кинофабрике, где Татьяна Васильевна снялась в нескольких немых фильмах: «Тамилла», «Чашка чая» и «Проданный аппетит». Первая из четырех официальных жен Каплера была весьма привлекательна, чем-то напоминала свою мать. В 1927 году у них родился сын. Но то ли красавица Татьяна после родов изрядно подурнела, то ли Каплер был не согласен с ее отказом от карьеры в кино после рождения ребенка, но через два года после этого они расстались. Вполне возможно, что Алексея Яковлевича что-то подталкивало к перемене жен.
Ну вот, Америку в этой главе я упомянул не раз, теперь самое время вспомнить о Булгакове. Дом Тарновских, как я уже писал, располагался на Анненковской улице, одним концом она упиралась в Левашовскую улицу и спускалась в сторону Крещатика. Где-то здесь была и Екатерининская женская гимназия, в которой учились старшие сестры Булгакова — Вера, Надя и Варя. Там же находилась и деревянная кирха Святой Екатерины, поэтому улица одно время называлась Лютеранской. Впрочем, к немецким корням нашей главной героини, Киры Алексеевны, кирха не имеет отношения. Однако и на этом связь Булгакова с родом Тарновских не кончается. Обратимся к воспоминаниям его второй жены Любови Белозерской:
«Тарновские — это отец, Евгений Никитич, по-домашнему Дей, впоследствии — профессор Персиков в „Роковых яйцах“… Подружился М. А. и с самим Тарновским… Описывая наружность и некоторые повадки профессора Персикова, М. А. отталкивался от образа живого человека, родственника моего, Евгения Никитича Тарновского… Он тоже был профессором, но в области далекой от зоологии: он был статистик- криминалист».
Кстати, Любовь Евгеньевна так и не решилась рассказать, что прозвище Дей было сокращением от «действительного статского советника» — столь высокого чина Евгений Никитич удостоился в первом департаменте Министерства юстиции царской России и, судя по всему, был этим весьма горд.
Однако в который раз уже можно воскликнуть: как тесен этот мир! Еще бы следовало добавить, что очень уж много в нем Тарновских.
Но вот что странно — наше исследование началось в Киеве, там, где родился Михаил Булгаков, и продолжалось на Орловщине, где проходили юные годы Киры Алексеевны. В истории же о Марии Тарновской действующие лица словно бы местами поменялись. Вместо княгини из Орловской губернии — алчная авантюристка из Киева, в то время как киевлянина Булгакова сменил слишком уж увлеченный женскими прелестями граф из Орла. Складывается впечатление, будто лирическая история здесь превратилась в фарс — главный герой приобрел желаемое дворянское звание с графским титулом в придачу, ну а героиня превратилась в злую ведьму буквально на его глазах. Причем на сей раз превращение вполне реальное, не выдуманное, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Что уж тут говорить, если речь идет о тщательно продуманном кровавом преступлении, а вовсе не о погроме в квартире бессовестного критика, учиненном Маргаритой.
И вот какой возникает после этого вопрос: что было бы, решись Булгаков по примеру Василия Тарновского на похищение любимой? То есть хватило бы смелости или попросту кишка тонка?.. А впрочем, какой смысл гадать? Увы, особенность истории знакомства Булгакова с княгиней состояла в том, что Кира Алексеевна была замужем, но что еще более важно — финансовые возможности Михаила Афанасьевича не позволяли о похищении мечтать! Однако жаль все-таки, что ничего у них не получилось.
Итак, Кира Алексеевна после Второй мировой войны переехала в Нью-Йорк. Дом, где она жила, располагался в Манхэттене — на Второй авеню, между Восемьдесят третьей и Восемьдесят четвертой улицами. Тут почему-то вспоминается лютеранская кирха недалеко от гимназии, где учились старшие сестры Булгакова. Причина в еще одном интересном совпадении — буквально в нескольких минутах ходьбы от дома Киры Алексеевны, на Восемьдесят четвертой улице, с 1892 года находится лютеранская церковь Сиона и Святого Марка. Видимо, такое соседство не случайно — снова вспомним о немецких корнях Киры Алексеевны.
