помощью крючьев и взлетают на пылающих струях реактивных ранцев. Они ползают по покрытой пылью броне подобно насекомым-паразитам.
— Гримальд, — приветствует меня титан, и становится ясно, откуда в голосе такая мука. Не от боли. От стыда. Она наступала без прикрытия фаланг скитариев и оказалась беззащитной против массированной пехотной атаки.
— Я здесь, Зарха.
— Я чувствую, как они ползают по моей коже словно миллионы пауков. Я… не могу встать. Не могу подняться.
— Приготовились, — говорю я по воксу братьям, а затем обращаюсь к униженной принцепс. — Мы вступаем в бой.
— Я чувствую их, — повторяет Зарха, и я не могу понять, что слышу в механическом голосе: горечь, безумие или всё вместе. — Они убивают моих людей. Моих чтецов молитв… моих верных адептов…
Я понимаю, что скрывается за словами Зархи. Для Культа Машины каждая смерть — не просто трагедия, а невосполнимая утрата знаний, как настоящих, так и будущих, их не удастся восстановить.
— Они внутри меня, Гримальд. Как паразиты. Оскверняют Собор Святилища. Карабкаются по костям. Прорываются в сердце.
Я смотрю вниз на развалины улья и не отвечаю принцепс. Вместо этого я приготовился к кратковременной дезориентации, и прыгнул в небо.
Гримальд первым выпрыгнул из кружившего ”Громового ястреба”.
Спустя считанные секунды за капелланом, словно тень, выскочил, сжимая знамя Артарион. За ним Приам с мечом в руке. Далее последовали Неровар и Кадор, первый нырнул в пике, второй просто шагнул в незамысловатое отвесное падение. Последним был Бастилан, тусклый вечерний свет сверкнул на символе сержанта на шлеме. Храмовник окликнул по воксу пилота, пожелал удачи, и достал оружие, прежде чем прыгнуть в небо.
Высотомер на ретинальном дисплее показывал быстро уменьшающиеся цифры, мелькающие, пока рыцари снижались к титану. Под ними на коленях расположилась гигантская цель —
Во время спуска рыцари смотрели на ксеносов: зелёнокожие карабкались по верёвкам или взлетали на примитивных ракетных ранцах, осаждая раненного титана.
Гримальд пока не включал прыжковый ранец, не желая замедлять свободное падение.
— Приземляемся во внутренний двор в центре собора, — приказал реклюзиарх по воксу . Подтверждения пришли сразу же. Один за другим рыцари активировали двигатели, превращая пикирование в управляемый спуск.
Гримальд последним включил прыжковый ранец и первым приземлился.
Сапоги глухо ударились о вымощенный дворик, круша драгоценную мозаику. Реклюзиарх мгновенно сместился, находя равновесие на наклонной поверхности. Поверженный титан склонил собор почти на тридцать градусов вперёд.
Внутренний двор выглядел скромно, его окружали девять непримечательных мраморных статуй, высотой в четыре метра. С каждой стороны света располагались открытые двери в собор. Плитки мозаики на полу запечатлели чёрно-белый разделённый надвое кибернетический череп Культа Машины Марса. Гримальд приземлился на тёмный глаз человеческой половины черепа, сокрушив чёрную мозаику.
Рядом не было никакого движения. Зато из окружающих зданий доносились звуки битвы, мародёрства и осквернения.
Приам поскользнулся при посадке, бронированные сапоги срезали плитки и подняли волну мелких камней. Прикованный к запястью меч, потрескивая энергетическим полем, пробудился.
Неровар, Кадор и Бастилан приземлились гораздо более изящно. Сержант совершил посадку в тени одной из наклонившихся статуй, чьё суровое лицо заслоняло заходящее солнце.
— Это примархи, — сказал Бастилан остальным, пока рыцари готовили оружие.
Все головы повернулись к сержанту. Он был прав.
Образы примархов были настолько скромными, что казались незавершёнными. Обычно сыновей Императора запечатлевали в величии и славе, а не такими аскетичными и незаметными.
Здесь был Сангвиний, Лорд Кровавых Ангелов, без крыльев и склонивший спокойное, по-детски простое лицо. А вот и Жиллиман из Ультрадесанта, его скрытая мантией фигура гораздо меньше, чем на любом виденном ранее рыцарями образе. В одной руке он сжимает открытую книгу. Другая поднята к небесам, словно примарх застыл в момент произнесения грандиозной речи.
С неприкрытой грудью Ягатай-Хан сжимает в руке изогнутый меч и смотрит налево, как будто всматривается в далёкий горизонт. Его волосы длинные и непричёсанные, тогда как на множестве шедевров голова примарха выбрита и оставлен лишь чуб. Рядом стоит Князь Воронов Коракс, на нём простая маска с прорезями для глаз. Кажется, что примарх не желает показывать лицо в компании братьев, и прячет свой лик под маской актёра.
Феррус Манус и Вулкан стоят вместе. Головы братьев неприкрыты, и из всех примархов лишь они изображены в доспехах. Оба облачены в кольчужные жилеты, мелкие звенья на груди Мануса прямая противоположность крупным чешуйкам, что украшают броню Вулкана. Примархи стоят спина к спине, сжимая в каждой руке по молоту.
Леман Русс из Волков широко расставил ноги и запрокинул голову, глядя в небо. Другие сыны Императора облачены в накидки или доспехи, но Русс одет в лохмотья, облепившие точёную мускулатуру. Леман также единственный примарх сжимающий кулаки — он пристально смотрит в небо, ожидая дурных вестей.
Фигура в мантии, с надвинутым капюшоном, одеяние не скрывает почти болезненную стройность — сжимает рукоять крылатого меча, чьё лезвие упирается в землю между обнажёнными стопами статуи. То Лев, изображённый как воин-монах, и его глаза закрыты в безмолвном созерцании.
И наконец, над Бастиланом возвышается Рогал Дорн.
Дорн держится в стороне от братьев, не глядя ни на семью, ни всматриваясь в небеса. Его царственный взгляд устремлён на землю слева, словно примарх смотрит на нечто важное, на то, что может видеть только он. Его мантия проста, на ней нет украшений как у братьев, хотя на груди высечен крест. Несмотря на то, что он был Золотым Лордом, командующим Имперскими Кулаками, личная геральдика воплотилась в других сыновьях — тех, кто ушёл в Храмовники.
Руки примарха привлекли внимание рыцарей сильнее, чем какая-либо другая деталь в собрании полубогов. Одна прижата к груди, пальцы едва касаются креста. Другая доброжелательно ладонью протянута по направлению взгляда Дорна, как будто он предлагает помощь тому, кто поднимается с пола.
Статуя была самым аскетичным и совершенным воплощением генетического отца Гримальда, которое он когда-либо видел. Рыцарь подавил сильное желание упасть на колени в почтительной молитве.
— Это знак, — продолжил Бастилан. Капеллан едва мог поверить, что после последних слов сержанта прошло лишь несколько секунд.
— Так и есть, — согласился реклюзиарх. — Мы очистим храм от ксеносов под пристальным взором нашего прародителя. Дорн смотрит на нас, братья. Так пусть же он гордится днём, когда был создан первый Храмовник.
