как уже через непродолжительное время, откинувшись к стенке, он приподнялся на локте и, увидев вокруг столько бумажного сора и хлама, ехидно подтрунивая, спросил: 'Что это за творение такое, что не дает никому покоя?' 'Пишу Апокалипсис. Правда, только со своим числом зверя и советским светопредставлением, а не тем, что есть в библейском откровении Иоанна Богослова, - несколько неохотно ответил я и искренне пожаловался. - Да вот только что-то никак не идет у меня, не клеится'. 'Получится! 'Пускай годами мысль зреет, чтоб совершенной стала красота, - участливо подбодрил он. - А не воспользоваться ли для верности тебе копиями моих писем, в которых преследовались подобные задачи и цели!' - после некоторого раздумья предложил Терновцев уже вполне серьезно. Вынув из кожаного своего портфеля пачку писем, он протянул их мне. Я с благодарностью принял и тут же с усердием начал все подряд читать. Речь в них шла о том, 'что надлежит быть вскоре'. Несмотря на то, что эти письма относятся к сугубо официальной переписке - в общем представляли собой целый сборник посланий, близких меж собой общностью идей и целей, - письма эти и сами по себе в раздельности, несли нужную мне информацию, но целый их пакет и пестрота их предназначения позволили мне еще и разглядеть автора писем изнутри, узнать, как он сам себе мыслит и чувствует, какую гражданскую позицию занимает в жизни... - Я хотел помочь советским людям... Я вырвал из своей груди животрепещущее сердце и зажег его освященным огнем мироздания и отдал бескорыстно его людям, чтобы оно вместо факела озаряло во мраке дня и ночи их многотрудный путь к Богу. Так они, несчастные богоотступники, святазарным огнем его, стали греть свои мерзкие задницы, - констатировал желчно Кассандр неприятием, невостребованностью его идей всем нашим полудиким обществом...
К ЖЕНЩИНЕ...
Эй, кабатчик, вина как огонь приготовь, Чтобы в сердце вскипела остывшая кровь; Чтоб хоть песня сне стала единственным другом, Ибо все изменили - и друг, и любовь... Омар Хайям
Здравствуй же, миля, милая моя недотрога - Вера Прямоты! Здравствуй, мой несговорчивый, мой горячий друг! Тот, кто враждует с тобой, - твой горячий друг, указано в Коране... Если считать данное высказывание истинным по сути своей и верным для наших отношений, то нам давно бы уж следовали заключить меж собой пускай хрупкий, но осязаемый мир. Вполне доверяя этому благовествованию из книги книг, я первым протягиваю тебе свою руку как знак чистой дружбы, искренне говоря: 'Мир Вам! Ты ничто и я ничто - вместе мы пейзаж!' Я не знаю, что ты мне на это ответишь, но если ты скажешь мне нежное что-то, я озолочу тебя, и весь мир будет лежать поверженным у твоих ног. Я сделаю тебя владычицей Великой Бесконечности... Да, правда! Истинная правда, что ранее я тоже обещал тебе вроде бы золотые горы, но с оговоркою, что я не могу до положенного срока обращать свои отверженные знания, обретенные отречением от тщеты мирской на исполнение каких-либо суетных желаний, так как был намертво схвачен, как стальным спрутом, жесточайшим стечением множества неблагоприятных для меня обстоятельств. И, конечно же, такая редкая по своей природе женщина, как ты, не только своей внешней, телесной красотой, но и своей врожденной сообразительностью, не могла не заметить того, что 'король-то голый!' Что все мое богатство - одни красивые прожекты, которые с позиции нормального человека никогда не воплотятся в жизнь... И взыграло твое женское самолюбие, и наступили сумерки богов... Парадоксально мыслящего пророка, гения, человека, которому свойственно алогичное самоутверждение: движение от уюта, комфорта навстречу жизненному драматизму, экстремальности, обеспокоенного не за собственную судьбу, но за судьбу народа, мира в целом, видя в этом богатое содержание счастья, смысла жизни, - ты осудила как самого последнего и лживого еретика... Я к неверной хотел бы душой охладеть, Новой страсти позволить собой овладеть. Я хотел бы, но слезы глаза застилают, Слезы мне не дают на другую глядеть. Я тебя ни в чем не виню, во всем я сам виноват. Виноват, что испытывал себя так часто для искушения. Мне не следовало знакомить тебя и со своей зловещей книгой. Твоя душа, отягощенная осадками безверия от мрачного советизма, не готова была воспринимать такого жестко-свободного пробуждения, что проповедуется мною в ней. Покорно вянущий цветок, ты - слишком слабое создание для нашей беспощадной действительности. И как бы ты не ухищрялась скрыть это от других за своею напускною леденящей чинностью, своим ужасающим холодом речей, поверь мне, тебе все же плохо удается. Я знаю, что душа твоя потаенно стремится погреться у живого костра обновленных идей. ей не чужды и горячее правды слово, и обжигающая магии мысль, и огненные сверхчувства... Да, я был не очень свят с тобой, моя святая, и не плакал о грехах своих... Вызывая к жизни через заговорное слово тончайшую субстанцию живых идей как самые желанные