- Гунны... вархуны... Тунюш... Бежим!
На севере полыхало багряное небо.
- Горят села! - сказал часовой. - Только что примчался беглец. Славины жгут и убивают. Бежим.
- Бежим, бежим! - вопили вокруг. Люби вскакивали на коней, подтягивали ремни и поворачивали к югу.
- Запрягайте! - приказал Нумида.
Четыре раба поспешно пригнали лошадей и бросились запрягать их.
- Что она? - спросил Нумида раба, сидевшего возле повозки.
- Выпила несколько капель гранатового сока и немного вина. Сейчас спит!
На севере ширился кровавый пояс пожарищ. По дороге на неоседланных лошадях мчались беглецы. Воины Нумиды едва сдерживали своих коней. Из леса неслись отчаянные вопли, мычала скотина, каждый спасался, как мог. И даже птицы, гортанно крича, напуганные и растерянные, неслись к югу над головами бегущих.
Нумида сжал руку Радована и увлек его в шатер, который не успел еще убрать.
- Ты вернешься к нам, Радован!
- Вернусь? О, нет, Нумида! Я бегу с тобой. Я бегу к Эпафродиту.
- Нет! Ты должен пробраться к Истоку! Передай ему это письмо! И береги письмо, как зеницу ока! Мои спутники не должны знать, что я - друг славинов! Я должен бежать! А ты иди назад!
Радован возражал, пытался спорить. Но прежде чем он успел произнести что-либо членораздельное, Нумида сунул ему за пазуху письмо и пригрозил:
- Слушайся, старик, если тебе дорога жизнь!
Певец не успел прийти в себя, как уже стоял в одиночестве посреди шатра, а Нумида мчался вслед за повозкой на юг.
20
От обгоревших бревен шел серый, зловонный дым. Все кругом было опустошено. Далеко в степь уходили полосы опаленной травы. Кое-где еще тлел ковыль, иногда в кустах вспыхивал огонь, и высоко в небо поднимался дым. На кургане каркали вороны. Ястребы с Гема, учуяв запах паленого мяса, стаями слетались и кружились над пожарищами.
Длинная и широкая полоса разгрома тянулась по всей северной Мезии. Дома были разрушены, хлева опустошены, поля вытоптаны и разорены, леса выжжены. Грозной лавиной наступало войско славинов. Сотни земледельцев в отчаянье, с тоской в груди и проклятиями на высохших губах смотрели на родное пепелище. Словно тысячи тюков, лежали они, связанные, на земле, ожидая решения свой участи. Жуткое мщение нес обагренный кровью славинский меч всюду, куда он достигал. За кости отцов, за сердца сыновей и братьев, око за око, зуб за зуб! День отмщенья!
Исток лежал в одиночестве на вершине холма, далеко от людей. Рядом валялись шлем, доспех и обнаженный меч. Юноша заложил руки под голову, закрыл глаза, он словно не слышал дикого рева обезумевшего войска, которое в пьяном угаре, точно разнузданные дикари, праздновало победу, радуясь небывалой добыче. Истока не радовала эта добыча. Он мстил за павших Сваруничей, своих братьев. Но такая месть вызывала у него отвращение. Это не было похоже на войну, на настоящее сражение, - это был грабеж, разбой, славины рубили, резали скот, жгли, убивали, нападали, как жаждущие крови пантеры. Мысли Истока вонзились над кровавым пламенем, его цель шла дальше пожарищ и разбоя, меч его ни разу не сверкнул с той поры, как славины сшиблись с гуннами. Усталая и пьяная вольница упивалась победой, а он мучился, сердце томила тоска, рука устала от безделья. В глубине души он жалел, что лагерь Хильбудия разрушен, что кости столь доблестного воина гниют в ущелье возле града. О, если б он был жив! О, если б уцелели его когорты! Или пусть бы кто-нибудь другой укрепился за Дунаем! Асбад! Если бы встретить хоть Тунюша! Меч Истока покрылся бы в бою зазубринами, и руки бы не устали. И если бы он, последний Сварунич, пал бы в битве, что из того? Один герой сразил бы другого героя!
