пояс голый и, приподняв голову, орал — никогда она не видела таких глаз… Баба Яга держала в одной руке шило, в другой — сапожную иголку с суровой ниткой и, склонившись над ним, шила: она пришивала к спине мальчика, залитой кровью, белые крылья — протыкая кожу, вонзала попеременно то в тело, то в крыло шило и иголку. И при этом еще бормотала:
— Не хватает в крылушках нескольких перышек — ну да ничего… И так хорошо. Полетишь вместо Ириги — поведешь мою стаю… Будешь зваться Павелга!
Орина незнамо как перекинула себя через порог и с кулаками набросилась на бабу Ягу, получив в ответ удар иглой в щеку и едва не получив шилом в бок. Но тут — Крошечка давно уже слышала какой-то странный гул — в окошке что-то промелькнуло… Старуха бросила шитье — и, опустив лестницу, выметнулась из избушки поглядеть, что там такое… Орина подбежала к Павлику, потерявшему сознание, и, схватив со стола нож, путаясь в крыльях, перерезала веревки на руках и ногах. Но что делать дальше? Перья крыльев свалялись и побурели, одно крыло висело, — она наступила на него, другое, сильно смятое, наполовину закрывало рыжеволосую голову. Крылья плохо держались — они были пришиты на живульку. Крошечка, сморщившись, отпорола ножом и крылья. Павлик Краснов опять заорал — он пришел в себя.
— Погоди, миленький, Павлик, погоди, сейчас, сейчас, сейчас, — бормотала Орина, смазывая кровавые раны вонючей мазью «бом-бенге» и в страхе поглядывая на дверь: она не представляла, что делать, когда баба Яга вернется…
Павлик Краснов вновь впал в забытье. Крошечка высунулась в окошко: рядом с избушкой… приземлился самолет, и… и на серебряных его крыльях сияли красные, как кровь Павлика, звезды! Летчик уже вылез из кабины и снимал шлем…
— Помогите, помогите! — завопила Орина, чуть не выпав из окна. — К нам, сюда! Товарищ летчик, к на-ам!
Она хотела было закричать про Бабу Ягу — и осеклась: Баба Яга и… самолет… это уж ни на что не похоже… Одно с другим никак не вяжется…
Крошечка выскочила наружу: летчик и старуха вот-вот должны были сойтись, гуси, распустив два десятка парусов, летели на подмогу хозяйке.
Наконец они встретились, он что-то спросил, но она, без долгих разговоров, нацелила иголку с шилом ему в глаза, — хорошо, летчик предусмотрительно не снял очков. Тогда он вынул наган и принялся палить в воздух — гуси с гоготом рассыпались по сторонам, Бабу Ягу он схватил за шиворот и потащил к сараю. Когда Орина подбежала, летчик как раз закрывал вертушку, а бабка трясла дверь и в бессильной ярости грозилась: дескать, ужо вам! Вот вернется Мой из лесу — он вам пока-ажет! Кровавыми слезами умоетесь-де!
Гуси, осуждающе гогоча, поднялись над самолетом и летели в сторону Постолки.
— Дяденька летчик, дяденька летчик, надо что-нибудь привалить к двери — а то ведь она выберется… — говорила Крошечка, в подтверждение своих слов показывая рейсшину.
Летчик кивнул и припер дверь валявшейся колодой; Орина рассказала, что в избушке раненый мальчик, которому… бабка собиралась пришить крылья…
— Да она умалишенная! — воскликнул пилот. — То-то я смотрю… Ну, пускай посидит, охолонет маленько, там ей самое место.
Они направились к четырехногой избушке, дверь которой вдруг отворилась, а на пороге — вот диво — стоял Павлик Краснов! И даже чуть кривил губы — в улыбке. Орина с летчиком поднялись в избушку. Павлик, на просьбу, поворотился спиной: а там только рубцы, раны зажили — вроде пытали его давным- давно; только залитый кровью ларь да смятые крылья с намокшими перышками напоминали о том, что все происходило не далее как полчаса назад. Смущенный Павлик пожимал плечами: дескать, я не виноват…
— Вот мазь-то как помогла! — удовлетворенно проговорила Крошечка.
