Нас захлестывало валом. Борьба продолжалась не более двух минут. Все работали молча.
Наконец мы у цели. Плот с разбегу ударился о береговые камни, лопнул пополам и, развернувшись, снова понесся, подхваченный течением. Но нас на нем уже не было. Следом за плотом, спотыкаясь, по камням бежал Павел Назарович.
-- Чего же вы стоите? Белье-то уплыло! -- кричал он, продолжая молодецки прыгать по камням. Но плот уходил все дальше.
-- Штаны-то у меня домотканные, грубые, как же я без белья ходить в них буду? -- горевал Зудов.
Мы развели костер, развесили одежду Павла Назаровича и только тогда вспомнили про голод. Небо попрежнему оставалось затянутым облаками, и по реке Тянул холодный низовик. Пока варили обед, я прошелся берегом, еще надеясь найти след Левки. Но напрасно, нигде никаких признаков.
Отогревшись у костра и подкрепившись рисовой кашей, мы накинули рюкзаки и пошли дальше, взяв направление на северо-запад. Теперь вместо ремней мы привязали к рюкзакам веревки, сплетенные из тальниковой коры (лыка). Они же заменяли нам пояса. Крутой ключ, по которому мы поднимались, скоро кончился, и мы оказались на верху правобережного хребта. Вдруг до слуха долетел знакомый лай, и все насторожились. Прокопий даже снял шапку.
-- Левка жив! -- радостно вырвалось у него. -- Ниже залома лает.
Еще с минуту мы прислушивались, затем, как по команде, бросились обратно к Ничке.
По лаю Левки, в зависимости от интонации голоса и настойчивости, мы обычно угадывали, кого он облаивает; медведя, сохатого или загнанную на дерево росомаху, но на этот раз мы терялись в догадках -- так пес никогда не лаял.
-- Наверное, попал меж скал и выбраться не может, вот и орет! -- заявил Павел Назарович.
Спустившись к реке, мы за поворотом увидели Левку. Он стоял у скалы, зубчатый гребень которой спускается к Ничке, и, приподняв морду, лаял. Оказалось, что на одном из остроконечных выступов этой скалы, на самой вершине стояла небольшая кабарожка. Ее-то и облаивал Левка. Увидев нас, он бросился к скале и, пытаясь взобраться наверх, лаял и злился. А кабарга стояла спокойно, удерживаясь всеми четырьмя ножками на самой вершине. Справа, слева и спереди скала обрывалась стеной, и только к хребту, от выступа шел узкий каменистый отрог. Мы были удивлены, какой рискованный и рассчитанный прыжок нужно было ей сделать, чтобы попасть на тот выступ, который кончался площадкой буквально в ладонь.
-- А это кто там? -- крикнул Днепровский, заглядывая на другую сторону скалы. -- Тут тоже кабарожка, -- добавил он обходя выступ. Мы поспешили за ним. Там, за поворотом, в россыпи, как раз против выступа, на котором продолжала стоять кабарожка, лежала, корчась в муках, вторая, более крупная кабарга. Заметив нас, она приподнялась, чтобы прыгнуть, то тотчас же беспомощно упала на камни. У нее были сломаны передние ноги, а глаза, черные, как уголь, метались из стороны в сторону, точно она откуда-то ждала облегчения.
-- Упала, бедняжка, с утеса! -- сказал Павел Назарович.
Днепровский вытащил нож и прекратил мучения кабарожки. Сомнения не было: спасаясь от Левки, кабарга хотела вскочить на выступ, но не рассчитала прыжка и сорвалась.
-- Не может быть, чтобы кабарга промахнулась, прыгая с уступа на уступ, -- возражал Днепровский. -- Тут что-то другое!
День клонился к вечеру. Павел Назарович поймал Левку, я взвалил на плечи кабаргу, и мы, спустившись пониже, решили на этом закончить суетливый день. Прокопий остался у скалы. Следопыт хотел разгадать, что же в действительности было причиной гибели кабарги.
Ночной приют мы нашли под густыми елями, росшими небольшой группой у соседнего утеса. Тревожный день угасал вместе с солнцем, закатившемся за розовеющие громады скал. Долину заполняли таинственные сумерки. Заречная тайга курилась холодеющей дымкой. От каменистых берегов отступала уставшая на перекатах Ничка. Костер и вечерняя прохлада, наступившая сразу, как только небо очистилось от облаков, были желанными и необычно приятными.
Мы ожидали Днепровского.
