предательство Управда. Самым несчастным чувствовал себя Радо. В безысходной тоске ехал он. Руки его не держали поводьев. Конь нес своего хозяина за товарищами, словно шел без всадника. Молодой славин не смог свою боль утраченной любви перелить в ярость, утолив алчущую душу потоками вражеской крови; опустились его крылья, и он, словно хворый сокол, нахохлился в седле. Любил он Истока, но в сердце его невольно рождалась зависть.
'Ирину вызволили! А Любиницу, может быть, поймали и обесчестили, избили как последнюю рабыню! Крови, крови, о Морана! Перун, посей войну по всему свете!'
Он хмурым взглядом обвел отряд и остановил его на Истоке.
Но и тот ехал повесив голову. Ему сопутствовали победы, под доспехом согревало сердце письмо Эпафродита, но сестры рядом с ним не было. Он представлял себе рыдания седого Сваруна, когда он возвратится без Любиницы. И радость растворилась в печали. Душу его снедала тревога о славинском войске. А что, если на него напали герулы? Если оно разбито? У войска нет вождя, это стадо перепуганных овец, а не войско, почему он не пошел с ними? Все более мрачные и мучительные предчувствия переполняли его душу.
На ночлег остановились в лесу.
Огни не зажигали, разговаривали шепотом. Только кони громко жевали сочную траву. Вскоре все заснули, не выставив часового. Улегся даже Исток, измученный предчувствиями. Лишь старый Ярожир, прислонившись к стволу дерева и опершись на меч, провел ночь в полудреме.
Когда на другой день солнце прошло зенит, перед ними заблестела водная гладь. Исток приказал спешиться и отогнать коней на отдых в тень дубовой рощи, а пятерым воинам во главе с Ярожиром велел искать плоты.
Старый славин пошел к Дунаю, остальные улеглись под деревьями и ждали.
Не прошло и часа, как зашуршала высокая трава. Ярожир на четвереньках подполз к отдыхавшим товарищам и прошептал:
- Тунюш!
У всех мурашки пробежали по телу, сердца затрепетали. Радо вскочил, как зверь, почуявший добычу.
- Ложись! - приказал Ярожир.
Ползком добрались они до рощи. Когда все хорошо укрылись, Ярожир сказал:
- Гунны садятся на плоты!
Багряный плащ развевался на ветру.
- Проклятье, - скрипнул зубами Исток. - Откуда они идут? Не из града ли? - Он искал Любиницу. - О Морана! Отец! На коней! Никто не должен уйти живым! Смерть ворогам! Где остальные четверо, Ярожир?
- Спрятались в камыше. Чтоб не заметили, я приполз один.
- Правильно сделал! Пусть каждый выберет себе гунна. Сколько их, Ярожир?
- Человек тридцать, а может, больше. Точно не знаю.
- Пусть даже сотня! Тунюш умрет!
- Только от моей руки! - воскликнул Радо, дрожа от нетерпения.
- Не знаю, друг! Он - отличный воин. Тебе одному не одолеть его!
- Одолею, клянусь Переном.
Мгновенно подпруги на седлах были подтянуты, забрала на шлемах опущены, Ярожир поднял свой страшный меч, и он сверкнул, как пламя.
Ждать пришлось долго. Кони беспокойно рыли землю копытами. Всадники изо всех сил натягивали поводья, пытаясь сдержать и успокоить их, хотя сами испытывали еще большее нетерпение. Исток стоял на опушке рощи в густых зарослях и наблюдал за берегом, стараясь угадать, в какую сторону пойдут гунны. Завидев наконец после долгого ожидания багряный плащ, он еще раз ощупал ремень под подбородком, проверил, прочно ли сидит шлем. Он понимал, что предстоит тяжелая схватка.
Вслед за Тунюшом гунны стали прыгать с плотов - десять, двадцать, тридцать, тридцать пять человек. Исток видел, как Тунюш повернул коня налево, хотя тот по привычке пошел было в противоположную сторону, к лагерю.
'Они пройдут здесь!' От радости Исток затрепетал. Он выждал несколько мгновений и под прикрытием кустов прокрался к своим.
- Ярожир и с ним еще пятеро пойдут первыми! Чтобы гунны не испугались и не сбежали! Тунюша не трогать! О нем побеспокоимся мы с Радо. А когда разгорится схватка, ударим все!
