Бабай

лечь и дождаться, когда они подымутся и Валерия начнет собирать Михаила на работу… и вдруг уловил какое-то движение за ножкой кровати.

Нагнувшись, он увидел необычное насекомое. Оно походило на крупного жука размером с половину мизинца, только сзади у него тянулись длинные, раза в полтора длиннее, чем туловище, стрекозиные крылья, сложенные как хвост павлина. Странная букашка явно предпочитала не высовываться из тени.

Чтобы лучше рассмотреть находку, Назар осторожно подтолкнул ее указательным пальцем к свету… и ойкнул, одернув руку. Потому что насекомое, ловко увернувшись, тяпнуло его за палец и юркнуло к самой стене. Назар не успел вовремя заметить у букашки наличие похожих на миниатюрные кусачки жвалок. К счастью, палец пострадал не сильно. Лишь две крошечных красных точки на подушечке. Испуг оказался куда большим.

Несговорчивость букашки его разозлила. Она, вероятно, залетела в окно ночью, правда, Назар таких вот раньше не встречал. Даже за городом, когда они выезжали всей семьей отдохнуть на природе. И слишком уж она была большая, почти со среднюю стрекозу, и какая-то… мраколюбивая, что ли.

Он все-таки вытолкал ее наружу с помощью ракетки для бадминтона. Насекомое тут же попыталось удрать обратно под кровать, но Назар был к этому готов и перекрыл ему путь заранее приготовленной дощечкой для лепки пластилина. Букашка слепо ткнулась в дощечку головой, растопорщила по-стрекозьи свои тонкие длинные крылья и, быстро-быстро двигая короткими толстыми усиками, застрекотала. Где-то в глубине ее полупрозрачной матовой спины неистово билась ярко-малиновая жилка.

Насекомое попыталось обойти препятствие с фланга.

«Она пришла оттуда, откуда и он приходил», – подумал Назар.

Букашка снова намеревалась драпануть; на сей раз уже в сторону письменного стола, но Назар ловко подсек длиннокрылое насекомое дощечкой как совком и выбросил между оконными рамами. Наверное, ему не удалось бы это так легко проделать с обычным крупным насекомым, однако чудная букашка становилась на свету чрезвычайно вялой и неуклюжей; явно бесполезные крылья ее только отягощали. Она коротко стрекотнула и свалилась аккурат между двумя пауками, устроившими засаду на мух, залетающих с улицы. Одно крыло влипло в паутину, но насекомое на удивление просто освободилось. Пауки засуетились вокруг внезапно свалившейся огромной добычи. Букашка подпустила одного поближе и схватила его своими жвалками. Движение было настолько стремительным, что Назар не успел уследить, как это произошло. Вот паук перебирает лапками в нескольких сантиметрах от букашки, обходя сбоку, и вот он уже отчаянно дергается в челюстях-кусачках.

Другой паук, почуяв неладное, в панике бросился наутек. Но тут же был настигнут, схвачен и съеден целиком. И снова Назар проморгал главный момент, так же, как с первым пауком.

Не букашка – настоящий монстр.

Тут плотное облако на небе ушло в сторону, и на оконную раму упал прямой желтый луч выглянувшего из-за соседнего дома солнца. Длиннокрылая букашка заметалась в поисках спасительного укрытия, застрекотала, а потом как-то вдруг сникла и поползла на брюшке, теряя крылья и оставляя позади себя влажный блестящий след, похожий на сопли. Малиновая жилка внутри потускнела.

Спустя минуту Назар не мог отыскать даже самых незначительных следов странного насекомого. Оно погибло на солнце, а его останки попросту испарились.

«Ты не любишь солнце, – подумал Назар, – и он тоже. Поэтому и приходит только ночью».

2

Этим утром завтракали все вместе за одним столом. Валерия разрешила Назару подняться и помогла застелить постель. Но взяла слово, что он не станет выходить на балкон и играть на полу.