Мальчик же, подумав, сказал:
— А может, это что-то со временем… Или…
Пока Павлик Краснов одевался, летчик рассказал, что много лет ищет одного человека, девушку: дескать, где только ни летал, в каких местах ни бывал — и все без толку. Вдруг подфартило: кажется, напал на след… И — опять пусто! Так вот, дескать, не видали ли они где-нибудь поблизости девушку — милую- премилую…
Орина покачала головой: дескать, нет тут никаких девушек, дескать, если и была, так небось
— Баба Яга ее в сарае на цепи держала… Но сейчас там нет никого… Ну, кроме самой старухи…
— Бессердечная! — воскликнул летчик, направляясь к сараю. — Ну, сейчас я всю душу из нее вытрясу, но узнаю…
— Погодите-ка! — воскликнул Павлик Краснов. — Может быть, еще не все потеряно! Может быть, мы еще сыщем вашу девушку… Если только я правильно понял… И, кажется… кажется, я знаю, что нужно делать…
И Павлик сказал, что они должны непременно слетать в Курчумский лес… Если, конечно, летчик не против…
Летчик был не против — дескать: а что, ты думаешь, она в том лесу?! Павлик Краснов отвечал уклончиво.
— Тогда нам надо поспешить, а то не ровён час — наступят сумерки… — забеспокоился пилот.
Все кинулись к самолету, но тут над ними пронеслась гусиная стая во главе с Иригой. Гусыня опустилась на крышу сарая и возбужденно загоготала. А из сарая ей — по-гусиному же — отвечала Баба Яга, а после с новой силой замолотила в дверь и заорала по-человечьи: мол, выпустите меня, мол, приспело время, мол, Ирига известие на крыльях принесла: мол, идет мой враг! Вот-вот будет здесь! И старуха вновь принялась повелительно гоготать, и подобающим образом ей отвечала гусыня в траурном кушаке, а после снялась и полетела в сторону болота. Остальные гуси пристроились следом.
— Враг… — забормотала Крошечка. — Небось еще кого-нибудь к чему-нибудь хочет пришить! Если ей так неймется, взяла бы да устроилась на фабрику «Уральская большевичка», как моя тетя, и шила бы, сколько влезет, воротники бы к пальто пришивала — цигейку да каракуль…
А Павлик, стараясь не глядеть на Орину, произнес:
— Мне стыдно, что я так орал… Но я правда никогда в жизни не испытывал такой боли…
— Чего ты извиняешься, — пожала плечами Крошечка, — любой бы на твоем месте орал.
— Если бы я знал, что все это так больно, я бы…
— Как ни крути, а надо нам поспеша-ать! — прервал ребятишек пилот; все забрались в кабину, «Як- 3», подскакивая на кочках, покатился по земле и вдруг, в точности как гусь, оторвался от хлипкой тверди и — взмыл в серое небо с кое-как подшитым рваным ватином облаков.
Мгновенно миновали водную границу — Орина, высунувшись, увидела лодку с Язоном, который грозил воздушному нарушителю кулаком, — и «Як», пролетев над Курчумом, приземлился на сжатом поле.
Пассажиры с летчиком выбрались на стерню и, как только мотор заглох, услыхали: «Ля, ля, ля, ля, ля»…
— До сих пор поет!.. — воскликнула Орина. — Да кто же это?! — И принялась дергать мальчика: скажи да скажи, что задумал, почему, дескать, мы сюда прилетели.
Но Павлик, ответив: «В свое время узнаешь», — на все просьбы и укоризны невозмутимо молчал. Пилот только покосился, считая ниже своего достоинства вызнавать, что к чему, у сопливого мальчишки, но видно было, что ему тоже не терпится узнать. Крошечка рассердилась: даже Шерлок Холмс по ходу дела хоть частично — да посвящал Ватсона в свои размышления, а Павлик Краснов… Что он о себе возомнил?!
Солнце, клонившееся к закату, веером раскинуло лучи. Передовые сосны — все с развиленными вершинами — отбрасывали на колючую стерню длинные предвечерние тени. Крошечка старалась не наступать на них, а шагать меж рогатой чернотой. Вошли в сосняк, казавшийся снаружи небольшим, но изнутри лес неожиданно неоглядно раздвинулся; взгляд цеплялся и цеплялся за деревья, которые, кружа, следовали одно за другим. И у всех было по два, по три, по четыре ствола, точно пальцы поднятой руки
