было не заразиться хотя бы одним из этих пороков, которые так беспощадно оголялись Терновцевым. 'Вы обвиняете меня во всех смертных грехах, не подумав о том, достойны ли вы сами того, чтобы мне выносить приговор? - уставясь в упор, презрительно спросил Терновцев. В его голосе был и лед, и пламя, а зрачки его глаз будто сверлили вам душу. В отместку, он еще долго и зло куражился над нами, практикуясь в словесной эквилибристике: 'Что делать, если так устроен человек: чем выше этажи в его мозгах, тем обширнее его видение мира и наоборот, чем ниже, тем их функции грубей и примитивней; скудоумие всегда мешало людям увидеть все многообразие жизни. И сегодня их представления о всесущем однобоки, смыты, серы'. О, как же был он в эту минуту хорош! Являя собою воочию живое воплощение врубелевского демона, будто сошедшего к нам сюда прямо с холста знаменитой картины. 'Нет, не залетный я с тайги гастролер в поисках легкой дорожной поживы. И не крупье-банкомет, что сдает из колоды крапленую карту, как вы изволили обо мне небрежно выразиться, - искусно отбиваясь в словесном поединке, стойко опровергал все наши домыслы Терновцев. - Да, игрок я, азартный игрок, но самой высокой и лучшей марки! - нагнетая обстановку и так уж доведенную до каления, в том же духе продолжал он. - В той игре, что играю я, нет подвоха и бесчестия нет: карта - ставка на жизнь, рок мечет. Я играю! Проигрыш - смерть, выигрыш - бессмертное познание! Не блефую я в картах, не блефую в словах - вам нужны доказательства? - спросил он. Хотя честно признаться, это против всех моих правил выставлять себя напоказ, - разметая навет, аргументируя доводами. не сдавался Терновцев. И в подтверждение своих слов он достал из кармана пачку банкнот, и потрясая ими над нашими головами, чуть слышно проговорил: 'Это из области реального: эти деньги я честно выиграл здесь у вас, - обведя всех нас притупленным взглядом. - Я выиграл их в равных условиях, правда, с разной возможностью, - и на этот раз он не преминул бросить ядовитый намек, присовокупив к уже сказанному. - В этом не моя вина, и не моя особая заслуга. Я лишь продемонстрировал некоторые достижения человеческой иррациональной мысли, достигнутые за счет человеческого самосовершенствования!' - усталый взгляд его скользнул по ассигнациям, которые он все еще держал в своей руке, и только теперь, словно впервые заметив их, безучастно бросил на стол, как нечто обычное, ненужное. 'По чести я их выиграл, по чести возвращаю их вам, потому что они отягощают мой карман, как и мою душу', - простодушно пояснил он свое необычное решение. Вокруг нас недобро загудели. Необычное представление за нашим столом, что шло на повышенных тонах, по-прежнему продолжало привлекать к себе внимание многих завсегдатаев этого походно-питьевого заведения. Возмущенные этой его максималистской выходкой, они расценили ее как уступку, сдачу своих позиций в этой странной борьбе... 'Спокойно, господа-'товарищи'! Ведь я исповедую распятого Христа, а значит, исповедую культ красоты и культ гуманности! Спокойно, господа, спокойно! Не шумите зря! - высокопарно произнес он и развел широко руками, делая что-то вроде реверанса, обращаясь ко всей почтенной публике, Деньги мои! Кому хочу, тому и дарю. И нет никому до этого дела! - урезонил он некоторые уж слишком горячие головы. - Хотя я вовсе и не крез-толстосум и сделал это не ради благородного жеста, чтобы лишь перед вами выделиться, а вижу в том свой долг подвижничества, в популяризации не раскрытых еще возможностей человека, раскрытие который помогает изгнать из нашей жизни зло и несет в себе людям осветление для их души и очищение физическое от завистливых мыслей. Знаете, как по этому поводу говорил апостол Павел: 'Вы желаете и не имеете, Вы просите и не получаете, потому что просите Вы для вожделения своей плоти'... Я сел за этот зеленый стол, чтобы преподать кое- кому жизненный урок, сбить навсегда спесь с зарвавшихся. А вам, - обратился он к проигравшейся братии, - я советую впредь чрезмерно не увлекаться азартной игрой - это такая же трясина, что и наркотическое болото, засосет - не вырваться, поучительно, но уже без злобы добавил он, возвращаясь снова к прежнему разговору. - А вот это! - прерываясь в раздумье и загадочно намекая на что-то очень значительное. Терновцев взял в руки видавший виды казначейский билет нарицательной стоимостью всего в один рубль и, сосредоточенно всматриваясь в него, чуть внятно повторил. - А это другой вариант, но уже из области ирреального!' - извлекая и преобразуя какие-то лишь одному ему известные и понятные формулы, он тут же на наших глазах, к зависти и восхищению всех присутствующих, прибегнув лишь к незначительной услуге официанта, обратил тот самый грошовый билет, прикупив на него два выигрышных лотерейных билета, почто что в целое состояние... Не радость и восторг, а холод и равнодушие можно было прочесть в его усталом безжизненном взгляде, когда он смотрел на эти только что обретенные сокровища, явившиеся результатом отображений, искусно вызываемых им украшенной мыслью. 