солнце. Холодное солнце, но капнуло радостью на сердце, и Серафима облегчённо вздохнула.
Палата 23
Лежать в больнице — тоска, когда боли и у тебя, и вокруг тебя. Каждый погружён в свою боль, и боль соседа усиливает твою. В палате пять человек. Все пожилого возраста, от шестидесяти и старше. Трое ждут день изо дня обследования сердца, называемое коронарографией. Это когда… по-моему, лучше не знать, что это такое. В общем, ждут приговора или, наоборот, хорошей вести. Но какие только мысли не посещают задумчивых больных.
На улице тепло, солнце, но не жарко, чуть прохладный ветер. Окно открыто настежь круглые сутки. Четвёртый этаж, а деревья такие высокие, что дотянулись до него, и птички расчирикались. Прыгают по подоконнику, в основном голуби воркуют и разгуливают и подпрыгивают воробьи. Валя их подкармливает. Голуби наглые, гоняют воробышек, а те всё равно прилетают и ждут удобного момента, чтобы ухватить свой кусочек. Всё как у людей. Кто посильнее, тот и командир. Кто половчее, тот своего не упустит.
Валя уже давно ждёт приговора врачей, а они всё откладывают и откладывают. На днях к ним в палату поступила пожилая дама Оля с острой болью в левом межреберье, в основном тихо постанывает или выходит в коридор и там ходит-ходит, как бы успокаивая свою боль. Потом медсестра ей делает обезболивание и она засыпает.
Очень скрипят кровати, стоит повернуться чуть — и такой скрип, что если кто спал, то непременно проснётся. Врачи называют эти кровати музыкальными, зато, говорят, вам нескучно.
— Господи, — говорит Валя, — хоть бы радио какое было или телевизор. Я уже целый месяц не знаю, что творится в мире и вообще… Так хочется послушать, знаете что? Вот бывает по радио литературный час, какой-нибудь актёр читает рассказ или повесть, я бы закрыла глаза, лежала и слушала.
Все, молча, слушают Валю.
— Как там моя Муська? — опять Валя страдает по своей кошечке, которая осталась без хозяйки, но под присмотром.
После пяти вечера приходят навещать больных близкие.
— Мама, я принесла тебе ноутбук, чтобы ты не скучала, — говорит дочь пожилой даме Оле.
— Мне не до компьютера, так всё болит, ничего не хочу. — А потом вспомнила про Валю и говорит: — Ну, ладно, оставь, пригодится.
После ужина кто говорит по мобильнику, кто листает старые журналы, а Валя всё у окна. И решила Оля включить на ноутбуке аудиозапись Zombie — это миниатюры Сергея Горцева, которые читает Карина Мансурова. Все улеглись и стали слушать. Двадцать минут в палате стояла тишина, и только проникновенный, ровный голос Карины звучал успокаивающе и завораживающе. Оля привстала и посмотрела на Валю: та лежала, слушала, закрыв глаза. Спустя минуту, после окончания чтения, все стали говорить своё мнение и впечатление.
— Валя, тебе понравился рассказ «Моника»? Я только из-за этого рассказа включила запись, ты так скучаешь по своей Муське!
— А знаете, Ольга, мне больше понравился рассказ «Крым. Изабела». Я после него остальное не очень слушала, а всё думала: ну почему автор этот, Сергей Горцев, не закончил его на мысли о продолжении? Ведь могла же она написать ему свой телефон, а не просто спасибо. И вот я бы потом мечтала, как они встретились или нет, позвонил ли он ей.
Оля решила показать свой видеофильм «Музыкальные новеллы», который длится немного более часа, где звучат стихи Геннадия Рудягина в авторском исполнении. Кто просто слушал лёжа, а кто и слушал, и смотрел. А в конце Татьяна — самая молодая больная, ей всего пятьдесят девять — расплакалась и сквозь слёзы:
— Я вообще не знала, что такое бывает в жизни, как красиво, какой голос, какие стихи! Как хорошо, Оля, что я с Вами повстречалась.
Пришла медсестра, каждому вколола то, что нужно на ночь, а Оле обезболивание, и она уснула. Время от времени музыкальные кровати издавали свои неожиданные звуки, когда кто-нибудь поворачивался или вставал, и опять ночь беспокойная, тревожная. Валя думает про Крым, где когда-то отдыхала, и про Изабелу, почему она не оставила ему номер телефона.
А Татьяна думала свою горькую думу о муже, которого недавно потеряла, и эти стихи так взволновали её, что время от времени она всхлипывала.
У окна
Свекровь у Зины Несчастливцевой, что бы ни делала, всё время поглядывала в окно. Переделав все дела по дому, садилась к окну и, подперев трудовой рукой с заскорузлыми пальцами щёку, ждала своего бедового сына. И была-то она ещё не очень старая, а лицо землянистого цвета и с глубокими морщинами. Вся трудная жизнь выражена в этих морщинах. Ждёт сына: придёт ли домой или опять загремит куда- нибудь? В ожиданиях проводила всё оставшееся от работы время.
Потом и Зина стала пристраиваться с ней рядом и тоже поджидала своего бедового мужа. Так и ждали они его вдвоём. А окно — как надежда на встречу. Успеть увидеть его, чтоб от сердца отлегла вся эта тяжесть ожидания. Когда дожидались его, а когда и нет.
Спустя годы Зина присаживалась к окну и, подперев ладонью своё красивое лицо, также ждала своего бедового мужа, но уже одна. Так и шёл год за годом.
Теперь уже Зине Несчастливцевой не так уж много лет осталось до ста, а она всё поглядывает в это же окно. Давно нет ни свекрови, ни бедового мужа. Присядет у окна, как её свекровь, и, подперев уже состарившееся, когда-то красивое лицо рукой с заскорузлыми пальцами, как эти скрюченные ветки у старого высохшего дерева под окном, думает свою думу.
Когда дождь за окном, Зине кажется, что он хочет помочь ей смыть все печали. Вот прольёт дождь, смоет всю грязь — и ей станет легче. Когда снег густой стеной падает на землю, то кажется Зине, что он хочет засыпать все её тяжкие переживания, а было их столько, что не рассказать. Вот запорошит он её думы — и всё забудется.
А когда по весне солнце засияет и на проталинах появляется зелёная трава, Зине кажется, что опять
