есть? Вдруг меня оклеветали? Могут же у меня быть враги. Или, например, у него там есть тайная воздыхательница, которой Леша не ответил взаимностью и которая решила сначала развести его с женой, то есть со мной, а потом уже прибрать к рукам.
– Какая у тебя фантазия. Книжки писать не пробовала? Сейчас все, кому не лень, пишут. Глядишь, и заработок дополнительный будет, на няньку хватит. Если серьезно, то мне кажется, что у твоего Леши все намного проще, – Алина виновато смотрела в стол. – Извини, но мне не нравится, что ты тешишь себя несбыточными надеждами. Ушел и ушел. Забудь. Миллионы женщин разводятся и растят детей сами. У тебя не самый худший вариант. Наладь отношения с папой – и будешь как сыр в масле кататься.
– Нет. Я лучше Никиту в садик отдам. Справлюсь как-нибудь.
– Кто ж такого маленького в сад возьмет. У меня соседка полуторагодовалого отдала, так весь прошлый год на больничном с ним просидела. С работы выперли. Правда, у нее муж есть. С голоду не померли.
– Во-о-от.
– Маш! Что «вот»? А у тебя есть папа! Ты собираешься бороться с трудностями, которые создала себе сама! Да, морально тяжело, но это же не материальные проблемы, которые невозможно решить!
– Ты не понимаешь. Я не хочу просить у папы.
– Не понимаю. Почему? Потому что гордая? Гордость и глупость – разные понятия. Абсолютно. Если ты отдашь ребенка в сад, то на личную жизнь времени не останется.
– Закрываем тему. Я согласна напиться. Нянька посидит сегодня, не рассыплется.
– Вот это разговор. Соображать будем на троих?
– Разумеется. Сейчас Гусевой отзвонюсь.
Но Рита благое начинание подруг не поддержала.
– У меня сегодня второй заход, – страшным шепотом поведала она Маше.
– На кого сегодня? – вздохнула Маша, изобразив нетерпеливо приплясывавшей Шульгиной безмерную печаль.
– Не пойдет? – огорчилась Аля, пытаясь тоже прилипнуть к трубке. – А чего так?
– Я тренирую силу воли. Сегодня сама пригласила Артема на свиданку.
– Изнасилуешь? – обрадовалась Алина.
– Надеюсь, наоборот, – прошипела Рита.
– Чего, чего она говорит? – Шульгина терлась ухом о трубку, мешая Маше разговаривать.
– Наоборот, это как? – опешила Маша, шикнув на Алю.
– Надеюсь, что он меня, а не я его.
– А, ясно. Удачи, – насмешливо подытожила Маша.
– Чего? Ну, вечно вы без меня все решаете, – расстроилась Шульгина, тоскливо наблюдая, как Маша прячет мобильный в сумочку. – Она хочет его напоить и обесчестить?
– Мама дорогая, – прыснула Маша. – Словеса-то какие! Ага. А потом, как честная женщина, женится на нем.
– Хорошо быть такой напористой, – опечалилась Алина. – А я вечно боюсь выглядеть глупо. И чем больше боюсь, тем глупее выгляжу. Мужиков надо брать на абордаж и волочь в стойло насильно. По доброй воле они идут только в чужие стойла, как ни странно.
– Да-да, или в своем стойле у него там такая мамаша, что такой комплект и даром не нужен.
– Ты намекаешь на Толика?
– Не то чтобы намекаю…
– Да все правильно! Если он маму уже сейчас ставит выше меня, то зачем он мне нужен? Или нужен?
– Не знаю, Алька, тебе виднее.
– Не виднее. Я вообще ни черта не вижу. Хожу, как слепой по огороду, чучела сшибаю. И, самое обидное, что даже сшибленные мной жертвы подбирают соперницы.
– Это надо обмыть. Заметила, мы настолько отчаялись, что перешли на менталитет алкашей, у которых одна радость – выпить.
– Мария, меня это тоже беспокоит. Надо будет обсудить проблему за рюмкой чая. На троих, конечно, соображать лучше, но, раз Гусева откололась, будем справляться без нее.
– Поздравляю с окончанием рабочего дня, – помахал им рукой Сокольский, стремительно проносясь мимо. – Вас куда-нибудь подвезти? Нет? Тогда до завтра.
– Я медленно соображаю, или он разговаривал сам с собой? – озадачилась Шульгина. – Я бы подвезлась куда-нибудь.
– Пошли. Это был акт вежливости. Забудь.
Освежив макияж, подруги устремились к выходу.
У проходной маялся Олег Ленский собственной персоной. В его руке небрежным веником, понуро уставившись в пол, алел букет роз. Ленский вышагивал туда-обратно, розы беспомощно мотались из стороны в сторону, а за окном тощий клен зазывно тряс последними листьями. Осень. В Машиной душе тоже была осень. А визит Ленского, как это ни ужасно, можно было приравнять к бабьему лету в разгар дождливого сентября. Сердце предательски заколотилось, щеки обдало жаром, а в голове подленько
