команды. — Похоже, ты правел много дней на юте, а не на палубе и не на вантах, мальчик капитана, — он понизил голос, — или сын богатого владельца судов. У тебя на руках мозоли, но не как у моряка, а как у наездника или у солдата. Я не хочу знать твою историю, Бешеный. Но я знаю, что баркас, на котором ты плыл, из Дурбина. Вы не первая пара, которая так поспешно бежала из Дурбина. Чем больше я думаю об этом, тем меньше мне хочется узнать правду. Не могу сказать, что ты был хорошим моряком, Бешеный, но ты старался и делал всю черную работу не жалуясь, а большего никто не может спрашивать. Он поглядел на мачты, увидел, что команда выполнена, и приказал бросить якорь. — Вообще-то, я бы, конечно, заставил тебя еще погорбиться на разгрузке вместе с остальными, считая, что ты не отработал свой проезд, но что- то говорит мне — несчастья гонятся за тобой, и уж лучше я потихоньку отправлю тебя с корабля. Пойди возьми свои вещи. Мне известно, что ты вчистую обыграл моих людей в карты. Хорошо, что я им еще не платил, а то бы ты забрал не только то, что у них было, но еще и все жалованье.
— Спасибо, капитан, — ответил Боуррик. Он спустился на главную палубу и крикнул Сули:
— Мальчик! Иди собирай вещи!
Дурбинский попрошайка встретил Боуррика у входа на полубак. Они прошли в каюту и собрали свои скудные пожитки. Кроме ножа в ножнах и пояса Боуррик выиграл небольшую стопку монет, пару матросских рубах, штаны и несколько вещей для Сули.
К тому времени как они поднялись на палубу, матросы стояли кто где, праздно дожидаясь прибытия лоцмана. Некоторые попрощались с Бурриком и Сули, пока те шли к привешенной с подветренной стороны веревочной лестнице. У борта их дожидалась маленькая капитанская шлюпка; два гребца должны были доставить Боуррика и Сули к берегу.
— Бешеный! Мальчик! — окликнул их капитан, когда они уже собирались спуститься по лестнице. Он протянул маленький кошелек. — Здесь четверть вашей платы. Я не отпущу человека без денег в кешианский город. Милосерднее было бы дать вам утонуть.
— Капитан добрый и щедрый, — сказал Сули, беря кошелек.
Пока шлюпка плыла к берегу, Боуррик взвесил кошелек на руке. Потом убрал его за пазуху, туда, где хранились деньги, взятые им у Салайи. После чего стал раздумывать, каким будет его следующий шаг. Конечно, надо попасть в город Кеш, только как? Решив поразмыслить над этим на твердой почве, он спросил Сули:
— Что имел в виду капитан, говоря, что не отпустил бы человека в кешианский город без денег?
Мальчик не успел ответить — вместо него заговорил один из гребцов.
— Быть в Кеше без денег — значит быть покойником, Бешеный. — Он покачал головой, удивляясь невежеству Боуррика. — Жизнь в Кеше дешево стоит. Если ты какой-нибудь король Квега, но не имеешь ни гроша в кармане, тебя оставят подыхать на улице — просто перешагнут через тебя, спеша по своим делам, и проклянут твою душу, покинувшую тело прямо под ногами у пешеходов.
— Это правда, — подтвердил Сули. — Эти кешианцы — просто звери.
— Ты же сам кешианец, — рассмеялся Боуррик.
Мальчик сплюнул через борт лодки.
— Мы, граждане Дурбина, не совсем кешианцы — не больше, чем жители пустыни. Они нас завоевали, мы платим им налоги, но мы — не кешианцы. И эти
— тоже не кешианцы, — он указал на город. — Мы никогда не позволяли Кешу об этом забыть.
Настоящих кешианцев можно найти в городе Кеше. Вот увидишь!
— Мальчик прав, — сказал разговорчивый матрос. — Настоящие кешианцы — странные люди. Их не увидишь где-нибудь на побережье Драконьего моря. Они живут вокруг Оверн-Дипа. Бреют головы, ходят голыми и не возражают, если ты забавляешься с их женщинами. Вот они какие.
Второй матрос проворчал, что все это россказни, которые еще надо доказать. Первый ему ответил:
— Они ездят на колесницах и думают, что они лучше нас. Они могут убить тебя, как только глянут в твою сторону.
Оба гребца налегли на весла, приблизившись к линии бурунов. Потом первый матрос вернулся к своему повествованию.
