не сказать, в чем они иные, а только одно он, Травстила, может сказать – не ромлянской работы вместилище. Опять-таки, никто и слыхом не слыхивал, чтобы ромляне в небе путешествовали.
Спору нет, многое ромляне могут. Но не это.
Хотя кто знает. Может, и научились. Ромляне умны, и много их. Вдруг да нашлась среди ромлян светлая голова.
Нет, чушь. Ромляне по-другому бы вместилище выковали. И железо у них другое.
Да еще и парус этот громадный из дивной ткани.
Зачем парус нужен, это ясно. Чтобы железное вместилище ветром по небу несло, как корабль – по морю. Только мал сей парус для настоящего полета. Видел Травстила, как падали чужаки. Лист древесный – и тот лучше летает.
Тогда вопрос, как чужаки на небеса сумели забраться? Вот в чем загвоздка. Видно, кто-то бросил вместилище вверх, где-то в краю далеком, и упало оно здесь.
Чужаки говорили – «Байконур». Травстила никогда не слышал этого слова. Может, так край прозывается, откуда чужаки родом?
Интересно у чужаков вместилище запечатывается. Хитро придумано. Хотя, если вдуматься, все просто. И ему, Травстиле, под силу такое сделать.
Ну, птицу железную можно заставить кричать. Но ведь это потешки детские. А вот зачем сучки внутри, которые шевелить можно, непонятно.
Наверняка есть во вместилище более важные сучки. Да и иных вещиц занятных там в изобилии. Только назад во вместилище чужакам не улететь. Нечем вместилищу летать, волшебством разве? Да и не своим хотением они, похоже, здесь оказались. Может, спьяну? Эк их шатало, когда наружу вылезли.
Своим ли хотением иль нет они в село попали, а засиживаться долго не будут. Что им тут сидеть? Чужаки или в бург пойдут, или в свои края отправятся, коли их сюда случайным ветром занесло. Как семечко. А может, и есть вместилище сие – железное семечко, из которого чужаки произросли? Вряд ли. Не припомнит Травстила, чтобы ветер в здешние края семечки с чужаками приносил. Не слыхал никогда, чтобы боги вот так с неба падали. Или люди… Кузнец усмехнулся. Чего только на свете не бывает. И не поверишь, а вот оно, перед тобой.
Непонятно только, как с пришельцами обходиться. Да им и самим непонятно. Бродят по селу, не знают, куда себя приткнуть, на берегу в потешки воинские играют.
Нечего им в селе делать. Значит, скоро в бург уйдут. И чем скорее, тем лучше.
А когда уйдут чужаки восвояси, тогда можно и о вместилище подумать. Волов подогнать, глядишь, и удастся из болота на твердую землю его вытащить. А там и разобраться можно будет. Может, и польза от этого всем выйдет. Там, откуда чужаки родом, много чего напридумывать успели, по всему видать. И еще любопытно было бы с самими чужаками потолковать, да как с ними потолкуешь, если языка людского не разумеют? Пальцами много ли покажешь в таком хитром деле, как Травстилино. А все-таки – любопытно…
Глава тридцать первая
Алафрида. Болотный демон
Когда Алафрида проснулась, чужого бога рядом не было.
Алафрида села на лавке, огляделась.
Чужой бог был добр к ней. Это очень хорошо, что он выбрал ее, а не Рагнасвинту. Старший бог сильнее. И по справедливости выбрал старшую из двоих, потому что старше дочь Хундилы-старосты, чем дочь пришлеца из бурга. А теперь, под покровительством старшего бога, еще более усилится род Хундилы.
Алафрида сделала все, чтобы понравиться чужому богу. Она пыталась объяснить ему, что почетно родство с родом Хундилы. Когда в бурге мирный вождь собирает большой тинг, слово Хундилы-старейшины значит многое.
Алафрида не знала, понял ли ее чужой бог. Это ничего. Если не понял сейчас, то поймет потом.
Вот только… Утренний дар. Чужой бог хотел дать кусок небесного паруса. И сказал: вот тебе, Алафрида, утренний дар. Так она поняла.
Одно плохо. Алафрида хотела красный кусок. Красный – это красиво. А бог дал ей белый. Белый – это цвет снега. Цвет снега – цвет смерти.
