германский опыт, он нам тоже пригодится.
— То есть мне уже не придется возвращаться сюда? — удивленно уточнил Курбатов.
— Без особого моего приказа, — ответил ему Семенов. — Вы понадобитесь мне и в Германии. Тем более что из письма Краснов узнает, что в скором времени я и сам появлюсь в Европе, дабы иметь возможность встретиться с ним, Шкуро и всеми прочими. А уж потом вместе вступим в переговоры с этим подлецом Власовым, а если удастся, то и с Деникиным, который, заметьте, пока что решительно не желает какого-либо союза с германцами. Вы не задаетесь вопросом: почему я столь подробно распространяюсь об этом, ротмистр?
— Нет, не задаюсь. Слишком высокая политика, в которой мое присутствие ничего не решает. Я всего лишь — легионер, маньчжурский стрелок, и не более того.
— И радуйтесь этому, ротмистр, в соболях-алмазах, — угрюмо посоветовал ему Семенов. — А ведь чертовски романтично звучит: «маньчжурский стрелок»!
— Зато я думаю о другом, — продолжил свою мысль Курбатов. — Если мой отряд или хотя бы один человек из его состава дойдет до Берлина, это сразу же заинтригует и немцев, и красновцев, вкупе с власовцами.
— А главное, заставит внимательно присмотреться к вам обер-диверсанта Скорцени, — напомнил Родзаевский. — Что тоже немаловажно.
— Обязательно постараюсь встретиться с ним, господин полковник. Рейд к столице рейха должен вызвать уважение к нашей секретной диверсионной школе. А в какой-то степени и поднять авторитет вашей армии, господин генерал, во всей Европе.
Родзаевский поморщился: последнее предположение показалось ему крайне неуместным. Каково же было его удивление, когда атаман Семенов вдруг поднялся из-за стола, наклонился к не успевшему подняться ротмистру, обхватил его голову и по-отцовски поцеловал в лоб.
— Этот казак не только великолепный диверсант, Родзаевский, — торжественно произнес он, когда ротмистр и полковник тоже поднялись, — но и политик, несмотря на то, что всячески открещивается от политики. Именно такой человек мне и нужен. Именно такого я имел в виду, задумывая свой «крестовый поход» на рейх.
— Диверсионно-крестовый, с вашего позволения, — наполнил рюмки Родзаевский.
— Детали похода мы, ротмистр, еще обсудим, — сказал генерал-атаман, когда все трое выпили. — Сейчас пока что одно могу сказать: в рейд — через неделю. В Чите, на квартире нашего агента, вы получите приказ о присвоении чина подполковника. А в миниатюрном пакетике, который вскроет генерал Краснов, Отто Скорцени или кто-либо из высших чинов рейха, будет еще один сюрприз. В нем будет объявлено, что полковник Курбатов, — выдержал многозначительную паузу атаман, давая ротмистру возможность прочувствовать важность момента, — да-да, полковник, вы не ослышались, является полномочным представителем главнокомандующего вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа, правителя Страны Даурии генерал-атамана Семенова — на всей территории Великогерманского рейха. Кстати, даже если первым его вскроет генерал Краснов, все равно сделайте все возможное, чтобы с ним ознакомился и кто-то из очень высоких чинов рейха, который бы доложил об этом фюреру. Лично фюреру. Тут уж скромничать не следует: ставки того стоят.
— Я дойду до Берлина, ваше превосходительство, — взволнованно проговорил Курбатов, поднимаясь из-за стола. Теперь этот гигант возвышался над генералом и полковником, словно детина-фельдфебель — над щупленькими новобранцами. — Я дойду до него, даже если небо упадет на землю.
— На весь поход вам отведено два месяца.
— Лучше три, — покачал головой ротмистр. — Если с боями, то никак не уложимся, какой бы транспорт мы ни захватили.
Семенов взглянул на полковника, и тот одобрительно кивнул.
