больницах для некоторых немецких аналитиков, которые приехали в Англию в 1933 году. К концу года приезжих стало уже шестеро — первые из многих. Но Англия — это не Америка. Как однажды Джонс рассказывал Анне без всякого смущения, «здесь существуют сильные предрассудки против людей, говорящих с иностранным акцентом».
Аналитики, которые оставались в Германии, могли продолжать практику, если подчинялись требованиям нацистов. Евреи среди них не приветствовались, а позже исключались (в конце концов изо всей медицины и юриспруденции), но психотерапия, пусть не в том виде, в каком представлял ее Фрейд, продолжалась под официальным покровительством и даже процветала. Такая любопытная ситуация возникла потому, что врачом, ставшим ведущей фигурой немецкого психоанализа, был психиатр и психоаналитик — последователь Адлера, М. X. Геринг, кузеном которого был фельдмаршал Герман Геринг. Под таким покровительством менее высокопоставленный Геринг мог считать себя руководителем нацистского психоанализа, направленного на создание «немецкого искусства исцеления душ» — эту страшную фразу он использовал в своих выступлениях.
Классический фрейдистский анализ был неприемлем как наука о сексуальных извращениях. Эдипов комплекс был заменен на комплекс семьи. Фрейда провозгласили предателем человечества (Дарвин тоже вошел в их число), который ниспровергал высшие качества светлокожих народов. Юнга, арийца, все еще работавшего у своего озера в Цюрихе, считали подходящим человеком для нового порядка М. Х. Геринга, и в 1930-х годах Юнг позволил нацистам воспользоваться своим авторитетом. Возможно, он намеренно старался подняться на ступеньку выше за счет Фрейда. Если Юнг и не был антисемитом, он был агрессивным проарийцем: для Европы времен Гитлера разделить эти понятия было достаточно сложно. Впоследствии он говорил: «Что ж, я оступился».
Реакцией Фрейда на нацизм стало стремление подчеркнуть свою принадлежность к евреям, которая была далеко не однозначной. Он был атеистом и избегал еврейских ритуалов. Он участвовал в еврейских свадьбах только против своей воли. Ни одному из его троих сыновей, по всей видимости, не было сделано обрезание. Но Фрейд не мог игнорировать свое происхождение, да он этого и не хотел. Эрнест Джонс в своем некрологе писал, что достижения Фрейда были бы невозможны без его национальных особенностей, среди них «особенной национальной проницательности» и «скептического отношения к иллюзиям и обману». Более сложные приемы, использованные, например, Сандером Л. Гилменом, показывают, как Фрейд и евреи в целом определяют себя в соответствии с тем, что неевреи говорят об их внешности, сексуальности и характере, часто выражаясь враждебно и неприлично.
Что именно означала для Фрейда принадлежность к евреям, он, по его словам, не мог объяснить. В 1935 году он говорил корреспонденту: «Я всегда сохранял верность своему народу и никогда не притворялся не тем, что я есть: евреем из Моравии, родители которого родом из Австрийской Галиции». Даже это простое заявление содержит некоторую характеристику. Галиция раньше была провинцией Австро- Венгерской империи, так что добавлять к ней «Австрийская» было не нужно. Но это выражение делало Галицию как бы ближе и цивилизованнее. Сама Галиция олицетворяла восточные дикие места, из которых на запад устремлялись потоки неевропейских крестьян, вызывая антагонизм, приносивший вред тем, кто уже прижился на западе. Хитрые евреи, с ненавистью высмеиваемые в нацистской литературе, были сродни фигурам, от которых когда-то стремился удалиться Фрейд, когда для него, как и для тысяч других евреев, идеалом был немецкий образ жизни.
Времена менялись, и Фрейд менялся вместе с ними. На свой семьдесят пятый день рождения в 1931 году он ответил на поздравление от главного раввина Вены, что, к своему удивлению, обнаружил, что «где-то в душе, в потайном уголке, я — еврей-фанатик». Возможно, это было чем-то вроде того романтического чувства, о котором он девять лет назад говорил Ференци, — «тайных желаниях», которые он в себе находит, «возможно, доставшихся мне от предков». Но он продолжает выражаться неясно. Гилмен говорит, что «Фрейд всю свою жизнь заново определял для себя сущность еврея».
