Ребекка открыла рот, собираясь заговорить. Но тут у нее из-за спины раздался чей-то голос: «Майло Райкрофт! Ну надо же, какая встреча! Майло Райкрофт!»
Глянув через плечо, Ребекка увидела высокого седовласого мужчину, направлявшегося к ним; он улыбался так, что видны были его крупные зубы.
Выражение лица Майло изменилось. Грусть и разочарование исчезли; перед ней снова был прежний Майло: довольный собой, лучащийся жизнелюбием, счастливый быть таким остроумным, восхитительным и знаменитым Майло Райкрофтом.
— Годфри! — воскликнул он, вставая из-за стола и протягивая руку. — Ребекка, ты же помнишь Годфри Уорбертона? Как дела, Годфри?
— Очень хорошо, старичок, очень хорошо. А как у вас? Все еще поражаете янки своими литературными перлами?
— Ну… — скромно произнес Майло. Только тут он заметил, что Ребекка уже надевает пальто.
— Ты что же, уходишь, Ребекка? — спросил он. — Я думал, мы поужинаем вместе.
— Боюсь, я не смогу — у меня назначена встреча. Но я была рада повидаться с тобой, Майло. Передай мои наилучшие пожелания Моне.
Она подставила Майло щеку для поцелуя и пожала руку Годфри Уорбертону. Выйдя на улицу, Ребекка вдруг осознала, что Майло так и не поинтересовался ее жизнью. Раньше ее бы это огорчило; теперь только позабавило. Она искренне желала Майло удачи, но одновременно ощущала, что вовремя отделалась от него.
В голове у нее кружились первые строки стихотворения:
Глава семнадцатая
Фредди нашла работу — шесть часов в неделю, у женщины по имени миссис Майер. Рената — миссис Майер предпочитала, чтобы Фредди звала ее по имени — жила в усадьбе неподалеку от Болье-Хит. До ее дома надо было долго добираться на велосипеде, но тут имелись и свои преимущества: ни Льюис, ни его друзья не были с ней знакомы. Фредди сказала мужу, что миссис Майер — ее подруга, что они вместе пьют кофе и беседуют. Собственно, это было правдой. Тем не менее, она не сообщила Льюису, что в те два утра, которые проводит в доме Ренаты, она также моет полы, убирает в ванных и на кухне и готовит ланч. Она не упомянула и о том, что десять шиллингов, которые зарабатывает за неделю, уходят на его ужины. Он не интересовался тем, какую сумму она тратит на продукты, потому что не знал, что сколько стоит; ему никогда не приходилось готовить, потому что из пансиона он плавно перекочевал в университет, оттуда в армию, а потом женился.
Ренате Майер, вдовевшей уже несколько лет, давно перевалило за семьдесят. Ее покойный муж был академиком, профессором химии. Детей у них так и не появилось, поэтому до войны и до болезни Ренаты супруги много путешествовали. Дом миссис Майер был современного дизайна, просторный и светлый, с огромными окнами и балконом, пристроенным к ее большой спальне. Там не было портьер — только легкие занавески серого и сливочного цветов; не было и коврового покрытия. На деревянных и плиточных полах там и тут лежали тканые коврики ручной работы с темно-красными, коричневыми и серыми узорами. У каминов и у подножья лестницы стояли громадные вазы, по форме напоминавшие луковицы, угольно- серые, с геометрическим рисунком, и блюда цвета терракоты, покрытые переливающейся глазурью. Рената сказала, что все это работы Бернарда Лича. Дважды в неделю Фредди надо было стирать с них пыль.
На стенах дома висели фотографии и картины: абстракция маслом в бирюзовых и зеленых тонах, насыщенность которых подчеркивали оранжевые мазки; черно-белый снимок обнаженной натуры, сплошь изгибы и тени, с лицом, отвернувшимся от камеры. Фредди как-то упомянула, что знакома с Максом Фишером, и Рената ответила, что однажды встречалась с ним в галерее и была в восторге от его работ. После этого они подружились.
