Рон подбросила в камин еще топлива. Какое-то серое тряпье. Толстое и тяжелое, долго будет гореть. Затем забрала у Дениса стакан и поглядев на мутноватую, с крупинками сажи жидкость, решила, что хватит, и слила уксус в специальную фляжку, которая была со всех сторон изрисована черепами с костями и значками радиации… для более эрудированных сбоку было написано: «Яд»…
Любимые книги Рон были зачитаны до дыр. Особенно сборник стихов с невероятным количеством длинных закладок. Он был толщиной в целую ладонь, со страницами разного размера, наверняка сшитый из нескольких разных сборников. Обложки давно не было, а соответственно, названия и автора — тоже. На первом листе явно рукой Рон было написано: «Мои любимые стихи»… коряво, но без ошибок.
— Ты читать умеешь, Денис? — поинтересовалась Рон через некоторое время, просто потому что ей скучно было сидеть без дела.
— Умею. Не зря же пять лет в школе учился… — ответил Денис, медленно и осторожно перелистывая страницу.
— В школе? — глаза Рон загорелись любопытством. — До войны?
— Нет. Где мне? — отмахнулся Денис. — Во время войны. В приюте. Так, по мелочи — читать, писать, считать немножко…
— А-а… ну ладно, читай. Не буду мешать.
Рон сидела, обхватив руками коленки, и тихонько посмеивалась в рукав. На читающего Дениса смотреть действительно было смешно. Вид у него был такой, как будто он думал над какой-нибудь вселенской задачей. Он морщил лоб, прищуривался, иногда замирал, как каменный, с улыбкой или без поводил одной бровью, часто быстренько заглядывал на предыдущую страницу и тут же переворачивал ее обратно… а читать он и вправду умеет… и не по слогам, а быстро! Не притворяется, это видно. Ага! Ну вот и сквернющая привычка заглядывать в конец книги, как говорил когда-то дедушка… дедуль, ты меня слышишь? Ну скажи мне, что это за чудо-юдо такое… Не смешно. Как ты можешь не знать? Ну ладно… хороший он или нет? Хороший. Отлично. Что?! Ну и юмор у тебя! Совсем ничего не понимаю. А верить ему можно? А? Как себе? Вау! Но он ведь не «Чайка», вообще не солдат, да?.. Он вор. Забавно… хороший вор, которому можно верить, как себе, да еще и «не от мира сего»… помоги ему? И никаких объяснений? Нечестно… эх, деда, деда, всегда приходится думать самой.
— Когда снег застилает глаза,
Когда кровь на исходе почти,
Пусть твоя золотая слеза
Будет Солнцем в моем пути, — прочитал Денис карандашные каракули на последней странице книги. — Ты пишешь стихи?
— А… что? — встрепенулась Рон. — Стихи? Да, немножко. Тут нет ничего… я в книге только обрывки и задумки записываю. Настоящие стихи — у меня в голове.
— Почитай их мне… пожалуйста.
— Ладно, — неуверенно сказала Рон и, собравшись с силами, начала: —
Когда ты плачешь, как дитя,
Я обниму тебя за плечи.
Нет, слезы, страх не для тебя,
Отдай мне боль, и станет легче.
Я твое горе, как свое,
Захороню в токсичных складах,
В тех шрамах сердца, где гниет
И распадается отрава…
Ты счастье, молодость, любовь,
Я горе, старость и мученье,
И я война, и я же кровь,
И я твой друг, твое спасенье…
Я боль могу терпеть и смерть,
Ведь я солдат, солдат удачи,
Но не могу без слез смотреть,
Смотреть и видеть, что ты плачешь…
У Рон дрожал подбородок, так что изредка поклацывали зубы, похолодевшие руки нервно комкали край куртки, дыхание сбивалось, голос, так тот вообще не слушался… а в душе творился такой болезненный и мучительный хаос, что простому смертному не понять…
— Твоей рукой движет Бог, Рон… да что там, Он не смог бы так написать… — серьезно сказал Денис. Рон уже начала замечать, что по большей части то, что он говорил, не вязалось никак ни с его внешностью, ни с голосом, да вообще ни с чем. Так мог сказать ее дедушка (что он и делает в последнее время), но уж никак не этот непонятный вояка… — Тебе надо учиться… надо. Травы, звери, чудесные лекарства… ты, ты можешь все это вернуть! И такие, как ты, Рон…
— Денис, это же просто стих… Ив говорит, это полная чушь.
— Он не понимает. Или не хочет понимать… — Денис бросил свой серьезный тон и виновато улыбнулся. — У тебя есть еще стихи?
— Да… но потом, ладно? У меня до сих пор все поджилки трясутся. Я обычно никому стихи не рассказываю… Как, кстати, твоя рана поживает?
Рон присела рядом на корточки и осторожно размотала повязку. Кажется, Денис начинал понимать функцию «мелиссовой» мази… неизвестно насчет лечебности, может быть, она обезболивающая или еще какая, но бинт разматывался без проблем, а не отдирался с кровью.
— Ну ты даешь! — удивилась Рон, сняв последний виток бинта. — Вчера тут сплошные клочки были… а сегодня все уже почти срослось. Через пару дней, наверно, шрамом закроется.
— На мне все заживает, как на собаке, — похвастался Денис.
— Неудивительно… как в одной книжке говорилось, выживает сильнейший, — Рон вытащила из валявшегося посреди комнаты рюкзака коробку с красным крестиком на крышке. — Сколько тебе лет, Денис?
— Мне… много, — ответил он задумчиво.
— А конкретно?
— Очень, очень много… ай! Это месть?
— Нет, это спирт. Не боись, я просто мазь уберу по краям… и, кстати, чего это ты скрываешь свой возраст, а?
— Не надо пытать меня спиртом, я все скажу, — пошутил Денис. — Тебя так интересует, сколько лет Денису? Ладно, Денису сорок один, вроде бы.
— Воистину, выживают сильнейшие, — сказала Рон и прислушалась к звуку, доносившемуся с чердака. — Надо же, Ив куда-то загремел…
— А тебе сколько лет? — хитро спросил Денис. — Твоя очередь отвечать, Рон.
— Пятнадцать, — спокойно сказала она, виток за витком, точно спагетти наматывая на гнутую ложку мазь из банки. — С половиной.
— Выглядишь старше, — оценил Денис.
— Это по сравнению с кем? С Ивом что ли? — усмехнулась Рон. — Не поверишь, ему шестнадцать…
Рон осторожно положила на рану новую тряпочку с мазью и примотала ее бинтом.
