их Восьмого марта. В её время пацаны покрепче были. Во всех смыслах. Ну вот… «В её время», блин! А не спи, старуха, с молодым. Или ты действительно полагала, что он в тебя влюбился? Что за чушь! Ещё одному нервы портить хочешь? Недостаточно, что Панина дёргаешь за верёвочки и он послушным паяцем крутится так и эдак в попытках сохранить своё мужское достоинство? Ох, иногда лучше самая кондовая бесцеремонность, чем такая хитро выверченная завуалированная противоречивость. Выходи замуж за Волкова, Татьяна Георгиевна! Скажи ему при следующей встрече что-нибудь вроде: «Дядя Ваня, вы привлекательны. Я чертовски привлекательна. Мы оба уже не так чтобы юны, так какого хрена время тратить? Давайте поженимся!» Ага… А потом тоже как-нибудь попроще, без изысков, постарайся объяснить дяде Ване, что жить вы будете в основном у него. Но четыре раза в год – с тридцать первого декабря на первое января, с восьмого на девятое марта, с первого на второе сентября и ещё в твой день рождения – ты будешь не с ним, а с Семёном Ильичём Паниным, потому что так уж сложилась жизнь. И уже достаточно давно. А раз в неделю – то есть пятьдесят два раза в год, – ты будешь обязательно ночевать в своей квартире. Потому что там есть один портрет, за который ты держишься куда крепче, чем малыш за мамину юбку. Вот так вот в лоб это дяде Волкову Ивану Спиридоновичу закатай, да ещё и пожалуйся на то, что интерн, с которым ты спьяну переспала, не удосужился тебе даже цветочка преподнести в этот блядский Международный женский день. То-то дядя Ваня обрадуется! Гопака в праздничном трико спляшет и здоровенную конфету на палочке тебе купит. Признай, Мальцева, ты не способна к построению того, что у нормальных людей справедливо именуется приемлемыми отношениями. Сегодня ты примешь подарок у Сёмы и с удовольствием проведёшь с ним ночь. Через пару дней ты примешь «главный» подарок у Волкова. И не без удовольствия с ним переспишь. И всё это время тебе будет отчаянно обидно за то, что интерн, какой-то несчастный интерн, не преподнёс тебе по формальному поводу формальный же букетик. Вы что, влюбились в него, Татьяна Георгиевна? Нет. И что, вы любите Панина или Волкова, Татьяна Георгиевна? Тоже нет. Панин вам нужен, как нужна живущему в сейсмоопасной зоне хоть какая-то иллюзия твёрдой почвы под ногами. Волков вам нужен, потому что он недурён собой, богат и свободен. А любите вы, Татьяна Георгиевна, только покойника. Вот такая вот нездоровая херь творится в вашей душеньке, госпожа Мальцева. Любая дермоидная киста нервно курит.
– Это была не просто дермоидная киста! – вещал вечером в изоляторе обсервационного отделения, месте неофициально-негласных роддомовских гулянок, Юрий Владимирович Матвеев. – Нет-нет, ещё по результатам УЗИ я ожидал чего-то необыкновенного, но это! Это был не дермоид, а праздник патологоанатома! Катарсис гистолога!
Первые тосты за прекрасных дам остались позади. Сувениры раздарены. Ещё не подошёл тот момент, когда Засоскина вцепится в Родина, а доктора мужского пола начнут завлекать сюда хорошеньких молоденьких санитарок, но стадия «с бабами о работе» уже вошла в полную силу.
– Вот что такое дермоидная киста, а? Вот вы, пожалуйста, Маковенко! – В Матвееве во всю заиграл доцент.
– Ну-у-у… – проблеяла Светлана Борисовна. – Это доброкачественная опухоль.
– И всё? Это всё, что вы помните о дермоидной кисте, акушер-гинеколог несчастный? Как нам всем известно, – размахивал маринованным грибком на вилке Юрий Владимирович, – дермоидная киста относится с герминогенным или оогенным опухолям яичников. Действительно, как заметила двоечница Маковенко, доброкачественным. К опухолям именно этой группы относится зрелая тератома – от греческого «терас», что в переводе «чудовище», – или дермоид. Опухоль эта возникает из элементов недифференцированной голазы, то есть откуда, Денисов?
– То есть из трёх зародышевых листков, – улыбнувшись, спокойно ответил Александр Вячеславович, и на сей раз сидящий рядом с Мальцевой. Как-то так само собой получилось. Хотя Татьяна Георгиевна как раз села на своё прежнее законное место рядом с Паниным. Но начмед задерживался. Пару часов назад его вызвали в ургентную операционную главного корпуса. Уже должен был бы вернуться… Она села на своё законное место, а когда в изолятор зашёл Александр Вячеславович, то доцент Матвеев – сегодня не опоздавший ни на минутку и слишком радостный, что обыкновенно говорило о том, что он неплохо поработал и отлично заработал, – завопил: «Интерн, садитесь к нам поближе! Ваш интерн, Татьяна Георгиевна, большая умница!» Хорошо хоть Маргоша тут же села с другой стороны, чтобы, в случае чего, как говорится «взять на себя». Ну, в том смысле, чтобы при необходимости отвлечь, заболтать и послать. С поручением, например.
