регламентировалось школьными правилами. А трое малолетних надзирателей с удовольствием исполняли просьбу учителя. Они ходили между рядов парт, помахивая ремнями, и бляхами этих ремней успокаивали нарушителей дисциплины. При этом, пользуясь служебным положением, «успокоители» позволяли себе сводить счеты с «маменькиными сынками», т.е. хлестали ремнями всех тех, кто им не нравился или кому они завидовали. А остальные стояли и пели под пиликанье скрипки патриотические песни: «Полюшко поле, полюшко широко поле, вот едут по полю герои», и т.д.
Только сейчас, написав эти строки, я понял, что Константин Михайлович не был оригинален. Подобный педагогический прием описан у Кафки. Это когда вассала, мало уважающего своего сюзерена, привязывали к лавке и на его обнаженной спине располагали утыканную гвоздями доску. Так как конфигурация гвоздей образовывала имя сюзерена, то, ударяя необходимое число раз по доске, экзекуторы вбивали в сознание отступника уважение к законному правителю.
Вспоминается еще один оригинальный педагогический прием, про который мне рассказывали приятельницы с истфака. В учебном плане факультета была педагогическая практика, и студентов четвертого курса разбросали по деревням для ее выполнения. Одна из подруг моих приятельниц должна была вести уроки в сельской школе недалеко от Шахуньи.
Но сельские дети относились к учебе невнимательно и очень шумели. К счастью юной преподавательницы, прямо напротив класса был расположен туалет типа нужник, от которого распространялся специфический запах. И вот, когда шум в классе превышал допустимую норму, будущий педагог открывала дверь класса и говорила: «Нюхайте, нюхайте, пока не угомонитесь!». Достаточно быстро шум в классе стихал и урок продолжался.
Аналогов подобного педагогического приема в мировой литературе я не встречал.
Я видел, как поет Вертинский
В восьмом классе (1953 год) я перестал быть отличником, так как увлекся светской жизнью. Эта моя новая жизнь началась с посещения школьного вечера по поводу очередной годовщины Великого Октября.
День выдался тяжелый, мы с товарищем ездили на свалку Ленинского радиозавода – единственный в то время доступный источник компонент для радиолюбительства. Честно говоря, по поводу доступности свалки я сильно преувеличил. Свалка находилась в семи километрах от города на Мызе, куда вдоль Арзамаского шоссе (ныне, проспект им. Гагарина) ходил только трамвай пятый номер. Громыхал трамвай не торопясь мимо водокачки (ныне, строительный техникум), затем мимо Дунькиной деревни (ныне, Нижегородский госуниверситет) и красных зданий Тобольских казарм. После деревянных строений Нового поселка пошли сплошные картофельные поля – парка им. Ленинского Комсомола не было и в проекте. Наконец, перед самой Мызой показались реликтовые сосны местной Швейцарии. Миновав красные корпуса радиозавода им. В.И. Ленина, мы долго лазили по склонам свалки – оврага, радуясь изредка драгоценным находкам в виде радиолампы или трансформатора.
Вернулись мы с товарищем после этой экспедиции весьма усталые и тут вспомнили, что в школе объявляли о праздничном вечере. Зачем это нам надо? Но все же из любопытства решили посетить торжественное мероприятие. Так и пошли в рабочей одежде.
Актовый зал школы славился как один из самых больших в городе. В этом зале под звуки радиолы топтались немногочисленные пары, по причине раздельного обучения в основном мальчик танцевал с мальчиком. Лишь некоторые старшеклассники целомудренно обнимали немногочисленных приглашенных дам, и гордо кружили их перед сидящим вдоль стен мужским населением школы №7.
Из любознательности и чтобы все испытать, мы с товарищем вышли на паркет зала и потоптались немного, пытаясь копировать опытных танцоров. Как сейчас помню, не получили мы от этого «танца» какого-либо удовольствия и пошли домой отдыхать.
Сейчас уже трудно вспомнить, по чьей инициативе организовался в школе кружок танцев для «чайников», как сказали бы сейчас продвинутые тинэйджеры. Скинулись родители по определенной сумме и пригласили в качестве преподавателя балерину из Оперного театра, что напротив школы.
Я уверен, что наша преподавательница умела танцевать танго, фокстрот и прочие «западные» танцы. Но, по-видимому, при найме на работу она дала подписку директору школы и учила нас танцевать па-де- катр, па-де-патинер, мазурку и еще какие то «бальные» танцы. То, что эти танцы гремели на балах французских королей и польских шляхтичей, космополитизмом не являлось. По-видимому, в отличие от американских черных рабов, придумавших джаз, эти представители семей с голубой кровью были нам классово близки. Как сейчас помню, долго упрашивали мы преподавательницу показать несколько па вальса. С вальсом , по-видимому, тоже не все было в порядке идеологически, но наша добрая учительница «по секрету» все же посвятила нас в основы технологии единственного полезного танца. Излишне говорить, что во время занятий бальными танцами мы объединялись в пары «мальчик – мальчик». В хорошем смысле, смотри примечание выше.
Худо – бедно, танцевать мы научились, и не только бальные танцы. Но интуитивно понимали, что танцы по схеме «мальчик – мальчик» могут привести нас к столкновению с законом о мужеложстве. В ту пору людей нетрадиционной ориентации по суду отправляли в места не столь отдаленные. И, чтобы не превратиться из будущих строителей коммунизма в изгоев общества, мы установили дружеские отношения со школой №13, которая функционировала под грифом «женская школа». Тут уже совсем стало не до учебы, но это совсем другая история.
Кроме танцев мы стали приобщаться к музыкально-песенной культуре, отличной от официальной. Тем более, что после безвременного ухода их жизни товарища Сталина (март 1953 года) на радио и в грамзаписи начали появляться музыкальные произведения так называемого «эстрадного жанра». Как сейчас помню, мы в девятом классе оживленно обсуждали поступившую в продажу пластинку (78 оборотов – два трека) с записью танго и фокстрота. Эти мелодии целомудренно (для Главлита?) назывались: «Медленный танец» и « Быстрый танец» соответственно. Но основную роль в нашем образовании играли пластинки тридцатых годов, а также первых послевоенных лет, которые достались в наследство от родителей. Так мы узнали имена Шульженко, Утесова и многих других как отечественных, так и зарубежных артистов, а также оркестров.
В эти времена была широко распространена подпольная технология тиражирования записей неофициальных исполнителей и мелодий «на костях». Эта технология использовала в качестве носителя звука рентгеновскую пленку с изображением внутреннего устройства недужных людей. Наиболее популярны были записи «на костях» голоса Петра Лещенко и, прежде всего, культового танго «Журавли». Правда, в настоящее время некоторые знатоки утверждают, что Лещенко никогда его не исполнял. Исполняла его Алла Николаевна Баянова, которая каким то образом имеет отношение к его появлению на свет.
Все это я написал для того, чтобы читатель представил достаточно низкий уровень моей музыкальной культуры в те времена. Но был у меня товарищ Алик Б., который собирался идти в артисты, очень следил за своей внешностью и был в курсе последних достижений как отечественной, так и зарубежной культуры. И вот однажды Алик сообщает мне, что в город приехал с концертами некто Вертинский и мне необходимо его послушать. Для меня эта фамилия тогда ничего не говорила, но вечер был свободный, и я согласился послушать этого Вертинского. Честно говоря, с неохотой, так как перед этим Алик затащил меня на концерт какой то камерной певицы. Мы сидели в первом ряду полупустого зала, и обширная телом женщина так