Во время завтрака Назар заметил, что у матери подпорчено настроение, и предположил, что, наверное, это из-за того раннего звонка. Ели молча, все разговоры в основном сводились к просьбам передать что- нибудь со стола. Приняв после еды лекарства, он вернулся в детскую и, немного подумав, взялся за ремонт «Сторожа».

Протягивая новые нити вместо порванных, он вдруг почувствовал себя участником странноватой, но невероятно увлекательной игры.

И очень опасной.

В катушке осталось чуть больше половины ниток, поэтому Назар разместил поперечные отрезки экономнее, чем в прошлый раз, и пустил в ход нити периметра – что были порваны, однако годились для коротких стежков.

Вновь ползая на животе под кроватью (и одновременно прислушиваясь, чтобы Валерия не застала, его врасплох), Назар уже не впервые обратил внимание на старые отметины от ножек кровати, что отпечатались на лакированной поверхности паркета. Кое-где лак был содран мутными полосами. Еще раньше он заметил похожие следы у противоположной стены комнаты – только те были от кровати меньшего размера, скорее всего, там когда-то стояла детская кроватка.

Солнце успело переместиться в бок, яркими косыми лучами забралось на две ладони под кровать, и теперь следы выделялись особенно четко. Пахло пылью.

«Он приходил сюда и раньше, еще до меня».

Потревоженные его возней мелкие частички щекотали ноздри, Назар несколько раз чихнул, плотно зажимая рот ладонью, чтобы не услышала Валерия.

«Что произошло? Тогда, с теми детьми? Где они сейчас?»

У него в сознании будто снова зашевелился бесплотный голос Того, Кто Стучит По Трубам: «Мне проторен путь сюда… давно проторен… не тобой…»

Значит, тем, кто жил в этой комнате раньше него. Назар почему-то испытывал уверенность, что это был мальчик, а не девочка, который был значительно старше него, уже подросток. А в той, другой кровати, что поменьше, спала его младшая сестра…

Откуда он все это знает? Может быть, дурные места способны каким-то образом передавать не только страхи, но и мысли тех, кто провел в них долгое время, – тем, кто пришел позже? Иначе, откуда ему знать о…

Ведь все это не было его собственными фантазиями, вот в чем дело. Знание было похоже на воспоминания, отрывочные и размытые, словно картинка фильмоскопа с расстроенным фокусом. Потому что это были чужие воспоминания, оставшиеся в этой комнате, в этих стенах.

И еще они успели значительно поблекнуть от времени, выцвести, выветриться – как он сам выразился однажды.

Интересно, что сказал бы по этому поводу Дедуля-Из-Лифта? Он кое-что понимал в теории дурных мест, хотя, как и все взрослые, не верил в монстров.

Когда «Сторож» был приведен в рабочее состояние, Назар сложил все необходимое для его починки в ящик своего письменного стола: катушку с капроновыми нитками, похудевшую уже на две трети, моток тонкой медной проволоки, маленькие пассатижи и ножницы. Затем решил немного поиграть в «тетрис», но нигде не смог его отыскать. По-видимому, игру забыли в больнице.

Ну и пусть, – подумал Назар без особого сожаления. Может, ее найдет кто-нибудь из детей, которого так же посадят в тот огромный мрачный изолятор, где все ящики в тумбочках исписаны посланиями бывших узников дурного места, – и эта мысль Назару понравилась. Только бы не успели сесть батарейки…

Назар собирался попросить разрешения посмотреть в спальне телевизор, когда в детскую вошел отец. На нем был уже строгий костюм, поскольку вскоре он должен был отправляться в офис; одной рукой Левшиц все еще поправлял галстук темно-синего цвета.

– Ты уже идешь, пап? – Назар подумал, что тот заглянул попрощаться, как делал всегда, если он оставался дома и уже не спал.

– Да, скоро выхожу, – Левшиц прошелся по комнате, мельком глянул на кровать, туда, где крепился колокольчик, и присел с краю.

– Ты хотел что-то сказать, па? – Назару показалось, что отец выглядит несколько виновато. Непривычно было видеть его таким.