все равно что… все, — ответила она. — Ведь я не знаю ровным счетом ничего. Мама мне даже имени его не называла.
— Странно, почему? — проронил Алан.
— Может быть потому, что ей внушили, что стыдно быть брошенной в положении. Кое-кто в Литчвуде косо смотрел на нас, — горестно вздохнула Дороти.
— Может быть, она считала, что если станет молчать о прошлом, никогда и никому не расскажет о вашем отце, то сумеет представить, что ничего и не было, и забыть о своей ошибке, — сказал Алан.
Дороти помолчала, обдумывая его слова. Они походили на правду. После развода с Люком О'Хансеном мама больше никогда не говорила о нем. Она избавилась от всех принадлежавших ему вещей и даже выясняла, нельзя ли аннулировать удочерение им Дороти. В конце концов, после долгих споров в разных инстанциях, она оставила все как есть.
— Возможно, вы правы, — сказала Дороти после паузы. — Но каждый роман, неважно, короткий или длинный, удачный или неудачный, заслуживает по крайней мере того, чтобы о нем помнили. Если даже отношения не сложились, разве не правильнее справиться с болью, примириться с тем фактом, что совершена ошибка, и идти дальше? Никто ведь не застрахован от ошибок. Все дело в том, чтобы уметь извлекать пользу из жизненных уроков, каковы бы они ни были. В результате романа моей матери с Эндрю Гибсоном родилась я, — продолжала Дороти, — и делать вид, что его никогда не было, это то же самое, что уверять меня, будто я не существую.
Алан слышал, как в ее голосе звучит затаенная боль. Впервые он представил, каким было ее детство без отца. Найти его, встретиться с ним лицом к лицу — эта мечта была для Дороти средством утвердиться в реальности собственного бытия. Алан признался себе, что и он грешен в том, что старается перечеркнуть прошлое, похоронить свои воспоминания об Этель, забыть сам факт ее существования.
Дороти права. Этель сыграла в его жизни важную роль, и он получил ценный урок. Это чего-нибудь да стоит. Кроме того, сам он вовсе не так безупречен — он придумал для себя такую Этель, какой хотел ее видеть, и, вообразив, что она разделяет его мечты и цели, не потрудился узнать истинную Этель.
Пора освободиться от горечи и гнева, простить себя и погибшую жену, задуматься о будущем, о лучших, счастливых временах. Пора идти дальше, а из прошлого взять одни хорошие воспоминания, только их и стоит нести с собой по жизни.
— Наверное, мне так и не суждено узнать, — со вздохом сказала Дороти.
— Узнать что? — спросил Алан.
— Почему отец вернул маме ее письмо… почему решил больше не встречаться с ней. Он был счастлив со своей женой? — спросила она.
— Насколько я могу судить, да, — ответил Алан.
— А их дочь… Этель, ваша жена… какая она была?
Алан молчал так долго, что Дороти уже засомневалась, расслышал ли он ее вопрос. Она подняла на него глаза и увидела на его лице отражение внутренней борьбы.
— Простите… можете не отвечать, — поспешно сказала она.
— Нет, все в порядке, — произнес он и понял, что так и есть. — Этель была красивой, интересной, но крайне избалованной. Эндрю и Беатрис любили ее до безумия, она выросла, не зная ни в чем отказа.
Дороти услышала в его голосе смесь любви и печали и снова позавидовала Этель, сумевшей завладеть сердцем этого человека.
— Очень жаль, что мне не довелось встретиться с ней, — проговорила она. — Я всегда хотела иметь брата или сестру. Расти единственным ребенком довольно грустно.
— А как вы узнали об отце? — спросил Алан.
— Я разбирала мамины вещи после ее смерти и наткнулась на ее дневник, — сказала Дороти, стараясь сохранять спокойный тон. — Я сама сначала не поверила, но там это было написано — черным по белому.
— И именно потому вы приехали сюда, — констатировал он.
