— С лимоном.
У меня словно гора с плеч свалилась. Она сейчас поступила так, как ни за что не поступила бы, если принять на веру рассказы Кончиса — не столь же она безумно изощрена или изощренно безумна, чтобы бить старика его собственным оружием. Я вспомнил о «бритве Оккама»: из многих версии выбирай простейшую. Но нужно было сыграть наверняка.
— Почему я должен считать вас сумасшедшей?
— А почему я должна считать, что вы не тот, за кого себя выдаете?
— Ну и почему же?
— Потому, что ваш последний вопрос вас изобличает. — Сунула чашку мне под нос. — Пейте.
Я уставился на чашку, потом поднял глаза на Жюли.
— Ладно. Не верю я, что у вас хрестоматийный случай шизофрении.
Неприступный взгляд.
— Откушайте-ка сандвича… мистер Эрфе.
Я не улыбнулся, выдержал паузу.
— Жюли, это ведь бред. Мы с вами во все его ловушки попадаемся. Мне казалось, в прошлый раз мы договорились, что в его отсутствие не станем друг друга обманывать.
Она неожиданно встала и не спеша направилась в западный конец колоннады, откуда к огороду спускалась лесенка. Прислонилась к стене дома, спиной ко мне, глядя на далекие горы Пелопоннеса. Помедлив, я тоже встал и подошел к ней. Она не обернулась.
— Я вас не виню. Если он лгал вам обо мне столько же, сколько мне о вас… — Протянул руку, тронул ее за плечо. — Перестаньте. В прошлый раз мы заключили честный договор. — Она точно застыла, и я опустил руку.
— По-моему, вам хочется еще раз меня поцеловать. К этой наивной прямоте я не успел подготовиться.
— А что в этом плохого?
Вдруг она скрестила руки, повернулась спиной к стене и внимательно взглянула на меня.
— И лечь со мной в постель?
— Если получу ваше согласие.
Посмотрела прямо в глаза, отвернулась.
— А если не получите?
— Неуместный вопрос.
— Так может, и пробовать не стоит?
— Хватит изголяться!
Моя грубость осадила ее. Съежилась, не отнимая рук от груди.
Я сбавил тон.
— Слушайте, что ж он вам, черт возьми, наговорил? После долгого молчания она пробормотала:
— Не пойму, чему верить, чему нет.
— Собственному сердцу.
— С тех пор, как я здесь, его не так просто поймать. — Помедлив, мотнула склоненной головой. Тон ее немного смягчился. — Когда вы в прошлый раз ушли, он сказал одну жуткую гадость. Будто вы… вы шлялись по девкам, а в греческих борделях легко подцепить заразу, и целоваться с вами не стоит.
— И на сей раз я, по-вашему, в бордель ездил?
— Не знаю я, куда вы ездили.
— Значит, вы ему поверили? — Молчание. Проклятый Кончис; еще на клятву Гиппократа ссылался, скот. Вперясь в ее макушку, я произнес: — С меня хватит. Ноги моей больше здесь не будет.
Подтверждая угрозу, я направился к столу.
— Прошу вас! — воскликнула она. И, подыскав слова:
— Я же не сказала, что поверила.
Я остановился, обернулся. Враждебности в ней, кажется, поубавилось.
— А ведете себя, будто поверили.
— Как же мне себя вести, раз я не понимаю, во имя чего он все кормит и кормит меня небылицами.
— Если он сказал правду, почему с самого начала вас не предостерег?
— Мы задавали себе этот вопрос.
— А ему задавали?
— Он сказал, что сам только что об этом узнал. — И, чуть ли не с нежностью: — Прошу вас, не уходите.
Она долго не отводила взгляд, и я убедился, что ее мольба совершенно искренна. Опять подошел к ней.
— Ну, мы до сих пор считаем его хорошим?
— В каком-то смысле да. — И добавила: — Несмотря ни на что.
— Дух мой сподобился-таки межзвездного перелета.
— Да, он нам рассказывал.
— А вас он гипнотизировал?
— И не раз.
— По его словам, именно таким способом он выведывает ваши сокровенные мысли.
Она было растерялась, вскинув глаза, но затем протестующе фыркнула:
— Смех, да и только. У него бы при всем желании не получилось. Джун всегда при этом присутствует, по его же настоянию. Гипноз просто помогает — весьма эффективно, кстати — вжиться в роль. Джун свидетельница: он объясняет, что от меня требуется… а я каким-то образом усваиваю.
— И Жюли — очередная роль?
— Я паспорт покажу. Сейчас нет с собой… в следующий раз. Клянусь.
— А две недели назад… почему не предупредили, что он собирается пустить в ход версию с шизофренией?
— Я вас предупредила: кое-что готовится. Насколько осмелилась.
Во мне снова зашевелилось недоверие; я чувствовал, что сомнения обуревают и Жюли. Что ж, придется признать: по-своему она и вправду меня предупреждала. Теперь, когда я перехватил инициативу, она заметно ослабила сопротивление.
— Ладно… По крайней мере, психиатр он все-таки или нет?
— Недавно выяснилось, что психиатр.
— Значит, все это надо понимать в медицинском плане? Бросив на меня еще один испытующий взгляд, принялась изучать узоры плитки.
— Он то и дело рассуждает о моделируемых ситуациях. О формах поведения людей, которые сталкиваются с непостижимым. И о шизофрении много рассказывает. — Пожала плечами. — Как перед лицом неведомого в человеке дробится мораль… и не только мораль. Однажды заявил, что неведомое — важнейший побудительный мотив духовного развития. То есть тот факт, что нам неизвестно, для чего мы родились. Для чего существуем. Смерть. Загробная жизнь. И тому подобное.
— Так что же он хочет с нашей помощью подтвердить или опровергнуть?
Не поднимая глаз, покачала головой.
— Честно говоря, мы всю дорогу это выведываем, но он… он приводит один и тот же довод: если он сообщит нам конечную цель, поделится своими ожиданиями, то мы непременно станем вести себя совсем иначе. — У нее вырвался сдавленный вздох. — Какой-то резон тут есть.
— Этот аргумент я уже слышал. Когда попросил его описать вашу мнимую болезнь подробнее. Посмотрела мне в лицо.
— Подробностей хоть отбавляй. Мне их пришлось вызубрить. Он придумывал, а я учила наизусть.
— Ясно только одно. С какого-то перепугу он решил завалить нас враньем. Но ради чего поддаваться внушению? Я такой же сифилитик, как вы — шизофреничка.
Опустила голову.
