Возвращение во Флоренцию

Италии настали суровые времена. В конце она обещала мне еще раз подумать. Обещала не принимать поспешных решений, черт ее побери! На следующее утро она уехала. Встала в пять и села на первый поезд из Ментоны. Она оставила мне письмо. Можешь прочесть его, если хочешь.

Фредди быстро пробежала глазами письмо. Тесса благодарила Рея за его долготерпение, щедрость и доброту, просила у него прощения. «Я знаю, что поступаю правильно, — писала она. — Я давным-давно ничего не хотела — разве что обратить время вспять, — а сейчас хочу: хочу вернуться домой». В самом конце Тесса приписала: «Пожалуйста, скажи Фредди, чтобы она не беспокоилась, я очень скоро ей напишу».

Фредди сложила письмо и вернула его Рею.

— Вы не виноваты, — сказала она. — Вы же знаете Тессу. Она делает то, что хочет, и никто не в силах ее переубедить. А что было дальше?

— Я бросился на вокзал. Служащий в билетной кассе вспомнил ее. — Он горько усмехнулся. — Да, такова уж Тесса — все ее помнят. Он сказал: она купила билет до Генуи, поэтому я решил поехать за ней, разыскать ее в Генуе, попытаться отговорить…

— Ну и как? Вам удалось ее отыскать, Рей?

— Нет. Я так туда и не попал. — Рей был в ярости. — Чертов пограничник был так груб, что я сорвался и врезал ему. Он, видите ли, считал, что у меня не в порядке паспорт — полная чушь, с ним нет никаких проблем, он это сам придумал. Мне пришлось вернуться в отель в Ментоне. Портье, славный парень, обзвонил полдюжины отелей в Генуе, но ее и след простыл. Она может быть где угодно, Фредди.

Рей нахмурился, а потом сказал:

— Она не хотела, чтобы я ее разыскивал. Я много думал и понял, что она специально позаботилась об этом. Я снова хотел просить ее выйти за меня. Глупец! Абсолютный, законченный глупец!

Вскоре после этого Рей ушел. «Я хочу вернуться домой», — написала Тесса в своем письме. «Как давно начала она думать о возвращении в Италию? — гадала Фредди. — Было ли это решение внезапным, или она размышляла о нем уже некоторое время?»

Случайная мысль, точнее, подозрение заставила Фредди пройти в спальню и выдвинуть ящик, в котором Тесса хранила свои драгоценности. Там, под грудой широких браслетов и повязок для волос, она обнаружила кожаный футляр, в котором когда-то хранилось мамино гранатовое ожерелье. Фредди подняла крышку. Ожерелье лежало на месте — темно-красные камни загадочно поблескивали. «О Тесса», — подумала она. Из всех своих драгоценностей сестра больше всего любила это ожерелье. Все остальные были распроданы, когда им понадобились деньги на оплату врачей и счетов за квартиру, но мамины гранаты удалось сохранить. Тесса не могла забыть их здесь. Получается, она оставила их для нее, как утешительный приз? А может, как обещание, что однажды она вернется?

Пока готовился ужин, Фредди вспоминала письмо сестры к Рею. «Я хочу вернуться домой», — писала она. А что же сама Фредди? Где ее дом? Какое из тех многочисленных мест, где она успела пожить с момента своего рождения, Фредди могла бы, не кривя душой, назвать своим домом?

Ребекка переехала на ферму Мейфилд в конце ноября. Ферма, состоящая из нескольких кирпичных построек, крытых черепицей, находилась на холме в Уилде, к югу от Лондона, в пяти милях от Танбридж- Уэллз. Ее хозяевами были Дэвид и Карлотта Майклборо. Пейзажи Дэвида украшали стены фермерского дома. Семья жила в Испании; когда разразилась гражданская война, Дэвид вступил в Интернациональные Бригады. В 1937 он получил ранение, после чего вместе с женой и двумя сыновьями, Джейми и Феликсом, возвратился в Англию и купил ферму.

Дэвид Майклборо был другом Симоны Кэмбелл. Ребекка прожила у Симоны больше месяца, поправляясь после бронхита. Как только ей стало получше, она начала подыскивать себе какое-нибудь подходящее место жительства, и тут Симона рассказала ей про Мейфилд. «Большинство людей, которые там живут, художники, — говорила она. — Они помогают на ферме, и за это бесплатно занимают студии. Они вместе едят и выполняют необходимую работу. Условия там не ахти, но местность очень живописная, и у тебя будет время немного прийти в себя».