— Да, — подтвердила Дороти. — Я не хотела никому неприятностей, хотела только встретиться с отцом. Неужели это так трудно понять?
— Нет, — ответил он.
— В детстве я сочиняла разные истории об отце, рисовала его в своем воображении и всякий раз по-новому. — Она стиснула лежавшие на коленях руки. — Когда я узнала, что он жив… — Она запнулась. — Мне непременно нужно было повидать его.
Алан накрыл ладонью ее туго переплетенные пальцы, и от этого прикосновения по телу Дороти пробежал сладостный трепет. Она заглянула ему в глаза и с удивлением увидела в них сочувствие и еще что-то потаенное в самой глубине.
— Давайте поедем и поговорим с ним, — сказал Алан, снова кладя руку на руль.
У Дороти дрогнуло сердце.
— С Эндрю, вы хотите сказать?
— Да, — кивнул Алан. — Вчера вечером он испытал потрясение. Сегодня у него был целый день, чтобы подумать о прошлом, о вашей матери и всем остальном. Вы сказали, он помнит ее?
— Да, но… — Дороти замолчала, пораженная его предложением. — Вы, и правда, это сделаете? Отвезете меня к отцу?
Когда Алан, не доезжая до ранчо Синяя Звезда, свернул с шоссе налево, Дороти поняла, что эта дорога ведет в Платановую Рощу, к дому ее отца. С каждой секундой она нервничала все сильнее.
— Вы уверены, что это возможно — явиться вот так, без предупреждения?
— Вы ведь собирались задать ему ряд вопросов? — Алан остановил машину перед красивым особняком, выстроенном в раннем колониальном стиле.
— Да… но…
— Никаких но, — отрезал он, выключая двигатель и поворачиваясь к ней лицом. — Дороти, теперь только Эндрю способен дать ответы на все ваши вопросы. Вы не думаете, что пришла пора получить их наконец?
Дороти встретилась с твердым взглядом его синих глаз, и доброта, и сочувствие, светившиеся в них, придали ей сил.
— Хорошо. Только я сомневаюсь…
Алан улыбнулся и, протянув руку, дотронулся до ее медно-рыжего локона.
— Смелее, Рыжик, ведь вы не отступите в самый последний момент, не так ли?
Противное школьное прозвище заставило ее сердито насупиться. Алан именно этого и добивался. Он страшно хотел обнять ее и поцелуями стереть с очаровательного личика выражение страха и тоски. Но следовало запастись терпением.
— Я не выношу, когда меня называют…
— Рыжиком, я знаю. Но вы такая красивая, когда сердитесь, — добавил он, и не успела она снова выразить ему свое возмущение, как он не удержался и поцеловал ее.
Поцелуй был коротким и не мог насытить мгновенно закипевшую в нем страсть.
— Когда вы разберетесь с этим, нам с вами надо закончить одно дело, — продолжал он. — Я подожду вас здесь. Если понадоблюсь, зовите.
И он, протянув руку, открыл ей дверцу. Дороти набрала в легкие побольше воздуха и вылезла из машины. Пока она шла к двери, ее бедное сердце отбивало частую барабанную дробь. Она нажала кнопку дверного звонка и услышала внутри мелодичный перезвон. На секунду ей захотелось бегом вернуться к машине, но дверь отворилась почти немедленно. На пороге стоял ее отец.
— Здравствуйте, Дороти, — сказал он, слабо улыбаясь. — Я рад, что вы заехали. Заходите, — пригласил он.
Дороти шагнула на вымощенный терракотовой плиткой пол холла.
— Примите мои поздравления. Я смотрел скачки по телевизору. Алмаз — первоклассный скакун, теперь ни у кого не осталось в этом сомнений. С сегодняшнего дня он признанный фаворит.
Эндрю провел Дороти в просторную гостиную. Девушка чувствовала себя слишком скованно, чтобы