— Не возражаю, три месяца. И ни дня больше, поскольку времени у нас с вами не так уж и много. Используйте любой транспорт, идите любыми маршрутами. На эти три месяца Россия отдана на вашу милость как на милость победителя. Вопросы?
— Их нет. Пока что нет. Отряд «маньчжурских стрелков», как вы обещали, подбираю сам, — мельком взглянул на Родзаевского. Чувствовал, что полковнику его своевластие все еще не нравится.
— Подтверждаю, выбор исключительно за вами, — заверил его нижегородский фюрер.
В этот раз Семенов лично наполнил рюмки и поднялся.
— За представителя русской армии генерала Семенова, атамана Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск, правителя Страны Даурии — в рейхе! — провозгласил он.
8
— Ну что, что, подъесаул Кульчицкий? Что произошло? Только не говорите мне, что император Хирохито победоносно вошел в Москву, не поверю.
— Радчук с задания вернулся, господин ротмистр.
— Всего-навсего?
— Он прошел через границу и вернулся.
— …Иначе какой смысл проходить ее?
Курбатов сидел на полу, по-восточному скрестив ноги и упершись в колени локтями сомкнутых у подбородка рук. Он был одет в холщовые брюки и рубаху, напоминавшую борцовскую куртку дзюдоиста, то есть в одежду, в которой обычно тренировался.
Даже сегодня, когда до перехода кордона оставалось чуть больше суток и вся группа кроме Кульчицкого и Радчука отсыпалась, ротмистр почти два часа отдал тренировке, упражняясь у одинокой сосны, произраставшей на утесе, сразу за хижиной, в которой они нашли приют. Он только что вернулся, и теперь старался поскорее восстановить силы, хотя с удовольствием прервал бы свой отдых, чтобы тотчас же отправиться к границе.
— И что говорит этот наш следопыт Радчук, чем собирается потешить атамана?
— Сообщает, что участок очень опасный.
— Чтобы утверждать это, не было смысла дразнить советских пограничников.
— Преодолевать пришлось ползком, под кроной колючих кустарников, по острым камням.
— Он, конечно, ожидал, что дорогу ему выстелют свежим сеном?
— Не в этом дело. Он весь изодрался. Придется всем нам переходить границу в каком-нибудь рванье, а уж потом переодеваться.
— Время у нас еще есть, селение рядом, да и потом, рванье нам наверняка помогут достать японцы. Где теперь этот маньчжурский стрелок?
— Отмоется и явится для доклада.
— К черту отмывание. Пока что сюда его, потом — хоть ванну из шампанского.
Поручик Радчук был единственным из группы, кто не прошел подготовки в секретной школе «Российского фашистского союза». Его еще только планировали зачислить туда, поэтому в течение двух месяцев он проходил в резервистах. Однако один из инструкторов школы предложил включить Радчука в группу без какой-либо особой подготовки, поскольку он и так достаточно подготовлен. Он принадлежал к тем людям, которых в любом деле принято называть самородками. Курбатов уже знал, что Радчук обладает удивительной способностью быстро, по-змеиному, ползать; бесшумно, почти по-кошачьи ходить и подкрадываться, метать ножи и топоры…
Однако главное его достоинство заключалось даже не в этом. Двадцатипятилетний поручик был ценен тем, что по крайней мере раз двадцать пересекал границу на самых разных ее участках, выступая в роли проводника различных диверсионных групп, хотя явно был не из местных. Как оказалось, родом Радчук откуда-то из-под Воронежа, в Забайкалье оказался уже в ходе Гражданской войны, а за границу отступал с каким-то случайно отставшим от войска отрядом казаков атамана Семенова.
Вот, пожалуй, и все, что Курбатову удалось узнать об этом человеке. Впрочем, он не очень-то интересовался им, поскольку инструктор сразу предупредил, что до сих пор Радчук ни разу не соглашался