Кабарга -- это самый маленький олень и, пожалуй, самый изящный. Я однажды видел на песке след сокжоя (*Сокжой -- северный олень. Из копытных зверей заселяемых Сибирь, сокжой имеет там самое широкое распространение Он живет в тундре, тайге и на высоких горах Питается главным образом лишайниками и мхами но весною любит пощипать только что пробившуюся зелень по сырым местам, а летом не прочь покормиться зелеными листьями кустарников В Саянах сокжой занимает главным образом верхний ярус леса и белогорий Осенью звери сбиваются в большие стада и сообща всю зиму кочуют по открытым местам), на который ступила кабарга, и был удивлен. Оказалось, что след у нее в шестнадцать раз меньше следа ее старшего брата. Природа отдала в безраздельное пользование кабарги скалистые горы с темными ельниками и холодными ключами. Нет более приспособленного к жизни в скалах животного, чем кабарга. Нужно видеть, с какой быстротой она носится по зубчатым гребням, по карнизам, по скалам, с какой ловкостью прыгает по уступам. Но жизнь этого маленького оленя, несмотря на его приспособленность к обстановке, полна тревог.
В Сибири кабарга держится по всем горным хребтам за исключением густонаселенных районов, где она давно исчезла.
В крупной россыпи, поблизости от ягеля и воды, или в вершине ключа, в корнях и чаще, самка-кабарга в мае приносит двух телят, реже одного, еще реже трех. По внешности они представляют маленькую копию матери; такие же высокие задние ноги по сравнению с передними, такая же голова, напоминающая морду борзой. С первых дней появления телят на свет над ними властвует страх, и до конца жизни он является их постоянным спутником. Я никогда не видел на кабарожьей тропе следов маленьких телят даже в тех районах, где кабарга водится в большом количестве (среднее течение реки Олекмы, верховья реки Зеи, Купари, Маи). Мать-кабарга бывает вместе с телятами только во время кормежки. Она не видит игры, которой забавляются утренними зорями телята. Мать обычно живет вдали от детенышей, чаще в соседних ключах, видимо боясь своим постоянным присутствием выдать малышей. Спрятанные в россыпи или в чаще, телята проводят первый месяц жизни в скрытом убежище. Большую часть времени они спят и только с появлением матери, которая приходит в строго определенное время, проявляют признаки жизни. Взбивая мокрыми мордочками вымя матери, они жадно сосут молоко и от наслаждения бьют крошечными копытцами о землю. Чтобы удовлетворить свое материнское чувство, кабарга должна довольствоваться этими короткими минутами и, не задерживаясь, исчезать. А малыши снова прячутся до следующего прихода.
Несколько раз мне приходилось слышать в тайге странный звук из трех-четырех высоких нот, нетерпеливо повторяющийся несколько раз. Это, как оказалось, кричали проголодавшиеся телята кабарги. Так они зовут мать, если почему-либо она не пришла во-время. Услышав призывной крик, кабарга бросается, на него, даже если это и не ее дети. Нередко прибегают на крик и самцы. Охотники, узнав эту повадку кабарги, делали 'пикульку' из небольшого кусочка березовой коры. И довольно удачно подражают голосу теленка. Обманутая мать бросается на этот звук и падает, простреленная пулей. Этот хищнический способ был широко распространен до революции, он-то и является главной причиной полного исчезновения кабарги во многих горных районах Сибири.
Примерно через месяц после отела молока у матери не хватает, чтобы утолить все возрастающий аппетит телят, и они предпринимают первую попытку найти корм. В малом возрасте кормом для них являются листья кустарников да ягель, который растет там же, поблизости от убежища. Эти прогулки учащаются, но ходят телята на кормежку только утром и вечером, совсем недалеко, причем всегда одной тропинкой. Вот почему редко удается в июле встретить следы малышей. Мать же, наоборот, приходит к телятам разными путями, не делая тропы. Эти два явления в жизни кабарги играют большую роль в ее борьбе за существование.
В конце августа телята настолько осваиваются с обстановкой, что могут уже сопровождать мать. Они учатся прыгать по скалам, прятаться при появлении опасности и удирать от врага.
Только с августа на кабарожьих тропах и видны следы телят. С этого времени, хотя малыши и сопровождают мать, начинается их самостоятельная жизнь -- жизнь, полная неожиданностей и тревог.
Кто из хищников не любит поохотиться за кабаргой! Рысь, попав на кабарожью тропу, способна сутками лежать в засаде, поджидая добычу. Филин стремительно бросается на кабаргу, не упуская случая засадить свои цепкие когти в бока жертвы. И соболь хотя невелик зверек, но в охоте за кабаргой не уступает старшим
