вздохнул. — А оружие у вас вычищено?
— Так точно, сэр!
— Уверены?
— Так точно, сэр!
Сержант посмотрел на часы.
— До отбоя у нас еще девяносто минут… Осмотр оружия, пожалуй, отложим на завтра… — По рядам прошел легкий шумок. Мидберри недовольно повел головой, и он тут же затих. — Этот вечер я дарю вам. Личное время. — Крикнул и сразу же предостерегающе поднял руку: — Но только чтобы тихо. Занимайтесь, кто чем хочет, поболтайте, письма домой напишите и все такое. Но без шума, чтобы соседи не услыхали. Ясненько?
— Так точно, сэр! — радостно заорали солдаты. Несколько голосов даже выкрикнули: — Спасибо вам, сэр!
— «Вам»? — В голосе сержанта снова зазвучало неодобрение. Взвод сразу же смолк. На лицах появились растерянность, тревога.
— «Вам»! Ишь ты! «Спасибо вам». Забылись, черви? Я вам покажу! Чего удумали — «вам»! Смотрите у меня.
Но в тот же момент лицо его снова преобразилось. Гримасу гнева сменила широкая, во весь рот улыбка.
— Ладно уж, черт с вами. Время-то ведь личное. Валяйте! Ну, чего уставились как остолопы? Р- разойдись!
— Есть, сэр! — крикнул взвод, бросаясь врассыпную.
— Вон он, оказывается, какой, — криво усмехнулся Уэйт, как только за сержантом Мидберри захлопнулась дверь. — Добренькая сестричка, вишь ты. Ну и дает!
Адамчик укоризненно взглянул на соседа. Хотел что-то сказать, даже рот уже приоткрыл, но потом передумал и промолчал. «Странный человек. Вечно над всем насмехается. Ничего святого нет. Как таким людям понять, что у другого на душе. Ну, вот, что хотя бы взвод сейчас переживает. На все ему наплевать. Только себя и знает. Вот уж действительно чужак. Отщепенец какой-то. А еще командир отделения называется».
— Ты чего это рот раскрыл? — неожиданно повернулся к нему Уэйт.
— Да так, ничего…
22
— Так что же я должен делать? — допытывался Адамчик. — Ну скажи ты мне? У тебя ведь всегда на все ответ есть.
Уэйт внешне невозмутимо продолжал заниматься делом — вдевал нитку в иголку. Продел, спокойно завязал узелок, посмотрел, как получилось…
— Дай-ка мне китель, карман что-то прохудился…
Адамчик, сидевший рядом с ним на рундуке, повернулся, взял лежавший на верхней койке китель, подал его хозяину.
— Так как же мне быть?
— Чего ты пристал ко мне? Я ведь только спросил, что ты тогда видел, вот и все. Хотел узнать, что же произошло на самом деле. И твое мнение. Ну, а раз ты не хочешь об этом говорить, так и ладно. Кончим, стало быть, на этом. Дело-то ведь твое.
— Это-то верно. Да только… — уставившись куда-то в пол, Адамчик ломал пальцы. Перещелкал всеми суставами левой руки, взялся за правую. — Будто я не понимаю. Отлично знаю, куда гнешь. И ты тоже знаешь… что я знаю. Ужасно смешно!
— Тогда чего же ты кипятишься?
— Ничего я не кипячусь. Даже и не думаю. Просто я не такой дурачок, как ты считаешь. Не ловлюсь по дешевке. На твой или на чьи еще приемчики.
— Тьфу ты, гад! — Уэйт дернул рукой. На кончике пальца рубиновой точкой наливалась капелька крови. Он сунул палец в рот, пососал. — Какие еще там приемчики? Чего ты мелешь?
— Ты отлично сам знаешь какие.
— Да нет же. Правду говорю.