Алафрида не взяла дар. Показала, что хочет другой кусок – красный. И бог забрал подарок, а нового не поднес.
Неужели чужой бог дал ей понять, что она, Алафрида, умрет?
Нет, он же бог. Как он захочет, так и будет. Но только она, Алафрида, теперь имеет власть над богом. Чужой бог алчет ее, он это недвусмысленно дал понять.
Алафрида заплела волосы, подумала немного и решила: вот вернется старший чужой, нет, не чужой – ее, бог, и Алафрида попросит еще раз утренний дар – алый отрез небесного паруса. Как это красиво!
Некоторое время она представляла, как, гордо выпрямившись и выпятив губу, как делает мать, когда полагает себя оскорбленной, Алафрида протянет руку и потребует у бога дар…
Нет, конечно, она не осмелится. Уж больно грозен бог. Этой ночью он показал, насколько властен над телом Алафриды. По его воле она испытала великую радость. Она знала, как бывает, когда соединяются мужчина и женщина. Она многажды видела и слышала это: как же иначе, если весь ее род спит в одном доме? Но с богом было не так. Страшный бог совсем измучил ее радостью. Сначала она боялась, и все у нее сжималось от страха, как от холода. Но бог коснулся ее лона небесной амброй и дал ей глотнуть огненной влаги, от которой горло ее сначала объяло пламя, а потом грудь наполнилась солнечным теплом. И бог взял ее и дарил ей радость, пока ее силы не иссякли и она не стала просить бога, чтобы тот перестал. Но бог не понимал ее или не желал понять, и Алафрида совсем истаяла и ничего от нее не осталось, кроме бога у нее внутри…
И даже сейчас, когда она вспомнила об этом, в низу живота вновь затрепетало. И перехватило горло…
Нет, Алафрида не посмеет требовать, она просто попросит красный отрез… Красный, как кровь, которую она пролила. И у нее будет красный плащ. А белый… Пусть в белом Рагнасвинта ходит! Пусть Рагнасвинта и умрет по зиме. В хель ей, выскочке, дорога.
Да, именно так и будет. Уж Алафрида сумеет прельстить чужого бога. Она была уверена в этом.
Но где же бог? Куда он подевался?
Алафрида подумала немного и вспомнила, что не слышала, как он уходил. Она непременно услышала бы и проснулась: она всегда спит очень чутко.
Странно.
Может, бог стал невидим, как лесной дух? Ведь богу многое по силам. Да, наверное, так и есть. Бог стал невидим и сейчас наблюдает за ней исподтишка…
Алафрида встала с лавки, прошлась по избе, красиво покачивая бедрами. Жаль, что бедра у нее не так широки, как у матери. И грудь меньше. Но богу пришлось по нраву ее тело, бог ласкал ее тело и смеялся, значит, бог счел Алафриду красивой. Покрасовавшись перед невидимым богом, Алафрида надела рубаху. С любопытством оглядела избу. Алафрида никогда не была здесь, в богатырской избе. И не потому, что женщинам сюда воспрещалось ходить, вовсе нет. После того как ушли богатыри и не вернулись, в богатырскую избу мог войти каждый. Но никто не входил. Так повелось.
Алафрида провела пальцем по горшку. Из этого горшка едят боги. А возле этого очага боги греются вечерами. Интересно, нужно ли богам греться? У очага лежали завернутые в листья остатки печеного поросенка. Поросенка прислал Фретила. Об этом вчера Рагнасвинта кричала. Фретила прислал богам поросенка, а Хундила – ничего. Боги съели поросенка Фретилы, но все равно старший бог выбрал Алафриду. И нужна ли богам еда? Может, боги просто притворяются от скуки?
Алафрида прошла в глубину дома. Там лежали гладкие мешки из небесной ткани. У богов много всего. Большое богатство. Алафрида нахмурила светлые брови. Покусала губу… Старшему богу – большая часть положена. Уж она, Алафрида, проследит, чтобы в дележе доля ее бога большей была. Алафрида покажет старшему богу, что значит быть рачительной.
Алафрида – квено бога. В селе небось все умирают от зависти. И в бурге умрут. В бессильной ярости по земле кататься будут и локти кусать. И хорошо, и пусть себе катаются. Алафрида улыбнулась.
А может, и так станется, что удастся уговорить старшего бога назад на небо слетать и еще богатств
