не в смысле сексапильности даже, а в смысле точной реакции на мужиков… Этим нашего брата и брала. Я тоже признаюсь: если бы она захотела, я бы женился на ней тут же, даже спустя годы после нашего романа… Но после Кирюшечки замуж она не хотела принципиально, более всего ценила личную свободу… Гришка, извини, мы в самом деле зря тебя перебиваем… И?..
— Да чего уж там… — Он в очередной раз вздохнул и продолжил: — Словом, насчет Милкиного чутья ты, безусловно, прав: она мое состояние унюхала, в отличие от Маришки, дистанционно. И, как я теперь понимаю, решила немедленно вмешаться, как вмешивалась вообще во все, что касалось Малыша… Ну и как-то недели за две до… до развязки, предложила мне встретиться тайком ото всех и посидеть вдвоем в одном ресторанчике, где мы с ней прежде, давным-давно, часто бывали… Да, я согласился! И даже обрадовался — можешь меня за это, Малыш, убить прямо тут и сейчас… Только клянусь всем, что для меня свято, мы тогда именно посидели — и ничего больше… Так повернула ситуацию она, а вовсе не я… Предложила, чтобы не приводить меня в ярость, видимо, встретиться еще раз — через пару недель… И я… и мы…
— И вы — встретились! — не вынесла наконец я. — И я собственными глазами видела, как ты усаживал ее в машину, и цветы тоже видела, и…
— Стоп, снято! — рявкнул Корнет и посмотрел на меня, как солдат на вошь. — А не могла бы ты, девочка, захлопнуть свой очаровательный ротик?! Не обращай внимания, Гришка, продолжай!
— Ты же обещала, Малыш, — жалобно пролепетал мой муженек.
И я, сама не знаю как, нашла в себе силы последовать совету Оболенского, изо всех сил сжав зубы и губы.
— Да, я повел себя как последняя сволочь и распоследний подонок, — вошел Григ во вкус публичного покаяния. — Но я и был за это наказан — вдвойне!.. Да, вдвойне, можете не смотреть на меня круглыми глазами: не только тем, что Маришка ушла как раз в тот вечер… В общем, когда я довез после ресторана Милу до ее дома и заглушил машину с намерением… Ну ясно, с каким именно намерением… Она рассмеялась — надо было слышать, как злобно, яростно и… Короче, выдала мне все, что обо мне думает… И, уж поверьте, ничего хорошего она в тот момент не думала… Во всяком случае, после того как дверь ее подъезда захлопнулась, я еще минут двадцать не мог заставить себя тронуться с места — от бешенства… Давно заметил, ничего на свете не бесит человека так, как правда-матка, выплюнутая непосредственно в рожу…
Проклятая тошнота вернулась ко мне в ту секунду, когда сказанное Григорием дошло наконец до моего сознания… Вернулась вместе с волной почти непереносимого ужаса, петлей захлестнувшей мою шею… На какое-то время я потеряла дыхание, а возможно, это вновь было что-то вроде краткого обморока — не зря же, в конце концов, Корнет, когда я опамятовалась, толкал мне в лицо стакан с водой?!..
И надо было видеть, каким искренним сочувствием наполнился его взгляд, пока Григ, словно наседка, кудахтал и бестолково суетился, то поглаживая меня по лицу, то пытаясь обнять, то принимаясь извиняться…
Дыхание наконец вернулось ко мне вместе с осознанием страшной, роковой ошибки, совершенной тогда, три года назад… С пониманием, насколько напрасной оказалась ненависть, которой я жила, можно сказать, держалась на ногах все это время… Боже мой!..
И так же отчетливо и безжалостно я осознала в тот миг, что своей вины перед Милкой за оказавшуюся зряшной ненависть мне уже никогда в жизни не искупить… Такое вот страшное слово — «никогда»…
— Но почему, — простонала я, едва ко мне вернулась способность говорить, — почему она мне этого не рассказала, почему?!