— А если тебя кто-нибудь из них прикончит — суд выпустит его, будь спокоен. Даже если он такой же простолюдин, как ты, Бешеный. Они — чистокровные.
— Все это правда, — вставил второй матрос. — Будь осторожен с чистокровными. Они к себе относятся не так, как к другим. Если ты бросишь такому вызов, он может драться с тобой, а может и нет — ему наплевать. Но если он решит, что ты ему насолил, то будет травить тебя, как зверя на охоте.
— И погонит тебя хоть до края земли, если ему надо будет. Это истинная правда, — прибавил первый.
Волна прибоя подхватила лодку и понесла ее к берегу. Боуррик и Сули выпрыгнули в воду, которая оказалась им по грудь, и помогли гребцам развернуться, а потом, когда волна начала откатываться, хорошенько оттолкнули шлюпку, чтобы отлив унес ее в море.
— Не такого прибытия в Кеш я ожидал, — сказал Боуррик Сули, идя к берегу,
— но мы живы, и то хорошо. К тому же у нас есть на что купить еды и за нами никто не гонится. — Он оглянулся на корабль, дожидавшийся лоцманской лодки. Принц знал, что рано или поздно тот или другой матрос сболтнет что-нибудь о мужчине, которого корабль подобрал у Дурбина, и те, кто в этой части Империи дожидается новостей о нем, свяжут этот факт с его побегом. — По крайней мере, пока не гонится. — Он шутливо шлепнул мальчика по спине. — Пойдем посмотрим, что этот кешианский город может предложить по части хорошей горячей еды.
Сули горячо его поддержал.
Если Дурбин был тесным, грязным и нищим, то Фарафра была экзотичной. И тоже тесной, грязной и нищей. К тому времени, как они прошли полпути до центра города, Боуррик понял, что имел в виду капитан. В двадцати ярдах от выхода из порта в город лежало мертвое тело, гнившее под лучами жаркого солнца. По нему ползали мухи, и, судя по обглоданным местам на груди и ногах, собаки успели до рассвета полакомиться мертвечиной. Прохожие не обращали на труп никакого внимания, только ненадолго отводили глаза в сторону.
— Разве городская стража или кто-нибудь другой об этом не заботится? — спросил Боуррик.
Сули, который оглядывался в надежде разжиться медяком-другим, рассеянно ответил:
— Если кто-нибудь из купцов решит, что вонь мешает его торговле, он заплатит мальчишкам, те утащат труп и бросят его в залив. А то будет лежать здесь, пока не исчезнет. — Сули, кажется, считал само собой разумеющимся, что трупы убирала какая-то волшебная сила.
В нескольких футах дальше какой-то человек в длинном одеянии сидел на корточках, не обращая внимания на тех, кто шел мимо. На глазах у Боуррика мужчина поднялся и влился в поток прохожих, оставив на дороге яркое свидетельство того, что он сидел, не исполняя ритуал во имя какого-нибудь божества, а просто отвечал потребностям организма.
— Боги милосердные! — воскликнул Боуррик. — Здесь что, и отхожих мест нет?
— Каких таких мест? — с любопытством спросил Сули. — Я никогда ни о чем подобном не слышал. Кто бы стал их строить и чистить? Кому до этого есть дело?
— Не обращай внимания, — ответил Боуррик. — К новому, бывает, не сразу привыкаешь.
На улицах Боуррика потрясло разнообразие народов, населявших город. Встречать такое ему не доводилось. Можно было услышать речь на всех возможных языках и увидеть все возможные костюмы. Проходили женщины в одеяниях жительниц пустыни — до глаз закутанные в просторные синие или коричневые покрывала, а за ними — охотники из степей, на которых не было надето ничего, кроме набедренной повязки. Лица были отмечены татуировками разных кланов, а религиозные убеждения — рясами разных покроев. Проходили женщины с темной, как утренний кофе, кожей, одеяние которых составлял кусок холста, обматывавший тело от подмышек до колен. Младенцы с серьезными глазами смотрели на прохожих, идущих позади них, — матери несли детей в мягких люльках, укрепленных на спине. Дети в неописуемых костюмах гнались за собакой, которая ловко ныряла между ногами прохожих.
— Пес бежит так, словно спасает свою жизнь, — засмеялся Боуррик.
— Так и есть, — пожал плечами Суди. — Уличные мальчишки давно не ели.
Боуррик не мог всего заметить и осознать — так много новых впечатлений навалилось на него. Люди шли плотным потоком, кто быстрее, кто медленнее, но никто не замечал толпу вокруг себя. Для Боуррика
