замерли, глядя в разбитое окно. Аллейн встал рядом с Баради и смотрел в зеркало, расположенное под углом к окну. Баради попытался пошевелиться, но Аллейн положил руку ему на плечо, и тот замер, словно завороженный. В большом зеркале оба увидели отражение движущегося локомотива и вагонов, некоторые из них были освещены, другие погружены во тьму. Поезд остановился, не справившись с подъемом. Освещенное окно последнего вагона оказалось напротив из окна. Они увидели двух мужчин, игравших в карты. Мужчины подняли головы. На их лицах появилось удивленное выражение.
— Смотрите, Баради, — сказал Аллейн. — Смотрите в зеркало. Угол падения всегда равен углу отражения, не так ли? Мы видим их отражение, они видят наше. Они видят вас в белой рясе, видят ваши наручники. Смотрите, Баради!
Аллейн взял со стола нож для разрезания бумаги. Он поднял его левой рукой, словно собираясь ударить Баради.
Мужчины в поезде разволновались. Их отражения в зеркале возбужденно переговаривались и жестикулировали. Затем они внезапно исчезли, и в зеркале осталось лишь отражение стены, разбитого окна и ночного неба.
— Вчера утром, в пять часов тридцать восемь минут, я был там, в поезде, — продолжал Аллейн. — Я видел Гризел Локк, упавшую на занавеску, и, когда штора взметнулась вверх, я увидел смуглого мужчину с ножом в правой руке. За его плечом виднелось молитвенное колесо, но теперь я знаю, что видел не самого мужчину, но его отражение в зеркале, и знаю, что он стоял там, где вы сейчас стоите, и что этот мужчина левша. Значит, это были вы, Баради.
— Право, мой дорогой Дюпон, — сказал Аллейн немного позже, когда полицейские увели четверых мужчин, а две дамы отправились переодеться, — больше об этом деле сказать нечего. Когда я побывал в этой комнате вчера утром, я понял, что произошло. К полу привинчено огромное зеркало под углом сорок пять градусов к окну. Всякому, кто заглядывает снаружи, оно полностью загораживает правую часть комнаты. Однако я видел человека, без сомнения находившегося в правой части комнаты. Следовательно, я видел отражение в зеркале человека, стоявшего в левой части помещения. Мало того, я видел молитвенное колесо за правым плечом этого человека. Если вы сядете в вагон поезда и посмотрите на это окно, вы увидите молитвенное колесо или скорее, поскольку я выкинул колесо за окно, его след на выцветших обоях как раз слева от зеркала. Значит, убийца должен был быть левшой, а другого левши, кроме Баради, здесь нет. Меня озадачило то обстоятельство, что лицо мужчины было очень плохо освещено, хотя направление света должно было позволить разглядеть его получше. Это, разумеется, потому, что у Баради смуглая кожа.
— Все предельно ясно, — отозвался Дюпон, — хотя не будем выносить преждевременный вердикт. Мотивом преступления был, разумеется, страх.
— Страх разоблачения. Мисс Гарбель полагает, что Гризел Локк пришла в ужас, когда в замке появилась ее племянница. Совершено очевидно, что Джинни Тейлор была уготована главная роль в отвратительном обряде, придуманном Обероном. Позавчера было объявлено, что через два дня Джинни наденет черную рясу. По-видимому, Гризел Локк, будучи наркоманкой и склонная к крайностям, узнав о замыслах Оберона, пришла в бешенство. Какие чувства двигали ею? Раскаяние? Тревога? Стыд?
— Или ревность? — добавил Дюпон. — В конце концов, она лишалась сана хозяйки дома, разве не так?
— Возможно, ею двигали все перечисленные чувства разом. После бессонной ночи или — кто знает? — долгих часов бесплодных увещеваний она пригрозила разоблачить преступный бизнес, если Оберон не откажется от Джинни Тейлор. Оберон, не сумев ее разубедить, вызвал Баради. Она пригрозила им обоим. Ситуация накалялась. Возможно, — или это уж чересчур смелое предположение? — она слышит шум поезда и грозит крикнуть в окно о безобразиях, творимых нашей парочкой. В Баради вскипает южная кровь, и он хватается за нож, возможно, за один из тех обрядовых ножей, которыми пугают участников церемоний. Она падает на занавеску, та взлетает вверх. А там, снаружи, стоит поезд, одно из купе тускло освещено, и на фоне окна — фигура человека. Моя фигура.