Корнет, тут же вернувшийся на свое место, покачал головой, глядя на меня как на хронического недоумка:
— Марина, помнишь, я говорил тебе, что ты никогда не любила Милку по-настоящему и, значит, не понимала, не ценила… Я тебя вот о чем хочу спросить, если обещаешь, что никаких попыток хлопнуться в обморок больше не предпримешь…
— Мне кажется, худшее уже позади, — с горечью ответила я. — Если я действительно рожу этого ребенка, у нас получится настоящий псих…
— Никаких «если», Малыш. — Григ смотрел на меня с беспокойством и чуть ли не ужасом. — Ты должна меня простить, родная, но я не мог все это не рассказать именно сейчас, хотя поначалу собирался как-нибудь потом покаяться… Какого дьявола ты спросил об этом проклятом некрологе?!
Последнее относилось уже к Корнету, видимо, Григ начал приходить в себя, поскольку приступил к поиску виновных.
— Сейчас скажу, — пообещал Корнет. — Дай договорить с Маринкой!.. Так вот, скажи мне, детка, что именно помогало тебе держаться на ногах последние три года?..
— Ты хочешь меня добить? — поинтересовалась я.
— Нет! Хочу, чтобы ты и сейчас, и после не впадала в крайности! Так вот, помогало тебе чувство власти над Милкой, о котором мы с тобой как-то уже говорили. Тебе казалось, что ты знаешь о ней нечто, неизвестное никому, дающее тебе право втайне от нее ее же ненавидеть, следовательно — что? Некую тайную власть над ней…
— А она, — пролепетала я, униженная, раздавленная, — это понимала и… И молчала, позволяя мне себя ненавидеть… Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Милка была к тебе очень привязана, что рано или поздно сказала бы тебе правду… Она была также крайне самоуверенной персоной и полагала, что сумеет решить, когда наступит момент этой правды, — сама. У нее вполне хватало и холодного расчета, и мужества терпеть твое новенькое отношение к ней, скорее всего искренне забавляясь в душе… Ну а это уже и есть момент жестокости, если ты в состоянии понять, о чем я сейчас толкую… И все сказанное, таким образом, можете считать лирическим отступлением, поскольку больше мы об этом говорить не будем… Гришка, можешь отводить в сторону свой возмущенный взгляд, я. и не собираюсь мучить твою жену и твоего младенца… В общем-то не за что! Переходим к твоему вопросу насчет некролога, смысл которого мне теперь ясен. И — к убийце…
Я не могу сказать, что обладаю такой же способностью переключать свои мозги, какой владеет Корнет. За ним вообще мало кто поспевает ноздря в ноздрю. Но тогда я охотно переключилась — так же как и Григ, вновь нежно обнимавший мои плечи.
— В общем, ребятки, одно дело отношения с коллегами и более-менее близкими людьми, а другое — то, о чем мы и ведем сейчас речь… И говорить не стоит, что именно натворила тогда Милка, и нужно называть вещи своими именами… Катю Крымову, чудесную, талантливую девочку убила именно она — Песочникова Людмила Евстафьевна, убила своим знаменитым «золотым пером», как выясняется, по меньшей мере на тот момент абсолютно и насквозь лживым… При всеобщем попустительстве окружающих ее коллег, на фоне всеохватывающей безответственности их же… Нашу Милку настигло возмездие — будем исходить именно из этого… А нас с вами?..
— Ты… к чему клонишь?
— К тому, что мы, с вами, слава богу, живы и, следовательно, возможность покаяния у нас никто пока не отнимал… И это… Погоди, Григ! Сейчас скажешь… Так вот, это единственное, что может вытащить убийцу на свет божий, вынудить как-то прореагировать, а значит, совершить ошибку… Не говорю, что убийца совершит ошибку непременно. Но думаю, что, во-первых, поскольку времени на обдумывание теперь в таком количестве у преступника уже не будет, может совершить с большой вероятностью. И никак иначе эту вероятность нам не организовать…
— Ты… Уж не хочешь ли ты сказать… — заговорил Григ, который, в отличие от меня, догадался, что конкретно имел в виду Корнет.
— Хочу! Именно это я и хочу сказать… Огромная статья, аргументированно и логично излагающая нашу версию — с соответствующими случаю нашими комментариями… Счастье, что некролог был нейтральный, без соплей… Оставляющий право на покаяние… Писать предлагаю вместе, редактировать, прежде чем отдашь ее в руки Петрашовой, будешь ты сам. Но покажешь предварительно мне…
Далее мне следовало просто заткнуть уши, дабы наш с Григом будущий младенец, помимо испорченной нервной системы, не заполучил непосредственно в утробе полное знание русских народных