– Молодец, Денисов! У вас не только руки стоят, но ещё и… мозги работают. Это, конечно, не велика заслуга – знать термин, но судя по тому, как хлопает на меня глазами милашка Тыдыбыр, слово «голаза» знакомо ей куда меньше словосочетания «топ Яндекса». И возникает дермоид оттуда – в данном случае из голазы, а не из топа Яндекса, – почему? В связи с генетическими нарушениями и пороками развития. Почти у десяти процентов баб – от маленьких девочек до сильно пожилых женщин, – случается этот самый дермоид. То есть не так уж и мало, как понимаете. Дермоид средней статистической паршивости обычно не крупнее куриного яйца. И форма его соответственная. Поверхность гладкая, консистенция мягкая, тестоватая. Случаются, разумеется, неравномерности и плотности, но не так, чтобы очень. Представляет собой этот яйцеобразный дермоид как правило однокамерную кисту. И что там у нас, в среднестатистическом не слишком интересном дермоиде? Волосы, кожное сало. Ну и бугор, представляющий главную часть опухоли. Вот в этом бугре могут таиться уже и зубки и кости, имеющие отдалённое сходство с фалангами пальцев… И дермоид среднестатистический как правило односторонний. Чаще всего справа. Но сегодня мы с Александром Вячеславовичем Денисовым оперировали необычайной красоты тератому. Это был двусторонний, дамы и господа, дермоид! Каждый с голову младенца. Плотные, бугристые! Слева было образование, описанное в литературе как чрезвычайная редкость! А именно – нечто, имеющее сходство с уродливым до безобразия чудо-эмбрионом. А справа имелось ещё реже описанное в той же литературе скопление, содержащее ткани хвостовой части зародыша, пищеварительных органов, почечной, печёночной, селезёночной и поджелудочной тканей, а также поперечно-полосатые мышцы! Бугры дермоидов были отменно васкуляризированы, рядом с кровеносными сосудами были проложены мощные нервные стволы, вентральные поверхности бугров были оплетены сосудами лимфатическими, как Сан-Франциско столбами с проводами! А стенка одного из дермоидов – так уже даже была воспалена. Потому что кончики пучка густых каштановых волос впились в противоположную стенку оболочки дермоида и оттуда, разумеется, попёрла грануляционная ткань. Не прооперируй я её сегодня, то… То давайте выпьем за чудо природы – за женщин! – предложил доцент Матвеев. – И пусть в них будет как можно меньше дерьма. А если уж оно в них есть, это дерьмо, то мы, мужчины, всегда могли оказать своевременную помощь по удалению оного из их чудесных организмов. И говоря о дерьме, я не всегда имею в виду дермоид!
Вряд ли в какой-нибудь другой компании такой тост, поднятый в день Восьмого марта, был бы дружно всеми поддержан.
Весь в мыле, злой и трезвый Панин явился к моменту, когда Поцелуева вовсю ворковала с Родиным, но до лобызаний взасос дело ещё не дошло.
– Криминальный септический аборт. Матку удаляли, – коротко и тихо кинул он Матвееву и Мальцевой. – Идиотки! Двадцать первый век, а они сами себя ковыряют и потом по углам сидят, пока к стенке не припрёт. – И громко обратившись к собравшимся, немного притихшим при появлении начмеда, сказал: – Дорогие дамы и господа! – Панин поднял услужливо наполненный Маргаритой Андреевной бокал шампанского. – Не буду оригинален – я хочу поднять этот бокал за наших красивых, очаровательных, умных женщин!
Через полчаса Панин вышел из-за стола, шепнув Мальцевой:
– Жду тебя в машине через пятнадцать минут.
В ресторан решили уже не заезжать. Смысл? Поесть – на вечеринке в изоляторе поели. Ехали молча. У них не было принято обсуждать, как это бывает у многих постоянных любовников предмет под названием: «А что ты сказал жене?» Семён Ильич ни разу за все многие годы их отношений не плакался Татьяне Георгиевне на Варю, не обсуждал с ней своих детей. Ничего такого. Он понимал, что Таньке ничего этого не надо, и не заставлял её изображать из себя всё понимающую. Потому что прекрасно отдавал себе отчёт в том, что Мальцева и «всё понимание» – это как огонь и вода. И в схватке «кто кого» победит всепожирающий огонь, потому как во?ды всепонимания достаточно быстро иссякают. А у неё хватало ума пресекать своё редкое любопытство. Поскольку частенько случается, что любовница, единожды совершив