Сердце Истока стремилось за Гем. Ему казалось, будто его призывает судьба, сами боги указывают ему путь на юг. По лицу его прошло сомнение. Судьба? Боги? Нет, не судьба и не боги его призывают. А любовь к своему народу и к Ирине. И он последует за голосом любви. Последует! Немедля. Пусть придется идти до самых Афин, идти всю зиму - он должен ее найти! Он вернется с нею. А потом? Потом с войском на юг!
Исток решительно сел, потом поднялся и посмотрел на пожарище и на поле боя.
- Хватит. - Отвращение и гнев появились на его лице. - Хватит резни! Вы отомстили. Теперь я хочу битвы. Такой битвы, чтоб испугался Управда, узнав о том, как Орион сокрушил легионы ромеев.
Он надел доспех, крепко затянув ремни на спине. Препоясался мечом, застегнул шлем и пошел к толпе.
- Я отправлю войско домой! Близится осень. За зиму славины из Византии научат воинов владеть оружием, а я поищу Ирину. А когда вернусь, ударим на Гем!
Подойдя ближе к лагерю славинского войска, Исток услышал радостный шум. Люди с восторженным ревом следовали за всадником, который ехал туда, где стояли отряды Радо.
Кто бы это мог быть?
Опершись на тяжелый меч, Исток наблюдал за всадником. Похож на гунна. Нет, не может быть. Гунна толпа бы встретила иначе.
Вдруг до Истока донеслись звуки лютни. Старый, но звучный голос затянул боевую песнь, воины подхватили ее.
'Радован! - обрадовался Исток. - Откуда он здесь? Но с пустыми руками? А как же все его обеты и клятвы?'
Он вспомнил о Любинице, и печаль залила его душу. Сколько гонцов разослал он по стране, и все вернулись ни с чем. Вот и Радован пришел один.
'Нет, не только Управда, Тунюш тоже навеки запомнит племя Сваруна! Не уйти ему от страшной мести за сестру!'
Он быстро спустился с холма. Когда Радован увидел его, смолкли струны, утихла недопетая песня. Подняв высоко над головой лютню, старик закричал:
- Исток, Исток! Я нашел ее! Клянусь богами, поклонись мне, как самому Управде!
Он погнал коня к Сваруничу. Исток ждал его, кровь закипела в его жилах.
- Слезай, старик, и рассказывай! Где она? Почему ты не привел ее?
- Почему я не привел ее? Ты думаешь, девушка - собачка, которая побежит за конем? А ведь даже собачка высунула бы язык и свалилась в траву, так мы мчались. Клянусь Мораной!
Он повернулся к воинам и сердито крикнул:
- Помогите мне слезть! Разинули пасти! Пьяницы! Легко вам ржать, когда вас откармливать, как молочных поросят. А люди за вас умирают от жажды и голода!
Несколько человек со смехом подскочили к нему и сняли его с коня.
- Осторожней! - командовал он. - От скачки у меня ноги, словно деревянные, не сгибаются!
Исток велел немедленно приготовить для Радована еды и медовину.
- А вина нет? - спросил певец, искоса взглянув на Истока.
- Нет!
- Тогда пусть будет медовина! Много раз по ней душа тосковала. Нет так нет!
Пошатываясь от усталости, Радован вместе с Истоком пошел в лагерь, где стояли главные отряды славинов. Громогласный вопль приветствовал гостя. Но, увидев Радо, старик испугался. Исток крикнул Радо:
- Он нашел ее!
Радо обнял старца с такой силой, словно Любиница была у него в руках, и он мог тут же прижать ее к своей груди.
- Отец, где она? Говори, рассказывай! Мы отправимся за ней немедля хоть в Константинополь.
- Да ты огонь! Дай сначала дух перевести. Потерпи малость. Сначала я поговорю с тобой, Исток! Клянусь богами, ты заплачешь от радости и запрыгаешь, как козел, узнав, что я ношу на сердце.
И он многозначительно прижал руку к груди, где лежало письмо Эпафродита.
Радован не торопясь подкрепился мясом и медовиной, вызнал все новости: как славины напали на гуннов, как сражались и грабили, потом подмигнул Истоку, чтобы тот следовал за ним, и отошел в сторону.
- Готовься, - начал он, - чтоб от радости голова не закружилась. Сейчас ты узнаешь страшную тайну и