Нью-Йорк, Вторая авеню. Здесь жила княгиня Кира Алексеевна
Стоит также добавить, что в этом районе издавна селились эмигранты-немцы. Однако на отрезке Второй авеню, между Восемьдесят третьей и Восемьдесят четвертой улицами, находится знаменитый с 1954 года еврейский кошерный ресторан «Дэли»
Если же еще упомянуть, что резиденция Джона Трейна расположена на углу Семьдесят третьей улицы и знаменитой Пятой авеню, что офис семейного фонда разместился на Парк-авеню, совсем неподалеку, а дядя Павла Хлебникова, Аркадий Ростиславович Небольсин, живет на Восемьдесят шестой улице, то многое становится понятно. То есть приходишь к несомненному выводу, что этот драгоценный кусок земли Манхэттена радиусом около километра является если не вотчиной, то хотя бы неким образом утраченной российской земли — усадеб, имений, деревенек. Той самой земли, на которой жили многие поколения Хлебниковых, Козловских, Блохиных, причем жили достаточно безбедно, если не сказать, что в очевидной роскоши, которая многим людям и не снилась.
Ирина Георгиевна Урусова
Но вот что еще выясняется, если покопаться в родословных. Оказывается, Владимир Хлебников в 1945 году спас от расправы коммунистов не просто человека со знакомой фамилией Ламздорф. Оказывается, что спас он одного из своих родственников. А дело в том, что графиня Екатерина Павловна Комаровская имела счастье выйти замуж за графа Константина Николаевича Ламздорфа, деда того самого Григория Ламздорфа. Екатерина же Павловна оказалась тетей Павла Евграфовича, погибшего в Венеции в 1907 году. Впрочем, не стану повторяться.
Одна из внучек княгини Киры Алексеевны, выйдя замуж за князя Сергея Урусова, также получила право называться княгиней. Однако Ирина Урусова предпочитает жить не на шумном Манхэттене, а несколько в стороне от своей родни — на дальней, северо-восточной оконечности Лонг-Айленда, в курортной местности под названием Восточный Хэмптон. Там, у пруда с очаровательным названием Джорджика, ее родители купили себе дом еще полвека назад. В доме оборудовано что-то вроде художественной студии, где княгиня занимается вязанием ковриков и устраивает выставки своих работ. Вот наиболее характерное название для ее творений — «Целующиеся рыбки». Сразу вспоминаются 50-е годы, когда подобные изделия народного творчества можно было приобрести по сходной цене на ближайшем рынке. Впрочем, с тех пор примитивизм вошел в моду даже в нашей стране — привычных лебедей на куске картона днем с огнем не сыщешь.
Родители Ирины Георгиевны после отъезда из России жили в Бельгии, а когда нацисты вторглись в эту страну, перебрались во Францию. Несколько лет своего детства Ирина провела в оккупированном Париже, а в 1948 году ее отца, Георгия Базарова, пригласили на работу переводчиком в ООН. Надо полагать, и здесь не обошлось без содействия его тезки Хлебникова, устроившегося на ту же работу двумя годами ранее. После переезда в Нью-Йорк Ирина в течение пяти лет занималась в Школе американского балета, основанной Джорджем Баланчиным и Линкольном Кирстеном. Особым дарованием и внешней привлекательностью Ирина не отличалась, однако пыталась компенсировать недостаток природных данных упорным, изматывающим трудом. Это усердие не осталось без внимания отца — видя напрасные старания, чреватые скверными последствиями для здоровья, он наконец-то решился запретить дочери посещение балетной школы.
Позже Ирина училась в школе дизайна, работала преподавателем, рекламным агентом, переводчиком и, наконец, устроилась на должность гида в ООН. Можно предположить, что причиной, как и в случае с ее отцом, стало не только знание трех языков, но и содействие влиятельного родственника. Однако давнее
