к дантисту и назначат пенсию?
— Олегу нет.
В его взгляде я прочитал, что приблизительно это означает.
В мои, блин, планы пока не входило завязывать по-настоящему. Как и в планы Олега. Поэтому мы наплевали на все и на следующий вечер взлетели выше здания Почтового управления, распродали половину нычки, забрали с собой ее остатки, взяли напрокат машину и поехали в Кристиансанн. Слушали хренова Синатру на полную катушку, «Я получил много и ничего», и это было правдой, у нас даже не было водительских прав. В конце концов Олег тоже запел, но только для того, чтобы заглушить Синатру и меня, как он объяснил. Мы смеялись и пили теплое пиво, и все было как в старые времена. Мы поселились в гостинице «Эрнст», на самом деле вовсе не такой шикарной, как ее название. Но когда мы спросили у портье, где найти торговцев наркотиками, в ответ получили только глупейшую мину. Олег рассказывал мне о фестивале, который проходил в этом городе и прекратил свое существование по милости какого-то идиота, стремившегося стать гуру. Он начал приглашать крутые команды, на которые у фестиваля не было денег. Как бы то ни было, городские христиане утверждали, что половина горожан от восемнадцати до двадцати пяти стала клиентами торговцев наркотиками именно из-за этого фестиваля. Но мы, конечно, не нашли никаких клиентов дилеров, только побродили в ночной темноте по пешеходной улице, где встретили одного — одного! — пьяного и четырнадцать певцов церковного хора, которые поинтересовались, не хотим ли мы встретиться с Иисусом.
— Если он захочет «скрипки», — ответил я.
Но он определенно не хотел, поэтому мы отправились обратно в гостиницу и ширнулись на сон грядущий. Не знаю уж почему, но мы остались в этой деревне. Ничего не делали, постоянно летали и пели Синатру. Однажды ночью я проснулся оттого, что Олег стоял надо мной. В руках он держал чертову суку. Сказал, что проснулся от скрипа тормозов под нашим окном, а когда выглянул на улицу, увидел, что она лежит на проезжей части. Я взглянул на нее. Выглядела она не очень. Мы с Олегом пришли к мнению, что у нее сломана спина. Шелудивая собака со шрамами от старых ран. Беднягу часто били, одному богу известно кто — хозяин или сородичи. Но сука была красивой. Она смотрела на меня карими спокойными глазами, как будто верила, что я могу исправить что угодно. И я попытался. Я кормил ее и поил, гладил по голове и разговаривал. Олег сказал, что нам надо отнести ее к ветеринару, но я знал, что сделают с ней доктора, поэтому мы оставили собаку в своем номере, повесили на дверь табличку «Не беспокоить» и уложили суку в кровать. Мы по очереди дежурили около нее, чтобы быть уверенными в том, что она дышит. А она просто лежала, становилась все горячее и горячее, а пульс у нее был все слабее и слабее. На третий день я дал ей имя — Руфус. А почему бы, собственно, и нет? Хорошо получить имя перед тем, как тебе предстоит умереть.
— Она страдает, — сказал Олег. — Ветеринар усыпит ее одним уколом. Ей совсем не будет больно.
— Никто не станет колоть Руфусу дешевый звериный наркотик, — сказал я, заряжая шприц.
— Ты спятил? — спросил Олег. — Здесь «скрипки» на две штуки.
Может быть. Но как бы то ни было, Руфус покинул этот мир хреновым бизнес- классом.
Кажется, я помню, что по пути домой было пасмурно. Во всяком случае, не было ни Синатры, ни песен.
Когда мы вернулись в Осло, Олег стал бояться того, что будет дальше. Сам же я был на удивление спокоен. Как будто знал, что старикан не станет нас трогать. Мы ведь были двумя безобидными джанки,[44] опускающимися все ниже и ниже. Нищими, безработными и постепенно лишившимися запасов «скрипки». Олег выяснил, что слову «джанки» больше ста лет. Оно появилось, когда первые героинисты украли из Филадельфийского порта металлолом и продали его, чтобы потратить выручку на наркотики. И мы с Олегом делали в точности то же самое. Мы стали пробираться на строительные площадки у порта в Бьёрвике и красть все, что попадалось под руку. Медь и инструменты были бесценным уловом. Медь мы продавали торговцу ломом в Калбаккене, инструменты — паре литовских рабочих.
Но со временем, когда и другие начали заниматься тем же, заборы стали выше, сторожей больше, в картине появились легавые, а покупатели пропали. И вот мы остались ни с чем, с жаждой, хлеставшей нас, как взбесившийся погонщик рабов, сутки напролет. И я знал, что мне надо придумать по- настоящему хорошую идею, окончательное решение наших проблем. И я придумал.
Конечно, Олегу я ничего не сказал.
Я готовил свою речь целый день. А потом позвонил ей.
Ирена только что вернулась домой с тренировки. Казалось, она почти рада слышать мой голос. Я говорил без остановки в течение часа. Когда я закончил, она плакала.
На следующий вечер я пошел на Центральный вокзал Осло встречать поезд из Тронхейма.
Когда она обнимала меня, по ее щекам текли слезы.
Такая юная. Такая заботливая. Такая ценная.
Я уже говорил, что никогда никого не любил по-настоящему, я это знаю. Но я был очень близко к тому, чтобы полюбить, потому что сам чуть не расплакался.
Через приоткрытое окно в номере 301 Харри услышал, как где-то в сумерках церковные колокола пробили одиннадцать раз. В том, что горло и шея болели, был один положительный момент: они не давали ему заснуть. Харри встал с кровати и сел на стул, прислонившись к стене возле окна, чтобы оказаться лицом к двери с винтовкой в руках.
Он остановился у стойки портье и попросил дать ему мощную лампочку, чтобы поменять перегоревшую в комнате постояльца, который очень устал и не может спуститься, и молоток, чтобы прибить пару гвоздей, вылезших из дверной коробки. Харри сказал, что сам все починит. После этого он заменил слабую лампочку в коридоре над своей дверью и воспользовался молотком для того, чтобы оторвать дверную коробку.
С того места, где он сейчас сидел, в дверных щелях он увидит тени, когда они придут.
Харри снова закурил. Проверил винтовку. Докурил оставшиеся в пачке сигареты. Церковные колокола пробили в темноте двенадцать раз.
Раздался телефонный звонок. Это была Беата. Она сказала, что добыла копии четырех из пяти списков, составленных патрульными машинами, курсировавшими по району Блиндерна.
— Последний экипаж уже передал свой список в Оргкрим, — сказала она.
— Спасибо, — ответил Харри. — Ты забрала пакеты у Нади из «Шрёдера»?
— Да-да. Я сказала судмедэкспертам, что это срочно. Они сейчас анализируют эту кровь.
Пауза.
— И? — спросил Харри.
— Что «и»?
— Я знаю эту интонацию, Беата. Есть что-то еще.
— Анализ ДНК невозможно сделать за несколько часов, Харри, потребуются…
— …дни, прежде чем мы получим окончательный результат, — закончил Харри.
— Да, пока он не окончательный.
— Насколько не окончательный? — Харри услышал звук шагов в коридоре.
— Как минимум пять процентов вероятности, что результат окажется неверным.
— Ты получила предварительный результат анализа на ДНК, так ведь?
— Мы используем предварительные результаты, только чтобы выяснить, кем этот человек точно не может быть.