Ребекка решила, что все это звучит устрашающе, однако из вежливости не стала отказываться сразу. К тому же какие у нее были альтернативы? «Пожалуй, я попытаюсь, — сказала она. А потом, чтобы Симона не сочла, что Ребекка недовольна, добавила: — Спасибо тебе, Симона. Ты ко мне очень добра».

В последние дни перед отъездом в Мейфилд, Ребекка устроила в доме Симоны генеральную уборку — так она на свой лад благодарила ее. Провожая Ребекку, Симона строго сказала ей:

— Надеюсь, на этот раз ты будешь следить за собой. Старайся не заболеть и не связывайся с мужчинами вроде Гаррисона Грея. Прошу, обещай мне, Ребекка.

Ребекка покорно обещала; еще она обещала писать Симоне и заглядывать к ней, наезжая в Лондон. Потом она погрузила свои вещи в багажник машины и выехала из столицы. Петляя по деревенским дорогам, которые становились все уже по мере приближения к пункту назначения, заглядывая в разложенную на коленях карту, Ребекка не ощущала никакой радости или приятного предвкушения, однако была настроена решительно: пускай даже ей там совсем не понравится, но она проведет на ферме не меньше года. Если она не выдержит и сбежит, то окончательно разочаруется в себе. Еще одна неудача — и она будет погребена под неподъемным грузом вины и комплекса неполноценности.

Однако, к ее большому удивлению, ферма не произвела на Ребекку отталкивающего впечатления. Условия там действительно оказались не ахти: ее поселили в комнате с наспех оштукатуренными стенами и полом из кирпичей, выложенных «елочкой»; в ванной был всего один кран, с холодной водой, а если кому-то была нужна горячая, ее приходилось греть на плите. На ферме имелся собственный электрический генератор, но он постоянно ломался; Карлотта готовила еду на дровяной плите и стирала белье в медном тазу. Однако фермерский дом был солидный, основательный, и это нравилось Ребекке. Что-то в ней сейчас приветствовало и эту простоту, и физический труд.

Всего в Мейфилде жило десять человек. Помимо четверых членов семьи Майклборо и Ребекки, там был еще Ноэль Уэнрайт, который, как и Дэвид Майклборо, писал пейзажи, с женой Олвен — она делала коллажи из ткани. Джону Поллену и его сестре Ромейн перевалило за пятьдесят, оба были тихие, серьезные и немногословные. Джон занимался керамикой; свои чаши и блюда он раскрашивал в землистые красно- коричневые, кремовые и светло-серые тона, напоминающие пейзажи Сассекса. Ромейн, хромавшая на одну ногу после перенесенного в детстве полиомиелита, делала витражи, пользуясь для этого его печью для обжига.

Хотя у Ребекки сложились хорошие отношения со всеми обитателями фермы, дальнейшего сближения она избегала. Близость подразумевала объяснения, попытки разобраться в себе, а ее пугало и то, и другое. Раны в ее душе были еще свежи, многих своих поступков она по-прежнему стыдилась.

Ребекка работала на огороде, сражаясь с половиной акра продуваемой всеми ветрами липкой глины, помогала ремонтировать дом. Былые навыки, приобретенные во время восстановления Милл-Хауса вместе с Майло, очень ей пригодились. Она счистила облупившуюся краску и заново покрасила двери и подоконники. Как-то раз Дэвид показал ей, как класть кирпичи, и она все утро простояла на коленях в грязи, замешивая раствор и выкладывая кирпичи по линии, обозначенной туго натянутой веревочкой. По вечерам, после ужина, она уходила к себе в комнату, читала или писала письма.

Десятый постоялец фермы жил в сарае на некотором удалении от основных построек. Коннор Берн был ирландцем, скульптором. Высокий, широкоплечий, с морщинистым загорелым лицом, он постоянно носил запыленные поношенные вельветовые брюки и фланелевую рубаху. Он редко улыбался и мало говорил. В первый день, когда Ребекка приехала на ферму, он бросил на нее беглый взгляд, кивнул головой и вернулся к своему ужину. Ребекке показалось, что он недоволен появлением новичка. Он выходил из своего сарая только чтобы поесть или помочь Дэвиду Майклборо с самой тяжелой работой. Коннор мог просидеть весь ужин, не проронив ни слова. Тем не менее, когда он улыбался, в его глазах светились доброта и незлобивый юмор.

Проходя мимо сарая по дороге на огород, Ребекка слышала звон зубила о камень. Под Новый год на ферму прибыл грузовик с глыбой гранита, закрепленной прочными тросами. Она смотрела, как Коннор и