— В данном случае имел место внутренний недуг. Как вы видели, я вылечила его колдовскими заклинаниями, — ответила Баба-Мора.
— И таким образом вы можете лечить и другие болезни?
— Конечно, — ответила Баба-Мора. — Но я не люблю заклинания, это дело не шуточное — никогда не знаешь наперед, чем все кончится. Я имею в виду всякие побочные явления. Вообще-то я предпочитаю лечить травами.
— Что легче — предупредить авиакатастрофу или лечить жертвы подобной катастрофы?
— Мне безразлично, — самоуверенно улыбнулась Баба-Мора. — Но жертвам, во всяком случае, приятнее избежать катастрофы.
Журналисты едва успевали записывать слова Бабы-Моры.
— Известен ли вам секрет вечной молодости? — спросил кто-то.
— Разумеется, — важно ответила Баба-Мора.
Молодой журналист, которого Баба-Мора перед этим поставила на место, ядовито спросил:
— Почему же вы сами не воспользуетесь им?
Баба-Мора пристально посмотрела на молодого журналиста, так что у того мороз по коже прошел, и сказала:
— Если я верну себе молодость, то потеряю всю мудрость и опыт, накопленные мною за долгую жизнь. Уж лучше быть старой да мудрой ведьмой, чем молодым болваном.
— А известна ли вам тайна бессмертия? — спросили хором человек десять.
— Известна, — ответила Баба-Мора и мило улыбнулась. — Увы, нам, колдуньям, не дозволено нарушать установленные природой законы. Это привело бы к одним лишь бедам и несчастьям. Ведь трудно предусмотреть все последствия таких поступков.
— Можете ли вы насылать болезни? — спросил журналист с блестящей лысиной.
— Любую болезнь, какую вам угодно, — ответила Баба-Мора и усмехнулась. — Назовите только мне своего врага, его адрес и болезнь, которую вы ему желаете.
У журналиста с блестящей лысиной было несколько «добрых» коллег, да еще и начальник. Он бы с превеликим удовольствием наслал им всем чесотку, но, естественно, не перед телекамерами, у всех на виду, а как-нибудь исподтишка. Баба-Мора это прекрасно понимала.
— Да нет, я так, просто хотел узнать, — буркнул лысый журналист и уткнулся в свой блокнот.
Стрекотали камеры, щелкали фотоаппараты. Передача шла уже четвертый час сверх установленного времени: все работники телевидения сидели как завороженные у своих аппаратов и никто не в состоянии был поднять руку, чтобы выключить трансляционную станцию и перейти к следующей передаче.
— Как известно, история знает всевозможные магические предметы, как, например, философский камень и волшебный перстень, волшебную палочку и лампу, с помощью которых любой может творить чудеса. Пользуетесь ли вы подобными предметами? — спросил высокий очкарик.
— Вообще-то такие предметы существовали, да и сейчас, наверное, есть, — неохотно ответила Баба-Мора. — Но лично мне для колдовства ничего не надо, ведь я сама колдунья.
— А известны ли вам волшебные растения? — спросил кто-то еще.
— Ну, скажем,… бешеный огурец. Его надо собирать июльской ночью на лугу. Бешеный огурец открывает любые замки и запоры. Кто владеет бешеным огурцом, тот понимает язык птиц и чужих народов.
— А какой это луг? Где он находится?
Но тут Бабе-Море расхотелось отвечать.
— Что-то я заболталась, — сказала она. — Хватит, пожалуй.
На этом передача закончилась.
Весь следующий день Баба-Мора не выходила из дому. С утра она села читать газеты, заполненные ее фотографиями и заметками о ней. Сперва она пришла в восторг, но потом стала хмуриться.
Когда наступили сумерки — а в это время они с Труммом обычно пили отвар шиповника, — Баба-Мора была уже мрачнее тучи. Чтобы немного развлечь ее, Трумм включил телевизор. Сперва они посмотрели фильм про грибы, и Баба-Мора без конца морщилась, она считала, что его сняли какие-то невежды. Это слегка подняло ей настроение. Но фильм кончился и на экране появился диктор.
— А сейчас по просьбе телезрителей мы повторим передачу о вчерашней встрече с Бабой- Морой.
Баба-Мора снова расстроилась.
Когда она увидела себя выходящей к камерам в облаках ядовито-зеленых косм, она в отчаянии схватилась за голову и принялась рвать на себе волосы.
Трумм молча разливал чай.
На экране бушевали и пенились морские волны. Глядя на них, Баба-Мора застонала еще громче. Когда же она увидела на экране, как заламывает руки и начитает раскачиваться, то закрыла лицо руками и попросила Трумма выключить телевизор.
— Где только были мои глаза! — застонала она. — Не могу смотреть, как эта зазнавшаяся старуха пускает людям пыль в лицо! Как я могла так низко пасть, о я, несчастная Баба-Мора! О, эти жуткие зеленые волосы!
— По-моему, они были удивительно красивы, — возразил Трумм.
— Неужто всю жизнь изучала я тайны растений только для того, чтобы теперь, став старухой, выкраситься в зеленый цвет? Ведь я же обыкновенная колдунья, а не какая-нибудь легкомысленная русалка, у которой одно на уме — заманить кого-нибудь в лоно вод. Меня надо за волосы повесить на высокой сосне. О, глупая Баба-Мора!
— Не слишком ли сурово такое наказание? — заметил Трумм.
Баба-Мора, не отвечая, заплакала.
— Никому не понять моей несчастной души! — рыдала она.
— Но ты же вылечила меня! — тихо возразил Трумм.
— И устроила из этого балаган! — плакала Баба-Мора. — Неужели ты думаешь, что я не вылечила бы тебя без этих выкрутасов? Все это сплошной цирк. Просто мне хотелось показать, какая я замечательная колдунья.
— Это же так естественно, — старался утешить Бабу-Мору Трумм. — Если бы в самом начале передачи тот юнец не решил тебя высмеять, ты бы так не поступила. Ведь ты же просто хотела доказать ему. И бурное море, это было так прекрасно! Ты себе представить не можешь, как мне стало хорошо, когда я увидел, что меня снова окружает морская стихия.
Но Баба-Мора не слушала его и только плакала.
— Ох, я, старая дура! — хлюпала она носом. — Это был всего-навсего самый обыкновенный обман зрения! Меня следует бросить на растерзание медведям. Ох, несчастная я Морушка, что за ужасная судьба меня ждет!
Слезы ручьями лились по щекам Бабы-Моры.
— И где тот бедный больной моряк? Я совсем забыла о нем, моя старая голова была забита нарядами и гордыней!
— Ты о нем не беспокойся! — радостно сказал Трумм. — Он выпил горячего молока и выздоровел. Сейчас он уже за тридевять земель, далеко в море.
— Нет-нет, меня следует сжечь на костре, как сжигали в старину ведьм, которым не хватало скромности! — стонала Баба-Мора.
— Ну-ну, — успокоил ее Трумм, — Уж это было бы прямым нарушением закона.
Он подлил Бабе-Море отвара шиповника и положил в кружку восемь ложек сахара, чтобы успокоить ей нервы.
Баба-Мора пила чай и плакала. В конце концов она так устала от слез и сладкого, как сироп, чая, что у нее стали слипаться глаза. Тогда Трумм отнес Бабу-Мору в постель и укрыл теплым мягким одеялом. И она