сочетания творческой мечты, обращая свои нафантазированные замыслы в их материальную сущность, я должен был прежде зажечь, очаровать, предвосхищая восхитить тебя, чтобы самой новейшей новизною пробудить у тебя к себе бесконтрольное доверие... Без доверия верного зрителя как сбыться диву дивному, как сотвориться чуду чудному - будь то волшебник-факир, вытворяющий сверхискусство, хотя бы семи пядей во лбу. Без веры нет никакой идеологии! Нет никакой религии! Нет никакого Бога, без истинной веры!!! В поисках ангельской святости, света на свете в образе женщины. В поисках женщины - Веры, как дамы сердца, которая соединила бы в себе реальную женщину-примадону, доступную для физического обладания, и женщину-мадону, которой можно только любоваться и восхищаться, на которую можно только молиться издали как на богиню, я исколесил не раз сквозь бури всех невзгод, повдоль и поперек, бескрайнюю советскую планиду... От монгольских владений пустынных царевен я шагал до безмолвно холодной тундры - царства Наины. Я искал Кудашу по обширным степям Казахстана. В поисках Гелии я взбирался по горным вершинам Киргизии почти что на самое небо. Шаганэ я надеялся встретить в раскаленной Средней Азии... От зловещих русалок восточных морей я спешил лицезреть королеву янтарной Балтии... И только здесь, в самом центре России, повстречалась ты мне, моя милая, драгоценная! Я потерял себя, меня объял испуг, Но вот себя в тебе я обнаружил вдруг. Ты от себя меня не отдавай мне боле, Коль нет меня во мне, когда я не с тобой! Букет цветов я шлю тебе с письмом, а не цветы. Что мертвые цветы в сравнении с тобою? Нет на земле таких-то и живых цветов, которые ты не смогла б украсить иль затмить своей красою!!! Прощайте! Вас помнящий всегда, знакомый Ваш - Евгений Терновцев. P. S. До самого конца мая, ежедневно в семь часов вечера я беде ждать с Вами встречи у паперти Дмитриевского храма. Буду ждать в погоду, и непогоду. Не дождусь: и с песней, и с Россией разочтусь... Знайте, что и тогда не по моей злой воле в этой стране снова будет пролита кровь, если даже я покину навсегда эту юдоль безверия и лжи с глубоким огорчением и душевной болью... Сердца моего хоть и кровавые слезы - любвеобильные слезы... Знайте, что и песни мои, выпестованные неуемным сердцем пророка-подвижника, были бескорыстной дань откупа за всех живущих на этой земле от гнева и наказания всевышнего... Знайте, что никакой самый рьяный на свете 'пастух' не сможет устеречь теперь 'наше' растревоженное ущербное 'стадо'. Только мое присутствие здесь еще сдерживает граждан сих от новой Великой Смуты. Нет, это не блеф, не каприз, не обман чувств и не промах рассудка. В познаньях тайны бытия бессилен и праведник, и мудрец. И царь царей не властен над хаосом пространства и времени. Я один постиг дисгармонии их совершенства. Небо, время и пространство знают о моем земном главенстве. Одного лишь, как и всем, мне найти не дано - код от шифра бессмертия, код от шифра любви... Я у ног твоих, смотри, С смертною тоскою, Ну прости же, ну прости! Сжалься надо мною! Неужель я виноват Тем, что из-за взгляда Твоего я был бы рад Вынесть муки ада? Что тебя сгубил бы я, И себя с тобою Лишь бы ты была моя, Навсегда со мною!
ЛИТКОНСУЛЬТАНТУ
Шепнуть о том, перед чем язык немеет, Усилить бой бестрепетных сердец Вот чем певец лишь избранный владеет, Вот в чем его и признак и венец. Аф. Фет
Ну и поделом же мне! Так мне и надо! Сам виноват, что досталось от Вас по 'мурсалу' за тот каскад примитивных ошибок, что был допущен в моей рукописи. Впредь буду умнее и не стану больше передоверяться нашим бытовикам-ханыгам, если когда-либо вновь придется прибегнуть к услугам их сервиса. Выражаю Вам свою глубокую признательность за дельный совет 'сочетать сказанное с формой сказанного'. Ценную правку некоторых мест в рукописи, хотя и не согласен категорически с одним из Ваших высказываний, где Вы утверждаете, что многие мои размышления об экологии, о религии, свободе, добре и зле слишком 'позднего зажигания' и не могут привнести какого-либо положительного заряда в отечественную литературу. Привожу этот тезис дословно: 'Но вот беда - обо всех этих понятиях вы пишете не первым, многие писали об этом, простите, лучше Вас!' Интересно все же было б узнать, чьей же это рукой водило провидение и кто тому свидетель и судья? Уж не те ли это 'многие', кому чужды страдания и сомнения, и другие, Родственные им существа с повышенной творческой плодовитостью? И кому так легко удалось усыпить бдительность очень строгого критика в Вашем лице? Если рассуждать по-Вашему на этот счет, то выходит, что и современному человеку нечего было родиться и жить на белом свете, коль до него уже рождались и жили раньше такие же люди: ели, пили, плакали и смеялись, любили и ненавидели, проделывая физически и ощущая чувственно все это, возможно, намного лучше нашего поколения, или же, по крайней мере, многих из них... Если искать ошибки, а не прекрасного в
