— Грекам это на пользу. Выбьет дурь у них из головы. Я обвел глазами людную улицу Сохо.
— Надеюсь, сразу по прибытии Зевс поразит тебя молнией.
Он решил, что я шучу.
— Эпоха толпы, старичок. Эпоха толпы.
Он протянул руку. Знай я приемы, выкрутил бы ее и перебросил его через себя. Долго еще перед глазами маячила его темно-синяя спина, удаляющаяся к Шефтсбери-авеню; вечный триумфатор в схватке, где побеждает слабейший.
Через несколько лет я выяснил, что тогда он действительно блефовал, хоть и не в том вопросе. Я наткнулся на его имя в газете. Его арестовали в Торки за подделку эмиссионных чеков. Он гастролировал по всей Англии под видом капитана Александра Митфорда, кавалера ордена «За безупречную службу» и Военного креста.
«Хотя, — гласило обвинительное заключение, — подсудимый и находился в Греции в составе освободительной армии после поражения Германии, в движении Сопротивления он участия не принимал». И далее: «Выйдя в отставку, Митфорд вскоре вернулся в Грецию и получил там место учителя, предъявив фальшивые рекомендации. Уволен за профнепригодность».
Ближе к вечеру я позвонил в Мач-Хэдем. Долго слушал длинные гудки. Наконец — голос Лилии де Сейтас. Она запыхалась.
— Динсфорд-хаус.
— Это я. Николас Эрфе.
— А, привет, — как ни в чем не бывало произнесла она.
— Простите. Я была в саду.
— Мне нужно с вами увидеться.
Короткая пауза.
— Но мне нечего добавить.
— Все равно нужно.
Снова тишина; я чувствовал, как она улыбается.
— Когда? — спросила она.
74
На следующий день я ушел рано. Вернувшись около двух, обнаружил под дверью записку от Кемп: «Заходил какой-то янки. Говорит, ты ему срочно нужен. В четыре будет тут». Я спустился к ней. Она большим пальцем размазывала поверх грязных, янтарно-черных риполиновых[133] пятен жирных червяков зеленого хрома.
Вмешиваться в «творческий процесс» обычно воспрещалось.
— Что за тип?
— Сказал, ему надо с тобой поговорить.
— О чем?
— Собирается в Грецию. — Отступила назад, критически изучая свою мазню; во рту — папироса. — Туда, где ты работал, по-моему.
— Как же он меня разыскал?
— А я откуда знаю?
Я перечитал записку.
— Какой он из себя?
— Боже, да потерпи ты час-другой! — Повернулась ко мне. — Не мельтеши.
Он явился без пяти четыре, тощий верзила с типично американской стрижкой. В очках, на пару лет младше меня; приятное лицо, улыбка, само обаяние, свежий, зеленый, как салатный лист. Протянул руку.
— Джон Бриггс.
— Привет.
— Николас Эрфе — это вы? Я правильно произношу? Эта дама внизу…
Я впустил его.
— Обстановочка тут подгуляла.
— Так уютно. — Он оглядывался, ища нужное слово.
— Атмосфера. — Мы двинулись наверх.
— Не ожидал, что они возьмут американца.
— Взяли. Понимаете… ну, на Крите неспокойно.
— Вот оно что.
— Я два семестра учился в Лондонском университете. И все пытался устроить себе годик в Греции, перед тем как отправиться домой. Вы не представляете, как я рад. — Мы замешкались на лестничной площадке. Он заглянул в дверь, к швеям. Кто-то из них присвистнул. Он помахал им рукой.
— Какая прелесть. Настоящий Томас Гуд.
— Как вы нашли эту работу?
— В «Таймс эдьюкейшнл саплмент». — Привычные названия английских учреждений он произносил неуверенным тоном, словно полагал, что я о них впервые слышу.
Мы вошли в квартиру. Я закрыл дверь.
— А мне казалось. Британский совет теперь не занимается вербовкой.
— Разве? Видимо, подкомиссия решила, что раз мистер Кончис все равно здесь, он может заодно со мной побеседовать. — В комнате он подошел к окну и залюбовался унылой Шарлотт-стрит. — Потрясающе. Знаете, я просто влюблен в ваш город.
Я предложил ему кресло поприличнее.
— Так это… мистер Кончис дал вам мой адрес?
— Конечно. Что-нибудь не так?
— Нет. Все в порядке. — Я сел у окна. — Он рассказывал обо мне?
Он поднял руку, будто успокаивая.
— Ну да, он… то есть я понимаю, он говорил, учителя просто погрязли в интригах. Чувствую, вы имели несчастье… — Он не закончил фразу. — Вам до сих пор неприятно об этом вспоминать?
Я пожал плечами.
— Греция есть Греция.
— Уверен, они уже потирают руки при мысли, что к ним едет настоящий американец.
— Непременно потирают. — Он покачал головой, убежденный, что втянуть настоящего американца в левантийскую школьную интригу просто невозможно. — Когда вы виделись с Кончисом? — спросил я.
— Три недели назад, когда он был тут. Я бы раньше к вам зашел, но он потерял адрес. Прислал уже из Греции. Только утром.
— Только утром?
— Угу. Телеграммой. — Усмехнулся. — Я тоже удивился. Думал, он и забыл об этом. А вы… вы с ним близко знакомы?
— Ну… встречались несколько раз. Я так и не понял, какой пост он занимает в педкомиссии.
— По его словам, никакого. Просто содействует им. Господи, как же виртуозно он владеет английским!
— Не говорите.
Мы приглядывались друг к другу. Он сидел с беззаботным видом, в котором угадывалась не природная непринужденность, а тренировка, чтение книг типа «Как разговаривать с незнакомыми». Чувствовалось, что все в жизни ему удается; но завидовать его чистоте, восторженности, энергии было совестно.
Я напряженно размышлял. Мысль, что его появление совпало с моим звонком в Мач-Хэдем случайно, казалась столь абсурдной, что я готов был поверить в его неведение. С другой стороны, из нашего
