Призрак

спинку. Кожа между лопаток, там, где трудился норвежский татуировщик, все еще была очень чувствительной. Норвежец работал по рисункам, которые Сергею прислал Имре, татуировщик из тагильской зоны, и произведение еще не было закончено. Сергей вспомнил наколки дядиных помощников, Андрея и Петра. Бледно-голубые линии на коже двух алтайских казаков рассказывали о перипетиях их непростых жизней. В прошлом Сергея тоже был один подвиг. Убийство. Маленькое дельце, но оно уже было обозначено иглой и чернилами и имело форму ангела. Возможно, ему предстоит еще одно убийство. Большое дело. Если необходимое станет необходимостью, как сказал дядя, попросив его подготовиться морально и поупражняться с ножом. Приедет человек, сказал он. Появится ли он, доподлинно было неизвестно, но вероятность его появления существовала.

Вероятность.

Сергей Иванов посмотрел на свои руки. Он по-прежнему был в латексных перчатках. Конечно, ему крупно повезло, что благодаря рабочей одежде он не оставляет отпечатков пальцев на пакетах. Если вдруг что-нибудь пойдет не так… Они занимались этим так долго, что время от времени ему приходилось напоминать себе о риске, чтобы оставаться в форме. Он надеялся, что руки его будут такими же спокойными, когда им придется сделать необходимое. Когда он заслужит наколку, рисунок для которой уже заказал. Он снова представил себе, как дома, в Тагиле, снимет рубашку перед друзьями-урками и продемонстрирует им свои наколки, не требующие ни объяснений, ни слов. Он покажет их молча. И прочитает в их глазах, что для них он больше не Кроха Серега. На протяжении нескольких недель в своих вечерних молитвах он умолял Господа скорее послать ему этого человека. И чтобы необходимое стало необходимостью.

Потрескивающая рация передала указание об уборке бергенского рейса.

Сергей, позевывая, поднялся.

На этот раз процедура в кабине пилота была еще проще: открыть пылесос, переложить сумку в капитанский шкафчик.

На выходе они столкнулись с экипажем, поднимавшимся на борт. Стараясь не встретиться взглядом со штурманом, Сергей Иванов опустил глаза вниз и отметил, что у него такой же чемодан, как и у Шульца. «Самсонайт Аспайр ГРТ». Такого же красного цвета. Без маленькой сумки, которую можно прикрепить сверху. Они ничего не знали ни друг о друге, ни о причинах, по которым оказались втянутыми во все это, ни о прошлом или о семьях друг друга. Единственным, что связывало Сергея, Шульца и молодого штурмана, были телефонные номера на их незарегистрированных мобильниках, купленных в Таиланде, чтобы обмениваться сообщениями в случае, если в расписании произойдут изменения. Сергей не был уверен, что Шульц и штурман знают о существовании друг друга. Андрей внимательно следил за тем, чтобы все знали только то, что необходимо. Поэтому Сергей был не в курсе того, что дальше происходит с пакетами. Но догадывался. Потому что когда пилот внутреннего рейса Осло — Берген совершает посадку в пункте назначения, ему не надо проходить таможню и контроль безопасности. Штурман везет сумку с собой в гостиницу в Бергене, где ночует экипаж. Тихий стук в дверь гостиничного номера посреди ночи — и четыре килограмма героина меняют хозяина. Несмотря на то что новая дурь, «скрипка», немного сбила цены на героин, розничная цена на дозу у уличных торговцев составляла не меньше двухсот пятидесяти крон. Тысяча за грамм. При условии, что товар, уже разбавленный, будет разбавлен еще раз, выйдет около восьми миллионов крон. Считать Сергей умел. И понимал, что ему недоплачивают. Но он знал, что заслужит кусок побольше, после того как сделает необходимое. А на такую зарплату он через пару лет сможет купить дом в Тагиле, найти красавицу-сибирячку и перевезти к себе родителей, когда они станут совсем старенькими.

Сергей Иванов чувствовал зуд между лопатками, там, где была татуировка.

Казалось, даже кожа радостно ждет продолжения.

