уважительно.
— А что вас так удивляет, ротмистр? Представляете себе снимки в берлинских газетах с подписью: «Встреча обер-диверсанта рейха Отто Скорцени с лучшим диверсантом белоказачьей армии генерала Семенова. Беспрецедентный рейд от Маньчжурии до Германии!» или что-то в этом роде?! Что вы приумолкли, ваша светлость князь Курбатов? Или, может, вам не хочется побеседовать со Скорцени?
— Просто я думаю, что моя беседа с человеком, спасшим Муссолини, конечной целью этого рейда быть не может.
— И правильно мозгуешь, энерал-казак, — вновь расплылся в улыбке атаман. — Потолковать со штурмбаннфюрером Отто Скорцени, как диверсант с диверсантом, — это уже приятно. Да только ты используешь знакомство с этим человеком…
— Кстати, личным агентом фюрера по особым поручениям, как именуется сейчас одна из его должностей, — пришел ему на помощь Родзаевский.
— Даже так, теперь уже личным агентом фюрера по особым поручениям?! — возрадовался атаман. — Тем лучше, в соболях-алмазах! Через него ты и передашь мое личное послание Гитлеру.
Не сводя с генерала широко раскрытых глаз, Родзаевский наполнил свою рюмку, только свою, не испросив разрешения, осушил ее до дна и самодовольно крякнул, совершенно забыв, что это не застолье, а прием у командующего армией.
Подобным поворотом беседы он был удивлен не менее Курбатова. Удивлен и слегка обижен: в конце концов генерал мог бы поставить его в известность заранее. Почему он, руководитель «Российского фашистского союза» и шеф разведывательно-диверсионной школы, должен узнавать о подготовке подобного рейда вместе с ротмистром?!
— Я не вправе диктовать свою волю, господин генерал, — не скрывая обиды, суховато проговорил он. — Однако согласитесь: передавать письмо фюреру Великогерманского рейха диверсантом!.. Которому предстоит пройти всю Россию, тысячами километров по тылам противника. Это, знаете ли, при всем моем уважении к ротмистру. Где гарантия, что уже через несколько дней после выхода группы это письмо не окажется на Лубянке?
— Уж не хочешь ли ты сказать, что твой маньчжурский стрелок столь ненадежен?..
— Боже упаси, господин генерал, своему офицеру я верю. Но раненым он может оказаться в плену, его могут убить… Это война, поэтому в диверсионном деле нашем следует предусматривать все возможное варианты. И потом, к чему такой риск? Существуют десятки иных, более безопасных способов доставки подобных посланий.
— Может, и существуют, — снисходительно улыбнулся в усы Семенов.
— Например, можно передать через одно из консульств иностранных государств или через буддистов, которые в последнее время зачастили в рейх. А почему бы, например, не потревожить своим письмом Гитлеру посольство Маньчжоу-Го в Германии?
Или же передать его через дипломатов, через ученых нейтральных стран.
— Неужели не понятно, что дипломатические каналы исключаются? — вдруг резко отреагировал Семенов. — Японская разведка слишком хорошо контролирует их. Не говоря о контроле над нами. Мне не хотелось бы, чтобы в Императорском генеральном штабе узнали о том, сколь упорно мы с вами ищем контакты с фюрером. Японцы хотя и союзны германцам, но слишком уж не доверяют им, да и воспринимают их слишком уж ревниво.
— К тому же в Токио еще помнят о вашем письме фюреру, направленном, если не изменяет память, то ли в марте, то ли в апреле 1933 года[13], — согласился полковник. — Уже тогда японцы восприняли появление такого послания, а тем более — втайне от них, с явным неудовольствием.
— Еще с каким «явным», — воинственно повел плечами Семенов. В душе он гордился любым неудовольствием, которое удавалось вызвать у «азиат-япошек», ибо не только не любил их, но и откровенно презирал. — Их военное командование буквально взбесилось.
— Хотя вы всего лишь приветствовали фюрера в связи с его приходом к власти, выражая готовность совместно выступить против общего врага — всемирного коммунизма.
— Да вы, оказывается, прекрасно осведомлены об этом? — удивленно вскинул брови Семенов.
— Профессиональный контрразведчик. По должности положено. Впрочем, вы не очень-то и скрывали свои симпатии. В конце концов германцы и японцы — союзники. Правда, пока что Токио все еще выжидает.
— Преступно и подло выжидает, в соболях-алмазах, — поддержал его атаман. — Там, видите ли, сладострастно ждут, когда два тигра, Германия и Россия, упадут замертво, или по крайней мере предельно обессилевшими, чтобы затем величественно спуститься со своей святоглавой Фудзиямы и преспокойно овладеть всем тем, за что эти тигры столь долго и кровопролитно сражались. Однако же нам сие хорошо известно, разве не так, полковник?
— Понятное дело, — кротко согласился Родзаевский, поглядывая на Курбатова, который по-прежнему вертел между пальцами ножкой стопки.
— Как известно и то, — продолжил тем временем атаман, — что наша армия нужна японцам всего лишь для создания Великой Азии, их Великоазийской империи, а не для того, чтобы в союзе с германцами она сражалась за единую и неделимую Россию.
— Но в таком случае получается, что мы свое время упустили, господин командующий, — откинулся на спинку кресла Родзаевский. — Большевики и их союзники вот-вот окажутся у границ Германии, границ рейха.
7
Генерал выслушал его спокойно. Он ожидал подобного возражения. У него было свое видение того, что происходило сейчас в далекой Европе, к которой он хотя и стремился (подобно тому, как всякий провинциал стремится хоть день-другой побывать в столице), но которую в то же время недолюбливал.
Здесь, в Сибири, все казалось проще, понятнее, естественнее. Совсем недавно в газете «Голос эмигранта» он писал: «Нам, русским националистам, нужно проникнуться сознанием ответственности момента и не закрывать глаза на тот факт, что у нас нет другого правильного пути, как только честно и открыто идти с передовыми державами «оси»[14] — Японией и Германией».
По части того, что идти надо «честно и открыто», Семенов, конечно, лукавил. У него были свои виды и планы. Точнее всех их сумел очертить Верховный правитель Колчак, назначив атамана «правителем Восточной Российской Окраины». А еще до Колчака такую же «полноту власти» ему обещал Керенский, — как плату за войска, которые он приведет из Забайкалья в помощь Временному правительству. Однако тогда не состоялись ни войско, ни «полнота власти»…
Со временем, уже в двадцать шестом году, кандидат в премьер-министры Японии Танаки тоже обещал ему, что, когда возглавит правительство и с помощью армии сумеет добиться, чтобы вся Восточная Сибирь была отторгнута от России, — во главе буферного государства окажется он, генерал Семенов-сан. Почти такие же обещания Семенов слышит и сейчас, правда, от совсем других людей, но суть-то, суть остается!
Конечно же Семенов давно понял, что все эти обещания ровным счетом ничего не стоят. Настоящим правителем Забайкалья, императором «Страны Даурии», он станет только тогда, когда, собрав здесь все имеющиеся войска и подняв на восстание против большевиков все население монголо-бурятских аймаков, сам установит свою власть над этим огромным краем, сам провозгласит и сам утвердит себя на сибирском престоле силой собственного оружия.
— Все не так просто, полковник, все не так просто… — сказал он Родзаевскому. — Мыслю, что как раз сейчас, когда коммунисты подступают к стенам рейха, а в иных странах Европы уже подспудно