Миссис Майер страдала ревматизмом. Порой, приходя на работу к девяти утра, Фредди обнаруживала, что та все еще медленно приводит себя в порядок. В плохие дни у нее уходил целый час на то, чтобы просто одеться. Тем не менее, Рената не хотела обращаться за помощью, предпочитая справляться самостоятельно, хотя ей нравилось беседовать с Фредди, пока она, превозмогая боль, продевала распухшие руки в рукава или застегивала пуговицы.
Зимой раздвижные стеклянные двери на первом этаже ее дома заливали дожди. На улице высокие деревья в саду стояли голые, почерневшие, склоняясь под порывами ветра. Если Рената себя плохо чувствовала, то усаживалась в кресло, сложив больные руки на коленях и время от времени поглядывая в сад, словно там таилась какая-то опасность. Порой Фредди казалось, что Рената не расположена разговаривать, и тогда она работала молча: протирала пыль с ваз, следуя рукой с тряпкой за их плавными, округлыми очертаниями. Ей нравилось находиться в доме миссис Майер. Там царил мир. Свет, воздух и простые красивые вещи создавали ощущение покоя, в отличие от ее собственного жилища, где все казалось хрупким, непрочным, где она словно пробиралась по узким тропинкам, опасаясь, что стены в любой момент могут обрушиться на нее.
У Льюиса по-прежнему не было никаких вестей от Джерри Колвина. Тот не звонил и не писал; дом его так и стоял запертый. Льюис сказал ей, что попробует выкрутиться сам. Что им надо просто продержаться до тех пор, пока не появится какой-нибудь заказ. Фредди с тревогой осознала, что больше не верит ему; она стыдилась того, что у нее завелись секреты от мужа.
Шла вторая неделя нового года. Льюис весь день работал; Фредди постирала одежду, сходила за покупками, сдала в библиотеку прочитанные книги и написала несколько писем. В четыре часа она вернулась домой. Они вместе выпили чаю, а потом, поскольку их пригласили на ужин, Фредди погладила ему рубашку и заштопала носки. Льюис тем временем взялся починить сломанную настольную лампу. Собираясь в сарайчик за отверткой, он заметил на столе в прихожей ее письма и предложил дойти до почтового ящика и отправить их. Она сказала, что уже слишком темно и письма могут подождать до завтра. Он ответил, что это не составит никакого труда, погода великолепная, а ему не помешает немного подышать воздухом.
В тот вечер они ужинали у Ренвиков. Тим Ренвик был адвокатом, а его жена Диана уделяла много внимания благотворительности. Они жили в большом георгианском особняке в центре Лаймингтона. На ужин, кроме Коритонов, собралось еще две супружеских пары, друзья Тима по университету; одна из жен была беременна. Диана подала запеченный свиной окорок, а когда один из приятелей Тима поинтересовался, где она добыла такое роскошное мясо, Диана со смехом постучала себя пальцем по носу.
Фредди заметила, что Льюис пьет больше, чем обычно. Точнее, больше, чем считалось обычным, пока он не стал пить сильней. Он много говорил — преувеличенно громким голосом, — а некоторые его анекдоты были совсем не к месту. Однако все мужчины за столом много пили, да и их жены тоже — за исключением Фредди и той, беременной. Возможно, и ей нужно выпить лишний бокал, подумала Фредди, и тогда она будет разговорчивей, и Льюис не станет упрекать ее за то, что она не старается. Она поспешно проглотила еще бокал вина и почувствовала, что немного расслабилась. Фредди оживленно болтала, слегка флиртовала с мужчинами и даже пару раз рассмешила гостей своими забавными замечаниями.
Они вышли от Ренвиков уже после полуночи. По дороге домой Льюис обнял ее за талию и поцеловал.
— Я правильно вела себя? — спросила она, а он ответил:
— Ты была великолепна. Восхитительна. Спасибо тебе, дорогая.
С неба светила полная луна, поэтому, едва миновав поворот дороги, они заметили машину, стоящую