Дюпон всплеснул руками.
— Веселенькая ситуация, в самом деле!
— Но он осознал опасность лишь после того, как дело было сделано. Поезд вошел в туннель, а Баради с Обероном остались с телом Гризел Локк на руках. А через час позвонил я по поводу мисс Трубоди… Кстати, предлагаю навестить нашу больную. Вот идет мисс Гарбель, думаю, она проводит нас к ней.
Совершенно неузнаваемая в скромном жакете и юбке и абсолютно без всякой косметики, появилась мисс Гарбель. Трудно было поверить, что та же самая женщина час назад простиралась на полу у ног Оберона, а вчерашним утром щеголяла в облегающем трико и шарфе в саду на крыше. Дюпон с изумлением взирал на нее. Ее трясло, и она была явно расстроена. Однако она по-прежнему высказывалась с той обескураживающей прямотой, к которой Аллейн уже начал привыкать.
— Вот вы и пришли в себя, — сказал он.
— Увы, да! Или увы, нет, все равно. Хорошо, что больше не надо притворяться бедной Гризел, но, как вы могли заметить, в некоторые моменты игра в распущенность давалась мне чересчур легко. Иногда я думаю, что у марихуаны есть одно особое свойство — приводить свои жертвы к общему знаменателю. Когда мы «торчим», как говаривала бедная Гризел, мы все становимся похожи на нее. После всего этого переполоха мне страшно хочется затянуться, потому меня и трясет.
— Если хотите, мы отвезем вас домой, на улицу Фиалок.
— Я бы с удовольствием, но, видимо, мне нужно приглядеть за больной. Мы с Магометом и одной из горничных ухаживали за ней по очереди. Следуя указаниям врача, разумеется. Не хотите ли взглянуть на нее?
— Очень хотим. Боюсь, что будет нелегко все объяснить мисс Трубоди. Конечно, сиделку они так и не пригласили?
— Нет, нет! Это слишком опасно. Но уверяю вас, за бедняжкой ухаживали надлежащим образом.
— Еще бы. Они не желали иметь на руках два трупа. Господин комиссар вызвал врача и сиделку. Они прибудут ночным поездом из Сен-Кристофа. Так мы идем к ней?
Мисс Гарбель повела их вверх по лестнице.
— Мы нашли ключ, мой дорогой Аллейн, — весело сказал Дюпон, указывая через окно на кованую дверь. — Отличный ход!
Они миновали сад на крыше, а потом через лабиринт комнат вышли на мостообразный выступ, нависавший над главным проходом. Когда они оказались на середине моста, их внимание привлекли голоса внизу и топот сапог по брусчатке.
Они взглянули вниз: их глазам предстала сцена, словно поставленная кинорежиссером. Очертания стен замка были едва различимы в сиянии луны. На дорожке лежало пятно света, отбрасываемого лампой, висевшей над открытой дверью. В этом пятне шествовала странная процессия, сверху фигуры казались приземистыми: слуга-египтянин, Баради и Оберон в белых рясах, Карбэри Гленд с непокрытой головой и в шортах и шесть жандармов в униформе. Их головы и плечи то попадали в пятно света, то пропадали во тьме, образуя забавное мельтешение.
— Скатертью дорожка! — произнес Дюпон, глядя вниз.
Его голос эхом пронесся по каменному проходу. Голова в белом капюшоне откинулась назад, лицо оказалось в луче света, но было таким темным, что нельзя было различить черт. Аллейн и Баради посмотрели друг на друга. Мотнув головой, Баради плюнул во тьму.
— Прекратить! — сказал один из жандармов и развернул Баради, и только теперь стало заметно, что Баради и полицейского связывает цепь.
— Мистер Оберон будет в восторге от такой картинности. Он любит подобные зрелища, — произнес Аллейн.
Процессия двигалась по проходу, глухо стуча каблуками. В двери появился Рауль. Скручивая сигарету, он смотрел ей вслед.
Мисс Гарбель издала сдавленный горестный возглас, но тут же взяла себя в руки и деловито осведомилась: «Так мы идем?»
Они вошли в помещение.
— Вот эта комната, — сказала мисс Гарбель и постучала. Дверь открыла женщина, которую Аллейн
