туча. У него на глазах тучу расколола надвое зигзагообразная вспышка молнии. Раздался настолько оглушительный удар грома, что даже шквал, казалось, почтительно замер, ибо сразу вслед за раскатом наступила полная тишина. Первые несколько крупных капель в безмолвии упали на запрокинутое лицо Дэвида, и вновь на него набросился яростный ветер, снова завыл в кронах деревьев, срывая листья, ломая ветви и наполняя тьму стонами и треском.
А Дэвид стоял в самой сердцевине воющего мрака и думал только об Антиклее, о невыразимом кошмаре, который грозил ей. Он должен разделить, он разделит с нею этот кошмар! Дэвид пригнул голову, застегнул куртку и бросился навстречу секущему дождю.
Мокрый до нитки, ослепляемый голубыми вспышками молний и оглушаемый громовыми раскатами, еле удерживаясь на ногах под напором ветра и дождя, пробивал он себе дорогу - шлепал по пузырящимся лужам, скользил на размокшей глине, спотыкался о сломанные сучья. Он развил максимальную скорость, на какую был способен. Но буря с каждым его шагом ярилась все сильнее, заглушая ливень и ветер, почти непрерывно грохотал гром; казалось, сотрясался небесный свод, а яркие вспышки молний выхватывали из ночи мгновенные картины жестокого разорения, которые тут же заливало дегтем непроглядного мрака. Дэвид уже не порывался бежать, он едва переставлял непослушные ноги, цеплялся за что попало руками и больше не пытался разглядеть дорогу. Так он пробирался, потеряв представление о том, где находится, пока наконец молния не высветила знакомую высокую стену с маленькой калиткой, за которой, как он помнил, находился Лорингский парк. Дэвид двинулся вперед с вытянутыми руками и уже смутно различал калитку, когда из тени стены вынырнул неясный силуэт, и хриплый голос приказал ему:
- Стой!
Но кто из смертных совладает в подобную минуту с любящим безумцем! Дэвид не колеблясь прыгнул вперед и вцепился в неизвестного. Тот оказался силен, но силен был и Дэвид, а отчаянье придало ему решимости. Не обращая внимания на боль в вывернутой руке, он припечатал противника к стене, почувствовал его ослабевшую хватку, рванулся и, ввалившись в калитку, сломя голову помчался вперед.
Он пронесся по неровному дерну под могучими деревьями и попал в еще более густой мрак под стонущими тисами, непосредственно окаймлявшими стены особняка. Дэвид на ощупь пробрался вдоль стены к мокрому каменному крыльцу и остановился, чтобы перевести дух, всматриваясь в огромный темный дом и прислушиваясь к гудению ветра.
Лишь только Дэвид достиг цели, буря как будто начала отступать, гроза откатилась куда-то в сторону, ливень утих, и сквозь разрыв в тучах проглянул бледный диск луны.
С трудом засунув руку в сырой карман, Дэвид достал кинжал с серебряной рукояткой, поднялся на широкую террасу и, выбрав определенное окно, попробовал при помощи кинжала взломать решетчатый ставень. Ставень не поддавался, но после некоторых усилий, просунув крепкое лезвие между рамами, Дэвид сумел поднять крючок, и ставень распахнулся. Дэвид влез в окно и тихо прикрыл его за собой.
Где-то вдалеке пророкотал гром, но вместо яркой вспышки молнии комнату осветило бледное сияние полной луны. Дэвид в изнеможении опустился на кушетку у окна и прислонился к стене. В этой комнате сэр Невил нашел свою бесславную смерть.
Лунный свет постепенно набирал силу, и Дэвид начал различать отдельные предметы - книжный шкаф, письменный стол, кресло с высокой спинкой - то самое, в котором тогда сидела, развалясь, страшная фигура с остекленевшими глазами и издевательской ухмылкой на губах... Дэвид смотрел на темное кресло, как вдруг вздрогнул и замер на вдохе... В кресле и сейчас кто-то сидел!
К горлу подкатила волна тошнотворного ужаса. Как Дэвид ни старался убедить себя, что это обман зрения, страх был столь велик, что он понял: если немедленно что-нибудь не предпринять, ужас совершенно парализует его...
Стиснув кулаки, Дэвид заставил повиноваться непослушное тело, встал и медленно, короткими шажками двинулся к страшному креслу. Ближе, еще ближе... Нет, это не обман зрения, луна тут ни при чем... Он увидел низко склоненную голову, седые волосы, бледные руки, сложенные словно для молитвы... складки платья...