В ответ на новую волну антисемитизма Фрейд отгородился от современного мира и написал еще одну историю-фантазию, уже последнюю. Это была книга о Моисее, где с помощью психологии Фрейд размышляет о происхождении еврейского народа. Другими словами, сочиняет. Эта идея была описана в письме 1934 года Арнольду Цвейгу, писателю, который уехал из Германии в Палестину. Столкнувшись с «новыми преследованиями», писал Фрейд, он снова задался вопросом, «почему евреи стали тем, что они есть, и чем они вызывают эту неутолимую ненависть». Книга, начатая в 1933 году и написанная в течение следующих четырех лет, изначально носила название «Человек Моисей. Исторический роман», но перед публикацией оно было изменено на «Моисей и единобожие».
В книге было мало утешительных выводов. Во-первых, она представляла новую историю евреев. Согласно этой версии, Моисей был египетским священником благородного происхождения, который вывел рабов-семитов из рабства, заставив их принять свою монотеистическую веру в абстрактного невидимого Бога, который требовал высоких моральных стандартов поведения. Это был «избранный народ», потому что его избрал Моисей. Евреи подвергались обрезанию, поскольку он хотел, чтобы они отличались от других. Кроме того, обрезание было египетским обычаем, и этот аргумент был для Фрейда основным.
Устав от строгости Моисея и, предположительно, его высоких моральных стандартов, последователи убили его. Они смешались с другими племенами и приобрели от них веру в «варварского бога вулканов и пустынь», Яхве, живущего на горе Синай. Вместе они стали евреями, молящимися грозному богу-вулкану. Библейский Моисей начинался с другого образа — местного мелкого священника, с которым позже объединился образ «настоящего» Моисея из Египта. Подавленные воспоминания об убитом Моисее и его религии сохранялись в памяти народа, передаваясь, как воспоминания в «Тотеме и табу», согласно процессу наследуемой вины, в который Фрейд все еще верил. Тени прошлого превратили бога-вулкана в первоначальное божество, того, кто верил в правду и справедливость и требовал обрезания. Моисей восторжествовал.
Фрейда интересовала не вера как таковая, а лишь ее происхождение — историческая школа «Тотема и табу» — и то, почему религия евреев делает их непохожими на остальных. Именно Моисей, по Фрейду, создал евреев тем, что дал им религию, согласно которой они стали избранным народом, духовно несгибаемым, превосходящим остальных. Среди объяснений, которые Фрейд нашел для антисемитизма, было то, что евреи сами настаивают на своей индивидуальности, а также бессознательный страх неевреев перед кастрацией, который вызывается еврейским обычаем обрезания. Этот увечащий обычай был широко распространен среди неевреев среднего класса в англосаксонских странах того века, что, впрочем, нисколько не избавило их от предрассудков (как саркастически добавил Джонс в рецензии на «Моисея»).
Конечно, Фрейд видел в себе черты современного Моисея. Он был не уверен в своих национальных чувствах и искал утешения в переписывании истории и исследовании своего собственного бессознательного. Он говорил, что Моисей преследовал его долгие годы, словно «неизгнанный призрак».
Австрия постепенно склонялась к фашизму. В 1933 году, в начале нацистского режима в Германии, Анна Фрейд писала Джонсу «Иногда меня удивляет, что в такое время, как сейчас, наступают весна и лето, как будто ничего не случилось».
Записи в дневнике Фрейда, всегда очень краткие, рассказывают, как шла его замкнутая жизнь: «Принцесса», «Марте 74 г.», «Кровь из носа». Майкл Молнар из Музея Фрейда, который сделал комментарии ко всем этим записям, отмечает, что запись сразу перед «кровью из носа», сделанной 27 октября 1936 года, датирована 24 октября и звучит так «День рождения Флиса» Это единственный раз за все десять лет ведения дневника, когда Фрейд вспоминает об этой дате. «Флис» и «кровь из носа», возможно, связаны, потому что именно его операция на носу Эммы Экштейн в 1895 году чуть не убила ее из-за открывшегося кровотечения.
Должны ли мы поверить, что у Фрейда текла кровь из носа во вторник оттого, что он думал в субботу о Вильгельме Флисе, или же он сделал запись о Флисе, потому что бессознательно ощущал проблему с носом, которая три дня спустя выразилась в кровотечении? Нельзя назвать это невероятным — по крайней мере, не исключено, что это считал возможным Фрейд. Когда-то он думал, что у Экштейн кровотечение из-за любви к нему.
Смерть Берты Паппенгейм в марте 1936 года не отмечена в дневнике. Ей было семьдесят семь — всего
