А потом настал неминуемый день, когда деньги кончились, и мне пришлось продать еще немного наркотика. Я сделал нычку в чулане этажом ниже, на внутренней стороне легких потолочных плиток, позади пучка электрокабелей. Но либо я бредил под кайфом, либо кто-то видел, как я туда заходил. Потому что мой тайник обнесли. А запасного у меня не было.
К нам снова вернулась жажда. Только вот никаких «мы» больше не было. Настала пора выселяться из гостиницы. И идти на улицу добывать первую дневную дозу. Но когда я собрался расплатиться за номер, который мы занимали больше двух недель, мне, блин, не хватило пятнадцати тысяч.
И я сделал единственно разумный ход.
Убежал.
Пробежал через весь холл, выскочил на улицу, помчался через парк к морю. За мной никто не гнался.
Потом я потрусил на Квадратуру за покупкой. Ни одного игрока «Арсенала» не наблюдалось, только несколько их отчаявшихся клиентов с ввалившимися глазами бродили в округе в поисках продавца. Я поболтал с торговцем, который хотел продать мне мет. Он рассказал, что «скрипку» невозможно достать уже несколько дней, что произошло настоящее прекращение поставок. Но ходили слухи, что несколько смышленых торчков продают на Плате свои последние дозы «скрипки» по пять тысяч за штуку, а на эти деньги можно сделать недельный запас «лошади». У меня, блин, не было пяти тысяч, и я понял, что попал в беду.
Существовали три альтернативы. Продать, обмануть или украсть.
Сначала продать. Но что у меня оставалось, если я успел продать даже собственную сестру? Я вспомнил. «Одесса». Она была спрятана в репетиционном зале, а пакисы из Квадратуры наверняка выложат пять тысяч за пушку, стреляющую хреновыми очередями. И я побежал на север, мимо здания Оперы и Центрального вокзала. Но наверное, в зал кто-то залезал, потому что на дверях висел новый навесной замок, а гитарных усилителей не было, осталась только ударная установка. Я поискал «одессу», но они, блин, и ее забрали. Воры несчастные.
Потом обмануть. Я поймал такси и отправился на запад, в район Блиндерн. Шофер начал ныть о деньгах, уже когда я садился, видимо, понял расклад. Я попросил его остановиться там, где дорога упирается в железнодорожные рельсы, выскочил из машины и помчался через пешеходный мост, оставив водилу с носом. Я пробежал через весь Фошкнингс-парк. Я бежал, хотя за мной никто не гнался. Я бежал, потому что времени оставалось мало. Только я не знал для чего.
Я открыл ворота и пробежал по гравиевой дорожке к гаражу. Заглянул в щель сбоку от железных жалюзи. Лимузин был на месте. Я постучался в двери виллы.
Открыл Андрей. Старикана нет дома, сказал он. Я указал на соседний дом за водохранилищем и сказал, что он, наверное, там, потому что лимузин-то стоит в гараже. Он повторил, что «атамана» нет дома. Я сказал, что мне нужны деньги. Андрей ответил, что ничем не может мне помочь и что мне больше никогда не следует приходить сюда. Я сказал, что мне нужна «скрипка», только сейчас, в первый и последний раз. Он ответил, что «скрипки» пока нет, что у Ибсена закончился какой-то ингредиент и мне надо подождать пару недель. Я сказал, что за это время умру, что мне необходимы деньги или «скрипка».
Андрей хотел закрыть дверь, но я успел вставить ногу в дверной проем.
Я сказал, что если не получу то, что мне надо, то расскажу, где он живет.
Андрей посмотрел на меня.
— Are you trying to get yourself killed?[46] — спросил он с комичным акцентом. — Remember Псина?[47]
Я протянул руку. Сказал, что легавые хорошо заплатят за информацию о том, где живет Дубай со своими крысами. Плюс еще немного за рассказ о том, что случилось с Псиной. Но больше всего они отстегнут, когда я поведаю им о мертвом агенте на полу в подвале.
Андрей медленно покачал головой.
Тогда я сказал казаку «пасшол вчорте», что, как мне кажется, по-русски означает «пошел к черту», и удалился.
Я ощущал его взгляд на своей спине всю дорогу к воротам.
Я понятия не имел, почему старикан позволил мне безнаказанно улизнуть с наркотой, как мы поступили с Олегом, но я знал, что за только что содеянное не останусь безнаказанным. Но мне было по фигу, я был в отчаянии, я слышал только одно — голодный крик вен.
Я пошел к тропинке за церковью Вестре-Акера. Постоял немного, посмотрел, как приходят и уходят старушки. Вдовы, навещающие могилы своих мужей и свои собственные, с сумочками, полными бабла. Но во мне, блин, этого не было. Я, Вор, стоял совершенно спокойно и потел, как свинья, потому что боялся этих хрупких восьмидесятилетних старушенций. От этого можно расплакаться.
Была суббота, и я мысленно перебрал всех своих друзей, способных одолжить мне денег. Я проделал это быстро. Таких не было.
Потом я вспомнил об одном человеке, который как минимум обязан был одолжить мне денег. Если не хотел проблем на свою голову.
Я сел в автобус, поехал на восток, вернулся в правильную часть города и вышел в Манглеруде.
На этот раз Трульс Бернтсен оказался дома.
Он стоял в дверях своей квартиры на шестом этаже многоквартирного дома и слушал, как я выдвигаю ему почти такой же ультиматум, как на улице Блиндернвейен. Если он не даст мне пять тысяч, я расскажу, что он убил Туту и спрятал труп.
Однако Бернтсен держался совершенно хладнокровно. Пригласил меня зайти в квартиру, где мы, конечно, обо всем договоримся, сказал он.
Но в его взгляде было что-то очень неправильное.
Поэтому я не вошел, заявив, что обсуждать тут нечего: либо он раскошелится, либо я пойду и сдам его за вознаграждение. Он ответил, что полиция не платит тем, кто пытается настучать на полицейского. Но пять тысяч он наскребет, мы ведь не чужие люди, нас можно считать почти друзьями. Сказал, что столько наличных у него дома нет и нам надо доехать до банкомата, машина внизу, в гараже.
Я подумал. Колокольчик, предупреждающий об опасности, звенел вовсю, но жажда, блин, была невыносимой, она блокировала всякую разумную мысль. Поэтому я кивнул, хотя знал, что поступаю неверно.
— Значит, ты получила результаты анализа ДНК? — спросил Харри, осматривая посетителей «Посткафе».
Ни одного подозрительного человека. Или, вернее, куча подозрительных личностей, но никого из них нельзя было принять за полицейского.
— Да, — ответила Беата.
Харри взял телефон другой рукой.
— Думаю, я уже знаю, кого поцарапал Густо.
— Да? — спросила Беата с неподдельным изумлением в голосе.
— Ага. Человек, данные которого имеются в регистре ДНК, является либо подозреваемым, либо осужденным, либо полицейским, который мог оставить свои следы на месте преступления. В нашем случае речь идет о последнем. Его зовут Трульс Бернтсен, и он служит в Оргкриме.
— Откуда ты знаешь, что это он?
— Ну, суммировал все, что случилось, можно так сказать.
— Да ладно, — ответила Беата, — не сомневаюсь, что это основывается на серьезных размышлениях.
