другую ни за что, ни про что выгоняют из дома!
— Прости, — сказала мама. — При первой возможности папа съездит в деревню и привезёт Деву. Ты пойми…
— А теперь спи. Уже полпервого. Мы из-за тебя обзвонили все больницы и все отделения милиции и сами устали, как выжатый лимон, — сказал папа.
— Видишь, Хелен уже спит, и Имби успокоилась.
Из-за меня звонили в больницы и в милицию? У меня мама просила прощения? Мне снова захотелось плакать, но эти слёзы были хоть и горькими, а ещё и немножко радостными.
Может быть, и в самом деле Деву вернут из деревни? Тогда я никуда не уйду из семьи. Кто знает, лучше ли будет новая семья?
Мечты
Как странно, что у каждого человека — свои мечты! Нет, я понимаю, что если чукча мечтает о новой шубе, то негр — о новых шортах, а индеец — о красивом головном уборе, ведь они живут так далеко друг от друга, и каждый на своё лицо. Но вот, к примеру, наша семья живёт в одной стране, в одном городе, в одной квартире, ест каждый день общую пищу, но мечты у всех разные, хотя гости говорят, что мы все на одно лицо. Мама как чукча: мечтает о теплом пальто на поролоне, толстом пальто, но чтобы она сама в нём толстой не казалась. У Хелен негритянская мечта: она постоянно клянчит у бабули, чтобы та ей достала джинсы-варенки, у всех девочек они уже есть, только у неё нет. Папина мечта мне известна: он копит деньги, чтобы купить «запорожец» или даже автомобиль. Хелен говорит, что хотя у «запора» четыре колеса, настоящим автомобилем он не считается: мол, у стола четыре ноги, но это ещё не значит, что он слон. В их классе отцы многих девочек имеют машины, но «запор» только у одного. Конечно, Хелен хочется важничать перед другими девочками машиной — ей всегда нравится, когда ей завидуют. А по мне пускай папа покупает «запор» — это же сколько денег мы сэкономим на одних только автобусных билетах!
Моя мечта немного похожа на мечту индейца. Да, раньше я мечтала об альбоме для стихов, но потом, когда получила его, задумалась: а что мне с ним делать? Клаарика нарисовала мне в альбом три картинки, а бабуля написала: «Слово — серебро, молчание — золото», вот и всё. Ну и что мне делать с этими каракулями и золотым молчанием? А моя новая мечта прекрасна: она красная, с серебряными накладками, и стоит почти три рубля. На голову её не наденешь, но на шее у Девы она будет просто прекрасна. Такой ошейник один на всём свете, и он оказался в хозяйственном магазине, где мы с мамой покупаем стиральный порошок. Я много раз говорила папе и маме о своей мечте, но все бесполезно: отец копит деньги на машину, а мама из-за Имби не ходит на работу и не получает зарплату. А ведь ошейник каждую минуту могут купить! У меня сердце кровью обливается, когда я думаю о том, как какой-нибудь злой дядька в чёрном пальто купит своей злой чёрной собаке этот ошейник, который создан для нашей Девы. Бабуля, правда, призналась, что испытывает угрызения совести перед Девой, но ошейник для неё все равно не купила.
Бабуля говорит, что у неё совсем другая мечта, куда более серьёзная: она хочет, чтобы наша семья однажды встала на ноги. Как она сама говорит, «чтобы вы выбрались, наконец, из болота посредственности!». По-моему, единственная в семье, оказавшаяся в болоте посредственности, это я, и то из-за рождения Имби, но попробуйте объяснить это бабуле! Она хочет, чтобы кто-то из нашей семьи прославился или разбогател. Богатой мне никогда не стать — если мне иной раз перепадает рубль от бабули или деревенской бабушки, я немедленно трачу его на жвачку, или шоколад, или воздушные шарики. Хелен лучше умеет хранить деньги, она не станет их тратить на ошейник для Девы. Значит, Хелен у нас и разбогатеет.