Глава 3

Мужчина в льняном костюме сошел со скоростного поезда из аэропорта на Центральном вокзале Осло. Он удостоверился, что в его старом родном городе стоит теплая погода, а воздух до сих пор мягкий и нежный. В руках у него был почти до смешного маленький кожаный чемоданчик. Быстрой упругой походкой мужчина вышел из вокзала с южной стороны. Перед ним размеренно билось сердце Осло, которого, по мнению иных, у города не было. Ночной ритм. Несколько автомобилей, круживших по многоуровневой дорожной развязке, один за другим направлялись на восток, в сторону Стокгольма и Тронхейма, на север, к другим районам города, или на запад, по направлению к Драммену и Кристиансанну. Своими размерами и формой дорожная развязка напоминала бронтозавра, вымирающего гиганта, который скоро исчезнет, чтобы дать место жилым домам и бизнес-центрам в новом роскошном районе Осло, где уже возвышалось новое роскошное здание Оперного театра. Мужчина остановился и посмотрел на белый айсберг, расположившийся между развязкой и фьордом. Это здание уже получило множество архитектурных премий по всему миру, люди со всех концов света приезжали сюда, чтобы спуститься к морю по крыше из белого итальянского мрамора. Свет, лившийся из огромных окон Оперы, был таким же интенсивным, как лунный свет, падавший на здание.

«Да уж, черт возьми, украшение», — подумал мужчина.

Перед ним простиралось не будущее города, а его прошлое. Потому что здесь всегда находился так называемый тир — территория наркоманов, где они кололись и погружались в иллюзорный мир прямо за тонкой стеной барака, скрывавшей потерянных детей города от посторонних взглядов. Тонкая стена отделяла их от ничего не подозревающих благожелательных социал-демократических родителей. «Украшение, — подумал он. — Они уносятся в преисподнюю, окруженные красотой».

В последний раз он стоял здесь три года назад. Вокруг все было новым. И ничего не изменилось.

Они устроились на полоске травы между вокзалом и шоссе, практически на обочине. Такие же одурманенные, как тогда. Они лежат на спине с закрытыми глазами, как будто солнце светит слишком ярко, или сидят на корточках и ищут не до конца исколотую вену, или стоят, скрюченные и подкошенные ломкой, не понимая, на каком они свете. Такие же лица. Лица не тех же самых живых мертвецов, которых он видел, когда ходил здесь, — те, конечно, уже давным-давно стали самыми настоящими мертвецами. Но лица такие же.

По дороге на улицу Толлбугата он встретил и других. Поскольку это было напрямую связано с причиной, по которой он вернулся сюда, мужчина решил изучить ситуацию. Решить, больше их стало или меньше. Он отметил, что на Плате опять идет торговля. Небольшой квадратный кусочек асфальта на западной стороне Привокзальной площади, выкрашенный в белый цвет, назывался Ослоским Тайванем и являлся зоной свободного обращения наркотиков, созданной для того, чтобы власти могли иметь какой- никакой контроль за происходящим и, возможно, отлавливать впервые решившихся на покупку. Но постепенно объем торговли существенно возрос, и Плата показала истинное лицо Осло — лицо города с одним из самых высоких показателей потребления героина в Европе. И это место превратилось в настоящую туристическую достопримечательность. Уровень оборота героина и статистика передозировок давно стали позором столицы, но тем не менее они не так бросались в глаза, как Плата. Газеты и телеканалы на всю страну показывали одурманенную молодежь, зомби, собиравшихся в центре города средь бела дня. Во всем винили политиков. Когда у руля были правые, левые метали громы и молнии: «Слишком мало программ лечения», «Тюрьмы плодят наркоманов», «Новое классовое общество приводит к созданию банд и развитию наркотрафика в среде иммигрантов». Когда у руля были левые, правые метали громы и молнии: «Слишком мало полиции», «Беженцам чересчур просто получить вид на жительство», «Семеро из десяти заключенных — иностранцы».

Поэтому, пометавшись из одной крайности в другую, городские власти Осло приняли неизбежное решение — пощадить самих себя. Замести мусор под ковер. Закрыть Плату.

Мужчина в льняном костюме заметил на лестнице человека в красно-белой футболке футбольного клуба «Арсенал», перед которым с ноги на ногу переминались четверо других. Арсеналец резко, как курица, повернул голову направо, потом налево. Головы четверых остальных оставались неподвижными, они не