Едва он успел закончить, на опушке появилась конская морда. Гунн! Ярожир стиснул коленями своего коня. Но на сей раз и лошади и воины отказались повиноваться.
Будто разбушевавшийся поток, прорвавший плотину, все кинулись за Ярожиром. Первым с огромной силой взмахнул мечом старый славин - голова гунна покатилась в траву. И словно по сигналу, взвыли одновременно и славины и гунны. Степь застонала, сшиблись конь с конем, сталь грянула о сталь. Гунны не мешкали ни секунды, обнажая мечи. А всадники, скакавшие в задних рядах, успели даже выставить копья и подняли на них трех коней, так что три славинских воина в беспамятстве повалились на землю. Битва разгорелась. Сталь на восьмидесяти мечах крошилась, искры летели в разные стороны, начался поединок самых отборных воинов, каких только знали земли вдоль нижнего Дуная. Трещали шлемы, лопались доспехи гуннов, тысячи ослепительных зигзагов вычерчивали мечи в солнечном свете, воины налетали друг на друга, отбивали удары и отскакивали, нападали и били снова, рубили по головам, кололи в грудь - кровь брызгала, обливая коней, которые, обезумев подобно всадникам, вставали на дыбы, били копытами и грызли натянутые поводья, роняя пену.
Как тигр, кинулся Радо за багряным плащом. Исток скакал следом. Вот просвистел меч Радо. Но Тунюш встретил удар спокойно и хладнокровно, словно на него замахнулся прутом босоногий пастух.
Через мгновение Радо оказался безоружным. Тунюш выбил меч у него из рук, задев притом и позолоченный византийский шлем, в котором зияла теперь широкая трещина. Радо отскочил в сторону, взревев от бешенства. Тунюш тут же согнул локоть и повернул коня, чтоб вонзить меч юноше в спину. Однако меч Истока отбил удар. С быстротой молнии повернулся Тунюш. Его глаза, видевшие столько окровавленных лезвий, занесенных над головой, немедленно уловили, что Исток - опасный противник. Оба коня встали на дыбы, словно благородные жеребцы поняли, что встретились достойные противники. Зазвенела, засверкала сталь, подобно ослепительным змеям мелькали шишаки шлемов, выписывая сверкающие круги. Пот заливал лица. Тунюш понял, что речь идет о его голове. Моментально бросил он поводья, рука его скользнула за копьем, чтоб метнуть его в Истока.
И тогда раздался вопль Радо:
- Брось копье! Пес!
Безоружный, Радо погнал коня на Тунюша, обхватил гунна руками вокруг пояса, и оба они полетели в траву, кони без всадников прянули в степь. Клещами сжимал Радо упавшего на спину Тунюша. Короткий меч сверкнул в руке юноши, из горла гунна брызнула горячая черная струя.
Все до одного гунна остались лежать на поле боя, но пятнадцать славинов, хотя они и были защищены шлемами и броней, сложили свои головы.
- О Морана, какие отличные воины! - говорил Исток, бродя между мертвыми.
21
Когда славины отдохнули от жаркой битвы и принесли Перуну скромные жертвы, Исток приказал собрать оружие убитых, поймать лошадей, а трупы закопать, чтоб их не осквернили стервятники. Кости таких воинов не должны валяться разбросанными и поруганными по степи.
Радо разыскал труп Тунюша и замер, не сводя глаз с широкого лица, на котором застыло выражение горечи. Душа дикого сына степей пылала восторгом при виде трупа того, кто похитил его суженую. Он поднял шапку гунна, взялся за багряный плащ и сорвал его с плеч - лопнул драгоценный пурпур. Радо с наслаждением рвал в клочья одежду человека, которого он даже мертвым ненавидел лютой ненавистью. Обрубив застежки, он принялся стаскивать доспех, украшенный множеством рубинов и смарагдов.
Когда он снял его, с груди убитого скатился какой-то свиток.
Радо поднял его, развернул и, не умея читать, бессмысленно уставился на буквы.
'Может быть, важное письмо', - подумал он и понес его к Истоку.
Взглянув на свиток, Сварунич, выучившийся грамоте в Константинополе, воскликнул:
