пост. Придя в контрразведку перед самым разгоном партийных органов, он уверенно и неторопливо делал карьеру на новом месте.
Такие люди больше дорожат собственной репутацией, чем интересами государства. На этом их обычно и вербуют…
— Разумеется.
Для пешеходов как раз загорелся зеленый сигнал светофора, и мужчины пересекли оживленный проспект — вроде бы и вместе, но на некотором расстоянии один от другого.
Все как обычно… Шумный, вонючий поток автомобилей, вечно раздолбаные трамвайные пути и ветер с Невы. Генерал родился и вырос на Шаболовке, поэтому к северной столице испытывал присущее большинству москвичей смешанное чувство завистливой робости и пренебрежения.
На углу Литейного и Захарьевской лениво ощупывал глазами прохожих патруль ОМОНа, а прямо напротив гаишник единственным жестом полосатой волшебной палочки вытянул из транспортного потока не приглянувшийся ему серебристый «лендровер». Двое в штатском провели к «милицейскому» входу какого-то стриженого бугая с синяком под глазом и вывернутыми назад руками.
Интересно, подумал Генерал. В начале девяностых он услышал от местного коллеги, что здание пресловутого питерского Большого Дома строилось вовсе не для Управления внутренних дел. И до сих пор является неоспоримой собственностью органов госбезопасности, как бы они не назывались! Несмотря на то, что ребятам из ГУВД предоставлен парадный подьезд, а сами хозяева пользуются чуть ли не черным ходом — исторически так сложилось, что милиция является тут всего лишь арендатором.
И с формальной точки зрения договор аренды может быть расторгнут в любой момент…
— Чудны дела твои, Господи!
— Что, простите? — обернулся сопровождающий.
— Нет, это я так.
Формальности при входе не отняли много времени. Хотя Управление являлось и является чуть ли не самым охраняемым обьектом города, всеобщее падение нравов и паралич власти не могли не коснуться даже святая святых… Так, недавно петербургская пресса смаковала скандальную кражу со взломом из книжного киоска: пикантность ситуации заключалась в том, что киоск этот располагался в одном из секретных внутренних коридоров УФСБ.
Преступников, кажется, все-таки нашли…
Оставалось добраться до цели. Спутник то и дело с кем-то раскланивался, кому-то пожимал руку, и Генерал на всякий случай чуть-чуть поотстал. Впрочем, здесь никто ни на кого не обращал внимания — главное было идти с уверенным видом и не задавать вопросов.
Лифтом пользоваться не стали — мало ли кто попадется в кабине… Пересекли внутренний дворик с воротами, через которые шестьдесят лет назад по ночам выезжали неприметные до безобразия грузовики с мертвецами.
Сопровождающий посчитал своим долгом прокомментировать — благо, вокруг в поле зрения никого: Особое совещание… расстрельные списки… тайные пустоши. Пишут, что многих поубивали именно здесь — где сейчас оборудованы сарайчики для хозяйственного инвентаря.
Генерал едва заметно пожал плечами — грехи отцов и «старших товарищей» его волновали мало, со своими бы разобраться.
— Сюда, пожалуйста!
Миновали чисто вымытый, обитый бледно-голубой вагонкой переход — здесь уже начиналось то, что когда-то именовали «внутренней тюрьмой НКВД»… Но особое впечатление производил непривычно натуралистический бюст товарища Дзержинского в одном из полутемных углов — вид у Железного Феликса был усталый и растрепанный, как после ночи допросов.
— Уже почти пришли…
По пути сопровождающий привычно нажимал кодовые комбинации и сигнальные кнопки, предупреждая охрану о том, что идут свои — так уж было заведено, хотя их изображение и без того передавалось на центральный пульт множеством видимых и невидимых телекамер.
— А вот это, говорят, сам Шемякин расписывал! — снова не удержался спутник, показывая на какое-то декоративное фанерное панно революционно-патриотического содержания. — Когда у нас находился.
На этот раз Генерал кивнул…
В одном из следственных кабинетов курил немолодой уже мужчина в коричневом пиджаке.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте! — увидев, что вошедшие непроизвольно морщатся, он принялся торопливо разгонять рукой загустевший табачный дым:
— Извините. С этой вентиляцией…
— Вы свободны, товарищ Лобанов. До… двенадцати тридцати! — распорядился тот, кто привел сюда Генерала.
Дождавшись, пока за следователем, который официально «вел» арестованного, закроется дверь, он поинтересовался:
— Я ещё нужен?
— Нет. Можете идти.
— Побуду здесь, рядом. Подстрахую…
Честно говоря, сопровождающий не совсем понимал, почему нельзя было организовать эту встречу обычным порядком. Но если руководство Управления сочло необходимым соблюсти некоторую видимость конспирации — ну, что же… наше дело маленькое.
— Да, кстати, — он выдвинул ящик стола и достал средних размеров полиэтиленовый сверток:
— Как просили!
— Отлично.
Дверь опять закрылась, но почти сразу же по селекторной связи доложили о том, что подследственный доставлен.
— Введите!
… Несколько секунд они молча смотрели друг на друга — плохо выбритый, с изуродованным ухом гигант и седой старичек в неудобном кресле.
— Присаживайся.
— Может, для начала наручники снимите?
— Не знаю… Боюсь, что ты без них разных глупостей понаделаешь.
— Хотел бы — и в этих ваших железках понаделал! — хмыкнул человек по прозвищу Тайсон, оглядывая щуплую фигуру собеседника. — Не верите?
— Верю.
Генерал нажатием кнопки вызвал выводящего контролера и отдал команду. Когда они снова остались вдвоем, развернул лежащий на столе пакет:
— Шоколад. Сигареты… Там ещё должна быть копченая колбаса, как ты любишь.
— А пива нет? — массируя свои огромные, размером со среднестатистический бицепс, запястья поинтересовался Тайсон.
— Нет, — серьезно ответил старик. — Не положено.
Подследственный пожал плечами, без стеснения порылся в содержимом свертка и распечатал пачку «Кэмела»:
— А спичку дайте?
— Как-то не подумали… — искренне огорчился чужой нерасторопности Генерал. — Сейчас!
Опять пришлось нажимать на кнопку вызова… Наконец, все мелкие технические проблемы были устранены.
— А где этот, майор Лобанов?
— Твой следователь? Что — уже скучаешь?
— Да не то чтобы… Но в тюрьме, знаете ли, все перемены — к худшему.
— Знаю. Я сидел. Побольше твоего — и здесь, в Союзе, и… там! — старик жестом показал куда-то на юго-восток, в сторону сопредельного государства. — Только меня ещё били к тому же.
— А вы кто?
