— Тогда я не понимаю. Обычно у людей случается шок, и они тонут в середине тоннеля.
Полицейский выпустил дым изо рта:
— Совсем как бойцы Сопротивления, которые явились за шефом гестапо?
— Не знаю, использовалась ли когда-нибудь эта западня при реальном отступлении.
— Ты же использовал. В случае с полицейским агентом.
— Он был совсем таким же, как ты, Харри. Мужчины, работающие за идею, очень опасны. Для самих себя и для окружающих. Ты должен был утонуть, как он.
— Но как видишь, я все еще здесь.
— Я по-прежнему не понимаю, как это возможно. Ты хочешь сказать, что после того, как попал в водоворот, у тебя хватило воздуха в легких, чтобы проплыть восемьдесят метров в ледяной воде по узкому тоннелю в полном облачении?
— Нет.
— Нет? — Старик улыбнулся, как будто ему на самом деле было любопытно.
— Нет, у меня в легких было слишком мало воздуха. Но его хватило на сорок метров.
— А потом?
— А потом меня спасли.
— Спасли? Но кто?
— Тот, кто, по твоему утверждению, особенно хорош на дне. — Харри вынул пустую бутылку из-под виски. — «Джим Бим».
— Тебя спасло виски?
— Бутылка из-под виски.
— Пустая бутылка из-под виски?
— Наоборот. Полная. — Харри положил сигарету в уголок рта, отвинтил пробку, перевернул бутылку и поднял над головой. — Полная воздуха.
Старик недоверчиво посмотрел на него:
— Ты…
— Самой большой проблемой после того, как у меня в легких кончился воздух, было взять губами горлышко, перевернуть бутылку и сделать вдох. Так же бывает, когда впервые ныряешь: тело протестует. Потому что у тела весьма ограниченные представления о физике, оно думает, что глотнет воды и утонет. Ты знал, что в легкие умещается четыре литра воздуха? Ну вот, полной воздуха бутылки и капельки воли хватило как раз на то, чтобы проплыть еще сорок метров.
Полицейский отставил бутылку, вынул сигарету изо рта и скептически посмотрел на нее.
— Немцам надо было сделать тоннель немного подлиннее.
Харри посмотрел на старика. На то, как его морщинистое старое лицо покрывается трещинами. Он услышал, как тот смеется. Смех его был похож на звук лодочного мотора.
— Я знал, что ты не такой, как все, Харри. Ты рассказывал мне, что захотел вернуться в Осло, когда узнал о том, что случилось с Олегом. И я навел о тебе справки. И теперь я понимаю, что слухи ничего не преувеличивают.
— Ну что ж, — сказал Харри, не сводя глаз со сложенных рук пастора.
Сам он сидел на самом краешке кровати, спустив обе ноги на пол, как будто собирался вскочить, перенеся вес тела на большие пальцы ног. Он даже чувствовал тонкую нейлоновую веревку, лежащую между его подошвой и полом.
— А как насчет тебя, Рудольф? Слухи о тебе преувеличены?
— Какие именно?
— Ха. Например, что ты создал в Гётеборге героиновую лигу и убил там полицейского.
— Я думал, исповедоваться будешь ты, а не я.
— Просто подумал, что ты захочешь переложить бремя своих грехов на Иисуса, перед тем как умрешь.
Новый приступ лодочномоторного смеха.
— Неплохо, Харри! Неплохо! Да, нам пришлось устранить его. Он был нашим сжигателем, и у меня появилось ощущение, что ему нельзя доверять. А я не мог снова загреметь в тюрьму. Там твою душу поедает затхлость запертого помещения, совсем как плесень пожирает стены. Каждый день отнимает у тебя по кусочку, все человеческое в тебе пожирается, Харри. Такое я пожелаю только своему злейшему врагу. — Он посмотрел на Харри. — Врагу, которого ненавижу больше всего на свете.
— Ты знаешь, почему я вернулся в Осло. А какая причина была у тебя? Мне казалось, шведский рынок не хуже норвежского.
— Такая же причина, как у тебя, Харри.
— Такая же?
Прежде чем ответить, Рудольф Асаев затянулся черной сигаретой.
— Забудь об этом. После того убийства полиция села мне на хвост. А перебравшись в Норвегию, можно оказаться на удивление далеко от Швеции, несмотря на географическую близость.
— И, вернувшись, ты стал таинственным Дубаем. Человеком, которого никто не видел. Человеком, который бродит по ночам по городу. Призраком Квадратуры.
— Я должен был оставаться в тени. Не только из-за бизнеса, но и потому, что имя Рудольф Асаев могло навести полицию на неприятные воспоминания.
— Семидесятые и восьмидесятые, — произнес Харри. — Героинисты мрут, как мухи. Но ты, наверное, поминал их в своих молитвах, пастор?
Старик пожал плечами:
— Мы ведь не осуждаем производителей спортивных автомобилей, парашютов, ручного оружия и других вещей, которые люди покупают ради развлечения и которые отправляют их на тот свет. Я поставляю товар, который кто-то хочет купить, такого качества и по такой цене, которые делают его конкурентоспособным. А для чего покупатели используют товар, это уже их дело. Ты ведь знаешь, что существуют прекрасно функционирующие члены общества, зависимые от опиатов?
— Знаю. Я был одним из них. Разница между тобой и производителем спортивных автомобилей заключается в том, что твои занятия запрещены законом.
— Надо быть осторожным и не путать закон и мораль, Харри.
— Значит, ты рассчитываешь, что твой бог признает тебя невиновным?
Старик подпер голову рукой. Харри видел, что он очень устал, но понимал, что его движения могут быть ложными и хорошо контролируемыми.
— Я знал, что ты рьяный полицейский и моралист, Харри. Олег много рассказывал о тебе Густо, тебе об этом известно? Олег любил тебя той сыновьей любовью, о какой мечтает любой отец. Ревностные моралисты и страждущие любви отцы вроде нас обладают огромной энергией. Слабость наша в том, что мы предсказуемы. Твой приезд был только вопросом времени. У нас в аэропорту Осло есть свой человек, он просматривает списки пассажиров. Мы знали, что ты в пути, еще до того, как ты сел в самолет в Гонконге.
— Хм, это был сжигатель, Трульс Бернтсен?
В ответ старик лишь улыбнулся.
— А Исабелла Скёйен из городского совета, с ней ты тоже сотрудничал?
Старик тяжело вздохнул:
— Ты знаешь, что ответы на эти вопросы я унесу с собой в могилу. Я согласен умереть как собака, но как стукач — нет.
— Ну хорошо, — сказал Харри. — И что было дальше?
— Андрей вел тебя от аэропорта до «Леона». Я живу в подобных гостиницах, когда нахожусь в образе Като, а в «Леоне» останавливался довольно часто. Так что я заселился днем позже тебя.
— Зачем?
— Чтобы следить за тем, что ты делаешь. Я хотел знать, подбираешься ли ты к нам.
— Как это было с Кепариком, который тоже жил здесь?
Старик кивнул:
— Я понял, что ты можешь стать опасным для нас, Харри. Но ты мне нравился. Я несколько раз
