как нить. Но прочном – что бы с Петей ни делали в больнице, каким бы процедурам ни подвергали, шнурок не оборвался. Но его не то что не видели – не нащупали даже, а ведь всякими трубками опутывали, раздевали, когда обследовали.
Ну точно – выдумка все это!
И ничего не было там, возле дольмена, ему все привиделось, пока без сознания валялся, вот.
А Любка… Любка просто сбежала.
Мальчик насмешливо улыбнулся своему отражению и, сняв с шеи медальон, отшвырнул его в сторону.
А в следующее мгновение с жалобным криком рухнул на пол, с ужасом глядя на скрючивающиеся руки и ноги.
Но гораздо страшнее физической боли была боль душевная – он виноват в смерти сестры! Он сам отвел ее на жертвенный стол, отправил на жуткие муки! Как она кричала, как кричала!!!
Петя с трудом подтянул к ушам сведенные еще более сильной, чем раньше, судорогой руки, пытаясь заслониться от зазвучавшего внутри головы предсмертного воя Любы.
Но он становился все громче, разрывая душу и сердце на части.
Задыхаясь от плача, мальчик кое-как дополз до валявшегося на полу медальона и снова надел его на шею.
И больше никогда не снимал…
Глава 19
Петр Никодимович налил в стакан минералки и протянул его побелевшему от волнения Сергею:
– На-ка вот, выпей и успокойся.
– С-спасибо, не надо, – буркнул парень, пряча под стол трясущиеся руки.
Тарскому было стыдно. Так оскандалиться перед человеком, мнение которого для него сейчас стало самым важным на свете! Впал в истерику, как девчонка! Это было бы отчасти оправданно, если бы Антошку убили только что, а не два года назад!
Позорище!
– Надо, я же вижу, – добродушно усмехнулся профессор. – И не смущайся ты так, я все понимаю. Смерть брата, и без того страшный удар, а когда эта смерть еще и такая… Поверь, я не голословен, мне самому пришлось пережить что-то подобное, причем в раннем детстве. У меня похитили и убили сестренку…
Шустов тяжело вздохнул и устремил затуманившийся печалью взгляд в окно. Сергей, слегка ободренный дружеским участием своего новоявленного кумира, рискнул-таки цапнуть трясущимися руками стакан и залпом выпить колючую воду.
Пузырьки которой, разбежавшись по телу, угомонили наконец внутренний и внешний тремор.
И Тарский смог спокойно, без отвлекающих эмоций, рассказать профессору все, что знал о гибели кузена.
Он видел, что Шустов всерьез заинтересовался его историей, что на лице авторитетнейшего ученого нет ни следа иронии или насмешки, профессор даже вытащил стильную записную книжку в причудливом кожаном переплете и что-то записывал туда во время рассказа.
– Вот так все и было. – Сергей, болезненно поморщившись, помассировал себе виски. – Ох ты, черт!
– Что такое? – встревожился Шустов, пряча книжку в карман.
– Да в виски словно гвозди раскаленные загнали!
– Это от волнения, наверное. И немудрено – такое пережить!
– Так что вы думаете по этому поводу?
– Я скажу тебе, что я думаю, – кивнул Петр Никодимович, поднимаясь, – но прежде давай-ка займемся твоей головной болью.
– Да ну, пройдет, – небрежно махнул рукой Тарский и тут же буквально выцвел от нового приступа. – Да что ж это такое-то! У меня раньше никогда подобного не было!
Еще бы! Ты просто никогда раньше не находился так близко от активизировавшегося гиперборейского медальона!
А то, что медальон активизировался, Шустов ощутил на собственной шкуре. Причем в прямом смысле – кожа на груди горела. Не синим пламенем, конечно, но приятного мало. Ничего, сейчас все исправим.
– Так, сиди смирно. – Петр Никодимович встал за спиной Тарского и приблизил ладони к вискам парня.
И Сергей почувствовал, как от рук профессора в его голову полился поток энергии. От неожиданности Тарский дернулся, но тут же был остановлен окриком:
– Сказал же – смирно сиди, не мешай!
Боль действительно постепенно стихала, но одновременно с этим Сергею казалось, что в его мозг проник чей-то холодный, изучающий взгляд, и от этого взгляда невозможно ничего утаить – он рентгеном просветил все скрытые желания, мысли, воспоминания, среди которых были и не самые красивые.
Но ощущение очень быстро исчезло, унеся с собой головную боль. И мало того – внутри теперь все звенело от переполнявшей жизненной энергии, от накопившейся за дни конференции усталости не осталось и следа.
– Ну как? – усмехнулся профессор, снова усаживаясь напротив. – Полегчало?
– Вы не перестаете меня удивлять, Петр Никодимович! – Тарский восхищенно покрутил головой. – Вы еще и целитель, оказывается? Может, и мысли читать умеете?
– Мысли – не умею, а лечить понемножку могу.
– Ничего себе понемножку!
– Сергей, мы отвлеклись. Меня заинтересовала история, которую ты мне рассказал.
– Правда? И чем же? Ведь следствие сочло Квятковскую психически нездоровой и отправило на принудительное лечение.
– Потому что следователи не знали того, что знаю я. И никогда не сталкивались с тем, с чем сталкивался я. Хотя решение, принятое судом, самое правильное в отношении этой девушки. Возможно, только сильные психотропы смогут удержать ее на месте, из колонии она бы сбежала самое позднее через неделю.
– То есть как?
– То есть так. Эта девушка говорила правду – она начала ритуал открытия Врат.
– Вы… – Сергей озадаченно приподнял брови, высматривая на лице профессора намеки на розыгрыш. – Вы сейчас серьезно?!
– Более чем.
– Ой, только не говорите мне, что где-то в параллельном пространстве действительно существует мифическая Гиперборея!
– Существует, – спокойно кивнул Петр Никодимович. – И когда-то между нашими мирами имелось множество переходов, так называемых Врат. А также культовых мест преклонения перед богами с другой стороны, где совершались ритуальные жертвоприношения.
– Но…
– Не надо меня перебивать. – Вроде бы голос профессора остался прежним – ровным и спокойным, но Сергею захотелось испуганно вжать голову в плечи. – Я много лет занимаюсь исследованиями культовых сооружений древности, и поверь, кое-что знаю об этом. Кстати, Сейдозеро, куда привела твоего брата и остальных участников похода Квятковская – одно из таких мест. Там стоят так называемые сейды, в которые жрецы Гипербореи заключали часть своей души.
– З-зачем?
– Чтобы охранять Врата. Но даже богам свойственно расслабляться и терять бдительность, вот и гиперборейские жрецы расслабились. И Врата закрылись, причем с нашей стороны.
– Петр Никодимович, – Сергей встряхнул головой, словно сбрасывая с себя морок наваждения, – ну зачем вы так? Если вы хотели поддержать меня, убедив, что Антона убила вовсе не безумная маньячка, а… как там – жрица Гипербореи? Так вот, мне без разницы, чем руководствовалась эта тварь, и то, что Антошка действительно мог стать жертвенным бараном, меня вовсе не утешает. Скорее наоборот. И – при всем