— А, брось. Просто добиваешься, чтобы я, как последний дурак, высунул башку, а мне ее — тяп! И поминай как звали. Хитрый больно. Подъезжаешь на кривой. Друга-приятеля разыгрываешь. А все только для того, чтоб я первым рот раскрыл. За чужого дядю вылез. Мне потом пинка под задницу, а ты — чист как стеклышко. Будто и знать ничего не знаешь. Как в тот раз, когда я за Клейна пытался вступиться. Думаешь, я забыл? Где ты тогда был? Где?
Адамчик с горечью усмехнулся. Эта усмешка показалась Уэйту фальшивой, надуманной и в то же время нервозной. Однако он ничего не сказал. Молча слушал…
— Я теперь уж не такой дурак, как был, — снова начал Адамчик…
— Это ты так думаешь?
— Ничего я не думаю. Я точно знаю.
— Да нет, я о том, что будто бы я тебя подбиваю.
— А почему бы и нет?
— Да потому, что смысла же никакого нет в этом. Ну какая мне от этого корысть, сам посуди?
Адамчик неопределенно развел руками. Уэйт вздохнул:
— Так вон, оказывается, куда ты гнешь. Мне, мол, высовываться опасно, и без того на волоске повис, того и гляди в выпуск не попаду. Пусть лучше другие, которые понадежнее себя чувствуют. Так ведь, верно?
— А хоть бы и так! Взять вон тебя и меня. Сам знаешь, какая разница. Тебе бояться нечего. Да ты послушай…
— Чего там еще слушать. Сам-то что собираешься делать?
— Нет, нет! И не уговаривай. Я и думать даже не хочу. — Адамчик в возбуждении вскочил с рундука, сделал движение, будто собирается уйти. — Ты что, по правде что-то задумал? Или только делаешь вид, будто собираешься за Купера вступиться? Так я все равно тут ни при чем, и не рассчитывай. Сделай одолжение, оставь меня в покое. Не хватало еще мне в это дерьмо влезать.
Он демонстративно засунул руки в карманы брюк, снова делая вид, что собирается уйти. И снова не ушел…
— Так тебе что, действительно оч-чень хочется узнать, что я тогда видел? — заговорил он после некоторого раздумья. — Хочется? О'кей! Тогда слушай…
Уэйт поднял голову. Его сосед странно улыбнулся, привалился боком к стойке, которая соединяла верхнюю и нижнюю койки, огляделся…
— То же самое, что и ты, вот что, — сказал он негромко. — Точно то же. Вот так-то. Это тебя устраивает?
— Но если ты видел, то, наверно, и другие тоже видели?
— Какое еще там «наверно»? Все точно видели, и сомнений быть не может. Да только что с того? Даже если бы это видел весь взвод. Все равно ведь никто не признается. Даже рта не раскроет.
— А может, раскроют? Ну не все, так хоть кто-нибудь?
— А может, в дерьме изваляются? Никто — это ведь не просто слово. Никто — значит, что ни ты, ни я, ни кто-нибудь третий, у кого есть в голове хоть капелька здравого смысла, не сделает этого. Да это и не играет роли. Ну пусть кто-нибудь и раскроет рот. Пусть даже не один, а двое. Скажем — ты и я. Думаешь, это что-либо изменит? Ровным счетом ничего. Было нас двое, так двое и останется. Ни одна душа не поддержит. И ты это отлично знаешь. Видел вон этих двух — Брешерса и Тейлора? Решился бы на них рассчитывать? Вот то-то и оно. Останемся вдвоем и вылетим оба с острова коленом под зад, а мордой в дерьме. Только и всего.
«Это же надо, — думал Уэйт. — Кроет меня моими собственными доводами. Как будто бы сам себя в записи прослушиваешь. Ничего себе, сыграла судьба шуточку — бумерангом по мне все полетело. Верно говорят, что посеешь, то и пожнешь. Научил на свою голову».
На его лице теперь блуждала легкая улыбка. Она становилась все шире, и в конце концов он рассмеялся