Из груди Дэвида вырвался стон облегчения, и в то же мгновение спящая шевельнулась, горестно вздохнула и подняла голову.
- Миссис Белинда! - выдохнул он.
- А, это вы, мистер Дэвид... - Голос ее был тих и как-то необыкновенно нежен. - Кажется, мы с вами пришли слишком рано. А я заснула, и мне приснился чудесный сон...
- П-почему... з-зачем вы... В этом кресле?..
- Потому что в нем умер Невил. Здесь я ближе к нему... Ох, да вы же насквозь промокли! Вы дрожите, бедный мальчик, и теперь наверняка схватите простуду!
- Это н-ничего, м-мадам.
- Смотрите-ка, гроза-то совсем кончилась, и ночь, видимо, будет чудесная... Дэвид... Можно называть вас просто 'Дэвид'?
- Да, конечно...
- Антиклея рассказала мне все о вас. Я рада, очень рада. Теперь она останется не одна... Ведь этой ночью я ее покину.
- Покинете ее?.. Сегодня ночью?
- Да, Дэвид. Сегодня мой Невил наконец придет за мной и заберет меня с собой... Наконец-то он узнал, что такое истинная любовь... Видите ли, Дэвид, я - его жена. Многие годы я держала это в тайне, потому что он так хотел, но сегодня... Почему вы так странно смотрите на меня, Дэвид?
Пока Белинда говорила, луна поднялась совсем высоко и высветила все до последней черточки. Тоненькая и, несмотря на белоснежные волосы, молодая, она прижималась щекой к валику рокового кресла; маленькие руки нежно поглаживали обивку. Пораженный кротостью и чистотой, осенявшей весь ее облик, Дэвид не мог не вспомнить другого человека, сидевшего на этом самом месте, лицо, на котором навсегда застыла издевательская усмешка и которое не смягчила даже смерть.
- Боже, - прошептал он, - и вы не боитесь... сидеть здесь?
- Я часто это делаю, Дэвид. Я его очень любила. Он был моим мужем... и я убила его, чтобы спасти от самого себя.
- Вы?! - Дэвид остолбенел. - Вы?..
- Да. - Она вздохнула. - Оставался единственный способ... Потому что я любила его. Он погубил мою молодость, но я любила его. Он разбил мне сердце, но я все равно любила его. Он оскорблял и унижал меня, но я продолжала его любить!.. Только... только, Дэвид, в тот раз он собирался сделать нечто такое, чему нет прощения - даже моего. Он хотел совершить грех, который невозможно искупить, и потому я убила его, Дэвид... Я отправила его к Богу, и Господь, в бесконечном своем милосердии, потому что Он все понимает, может быть, еще простит его.
- А... где была Антиклея? С вами?
- Нет, Дэвид. Я стояла на верху лестницы, дверь сюда была открыта, и я услышала, что сказал девочке Невил. Она вообще-то крепкая, но тут заплакала. Это такой жестокий стыд... Потом вырвалась и убежала. Тогда я спустилась вниз и вошла. Он был один. Я начала умолять его, встала на колени... Он хотел пнуть меня ногой... О, Невил!.. Но не дотянулся, у него только слетела туфля... Он сидел и писал завещание в пользу Томаса Яксли. Я выхватила бумагу, плакала, умоляла... А он снова заговорил о том, что намеревался сделать... смеялся над моими мольбами и слезами... Бедный Невил!.. Передо мной на столе лежал кинжал, и я, продолжая плакать и умолять, взяла его и убила Невила. Убила, потому что любила. И теперь он узнал, понял наконец... что моя любовь, разбитое сердце, мои страдания... не были напрасны... - Она глубоко вздохнула. - Сегодня он придет за мной, за своей женой! Сегодня ночью я буду с ним, буду утешать его, разделю с ним все, что в своем милосердии предопределил ему Господь. Поэтому, Дэвид, я сегодня так счастлива. Счастлива как никогда.
Тихий голос умолк, лицо Белинды светилось внутренним сиянием, глаза закатились в экстазе.
Небо, похоже было, очистилось от туч - в окно падал ровный столб лунного света. Дэвид, словно в гипнотическом трансе, оцепенело уставился на него. Очнулся он от прикосновения маленькой руки.
- Бедный мальчик, вы совсем промокли, - пожалела его Белинда. - И всегда выглядите таким одиноким... Но теперь у вас есть Антиклея! Вы любите ее, Дэвид? Очень любите?