В прошлом году бабуля решила сделать Хелен знаменитой и водила её поступать то в художественную школу, то в коровографическую. Ничего себе название для учебы танцам придумали — коровографическое! Наверное, они там танцуют как коровы! В художественную её не приняли потому, что она пришла на экзамен голодной и рисовала одни только сардельки да сосиски, и когда ей дали нарисовать большое красивое красное яблоко, Хелен тут же съела его. До экзаменов Хелен с бабулей так и не успели поесть. Они несколько часов просидели в очереди к парикмахеру, чтобы «прилично выглядеть перед деятелями искусства», как выразилась бабуля. В коровографическое мучилище Хелен, наверное, приняли бы, она хорошо прыгает и умеет ходить на пальцах, но оказалось, что таких маленьких девочек туда не берут. Бабуля заявила, что разочарована в Хелен, и несколько недель не появлялась у нас.
Недавно бабуля прочитала в газете, что в детскую музыкальную школу набирают новых учеников, и решила: «Теперь или никогда!». Но Хелен заявила, что она в своём классе редактор стенной газеты, и с неё хватит, ни на какую музыкальную школу у неё не будет ни желания, ни времени. А про меня мама сказала, что я не очень хорошо запоминаю мелодию, но, может, у меня есть «внутренний слух». А папа махнул рукой и сказал: «Ах, делайте, что хотите!»
Но мне не очень-то хочется становиться знаменитой: бабуля говорит, что знаменитостей народ носит на руках. А что ты поделаешь, если народ занесёт тебя не туда, куда надо? А если у тебя в кармане не окажется ни одного автобусного билета, чтобы уехать домой? Но если точно знать, куда этот народ относит на руках знаменитостей, то можно заранее выяснить, каким автобусом оттуда добираться до Ыйсмяэ.
Бабуля обещала свести меня в кафе и угостить пирожными, если я соглашусь пойти с ней на приёмные испытания, обещала красиво завить мне локоны своими щипцами, но мне страшно было становиться знаменитостью, и я стала изобретать всякие предлоги, чтобы избежать этого. Но тут я, как бабуля, когда она читала газету, вдруг решилась: «Теперь или никогда!» и заявила:
— Хорошо, я стану знаменитой, но при одном условии: ты купишь Деве красный ошейник!
Мама возмутилась: «Как тебе не стыдно!», но бабуля рассмеялась:
— А раньше вундеркиндам, чтобы они согласились стать знаменитыми, приносили соломенных куколок!
Соломенную куколку бабуля, к счастью, мне не принесла. В день, когда надо было идти в музыкальную школу, она пришла к нам с завивочными щипцами и большой связкой сосисок. Пока бабуля завивала мне локоны, я должна была съесть пять сосисок, чтобы не повторилось то, что случилось с Хелен. К счастью, я люблю сосиски.
— А ты взяла деньги на ошейник? — спросила я бабулю по дороге в музыкальную школу.
Бабуля улыбнулась и кивнула.
— Ты сыта? — спросила бабуля, когда мы сошли с автобуса. Теперь я улыбнулась и кивнула. Бабуля велела мне быть вежливой, как только могу, и делать всё, что велят.
В коридоре музыкальной школы было полно детей: в основном, девочки и, как правило, с бабушками. Но ни у одной девочки не было таких красивых локонов, как у меня. Это я сразу заметила, и мне даже стало чуточку жаль чужих девочек: их бабушки тоже хотят, чтобы они прославились, но у них не оказалось щипцов для завивки.
Бабуля завела с другими бабушками беседу о деревне, и о погоде, и о музыке. Обо мне она сказала так:
— К сожалению, дитя ещё не владеет ни одним инструментом, но начатки абсолютного слуха у неё налицо. Кстати, где-то я прочла, что колыбельная песня является одним из важнейших факторов музыкального воспитания детей. — И остальные бабушки закивали.
Время от времени дверь, на которой висела табличка «Тишина! Идёт экзамен!», отворялась, и кого-то из детей приглашали внутрь. Бабушек брать с собой не разрешали: они оставались за дверью, потирали руки и прижимали уши к двери.
— Так подслушивать не солидно! — шепнула мне бабуля.
Но тут появилась одна тётя и объявила:
— Кеск, Кристийна!
Так вот с чего начинается известность — им уже известно моё имя!
— Не забудь сделать книксен и сказать «здравствуйте», — прошептала бабуля, вталкивая меня в