'Хвастовство не делает славу уму, и не ради хвастовства и даже не ради богатства, но ради торжества справедливости, ради торжества вечного я прибег к этим мерам 'колдовских' секретов алхимии, совершенство которых я постиг не волею случая, а настырным характером, кропотливым ежедневным трудом в длительных поисках-экспериментах. Экстремальность условия таких изысканий принуждает исследователя не только чисто научной работой, но довольно часто приходится не гнушаться и самой что ни на есть черновой работой! Да, всяко приходилось, надо было испытать и холод, и голод; преодолеть не раз и более значительные лишения. Много требовалось терпения, выдержки, ибо само сверхпознание всегда сопряжено с огромным риском, смертельной опасностью, зачастую оборачивающейся против самого же исследователя, его близких, друзей, а не только поражая одних его врагов'. Обескураженные таким оборотом дела, мы глядели друг на друга, не зная, что сказать ему в свое оправдание. Заметив наше замешательство. Терновцев сам пришел к нам на помощь: 'Не пристало порядочным людям так скороспешно, так предвзято облачать оценочные свои суждения в заносчивую форму недоверия', - укоризненно, но миролюбиво пристыдил он нас. В свою очередь мы дружно извинились перед ним за свою излишнюю горячность, сославшись на гору выпитого, очень, очень просили его продолжить рассказ. 'О, сколько нужно вложить в нашу жизнь труда, сколько нужно перелопатить словесной руды, чтобы выразить всю полноту, всю глубину человеческих чувств и мыслей. Ведь даже всякая, самая простейшая жизнь, сама по себе всегда ирреальна, абстрактна'... Ныряли, всплывая в волнах хаоса живые полновесные слова, удачно группируясь в краткие звенья тезисов, аргументов, выводов. А те, совокупясь в четкие выкладки и красноречивые отступления, заманчиво увлекая за собою нас, слушателей, да пожалуй, и самого рассказчика... Захваченный потоком нахлынувших мыслей, он говорил нам: 'Оправдывая всякое мировое зло общей греховностью человеческого индивида, люди и не подозревают того, что не своей врожденной греховностью они обязаны расползающемуся повсюду злорадству, а тому, чем накликаются эти несчастья - своей паскудностью, агрессивностью характера, который формируются тем или иным обществом и политическими системами. Люди, ожесточившиеся, лишенные сокровенного чувства души, в значительной степени влияют на программу Высшего разума, что разлит повсюду во вселенной, и который управляет и самой жизнью, и деятельностью человечества в настоящем, управляя в прошлом и станет управлять в будущем...' Умолкнув, он долго-долго молчал, неприятно уставившись в одну точку и как будто ничего не видел, ничего не слышал. Его словно бы кто подменил. Было неясно: то ли данной манерой он снимал с себя стрессовый груз, то ли так тщательно готовил ответ, чтобы в нем не затронуть нечаянно для постороннего уха чего-то лишнего, сакраментального... Вспыхнув, подобно живому огню, он заговорил порывисто, как-то сразу, вдруг ошеломляюще: 'Алхимия мысли - это полное раскрепощение, раскованность души и ума человека. Алхимия мысли - абсолютная вершина гениального, всего беспредельного - это божество божества, как в музыке, в науке, так и в любом виде искусства, постигаемое лишь запредельным волевым устремлением обогащенного сознания. Алхимия мысли - эта та царственная сила власти сверх-разума, сверх-сознания, которая способна вершить не только судьбы отдельных людей, но предопределять на будущее развитие всего человечества!' - заключительным аккордом прозвучали в тот день для нас замысловатые слова Терновцева. Через некоторое время мы с ним покинули ресторацию и вернулись в свой вагон...
ПОСЛАНИЕ ПРОРИЦАТЕЛЯ Рассказ четвертый
И нет конца, мелькают версты, кручи, Останови! идет, идет испуганные тучи, Закат в крови! А.Блок
Добравшись до своего купе, преодолев на своем пути целый лабиринт дверей и коридоров, мы с Терновцевым облегченно вздохнули и устало плюхнулись прямо на неразобранные свои постели. Хмель отяжелил и клонил мою голову в сон. Меня мутило. Перед глазами все плыло, а изнутри противно и муторно так подташнивало. Чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, я снова встал, 'опохмелиться' минералкой, а затем, несколько проветрившись на сквозняке в коридоре, сел за стол и начал записывать в своем дневнике на свежую память, обстоятельно и точно все свои впечатления от прошедшего дня. Дело у меня, надо сказать, продвигалось не шатко, не валко. Мне никак не удавалось схватить самую суть и подстроиться под нужную тональность повествования. Переводилась за зря целая куча высококачественной, лощеной бумаги: исписанные и скомканные листы из блокнота ворохом валялись на полу у меня под ногами, а дело никак не шло с места. Суетность моего неугомонного бодрствования и назойливое шуршание бумаги, видимо, очень мешали Терновцеву спать, так
