— Я согласна с Люком, отец. Эта вражда слишком затянулась. Может быть, если бы я знал причину, я относилась бы ко всему этому иначе, — отвечала Хиллари, поднося приманку, так сказать, к самому его носу в надежде, что он на нее клюнет.
До сих пор он ни разу не клюнул, но сейчас, выбитый из колеи своей схваткой с Шоном, оказался более разговорчивым:
— А что тут знать? Маккалистер — вор. Он не только деньги у меня украл, он украл у меня счастье.
— Ты имеешь в виду эту женщину? Почему ты никогда ничего мне о ней не говорил? Похоже, ты был в нее серьезно влюблен, а мне даже словом не обмолвился.
— Есть вещи, — изрек Чарлз Грант, — которые не обсуждают с дочерью.
Такое упорство было уже чересчур. Хиллари начинала терять терпение:
— Тем не менее ты бы лучше обсудил их с дочерью, потому что мне вовсе не светит жить в обстановке войны. И никому из нас это добра не принесет. Посмотри, как ты уже разрушил свое здоровье. У тебя повышенное давление, язва, которая вот-вот станет кровоточить, да и вообще ты сильно сдал.
— А ты уезжаешь, бросая меня здесь одного. Это был удар ниже пояса.
— Я не бросаю тебя одного. София уже приступает к работе. — Предполагалось, что экономка будет жить в доме, ей была отведена отдельная комната рядом с кухней. — Я бы все равно выехала, если бы и не вышла замуж за Люка. Я писала тебе об этом еще до отъезда из Чикаго, — напомнила она отцу. — Однако вернемся к этой женщине. — Хиллари не давала увести себя в сторону. — Где ты с ней познакомился?
— Она работала на нас.
— А как ее зовут?
Отец снова замкнулся в себе:
— Я уже сказал тебе, что с тобой этого не обсуждал и обсуждать не буду. С меня на сегодня хватит. Сыт по горло.
Он пришел в сильное возбуждение, и Хиллари сдалась.
— Как хочешь, папочка. — И она переменила тему: — Как ты думаешь, София у тебя приживется? На вид она очень приятная и толковая женщина. Да еще и хороша собой.
— Не обратил внимания, — буркнул Чарлз.
— А ты обрати, — сказала Хиллари. — Тут открываются большие перспективы. Выход в новый мир. Жаль, если ты такую возможность упустишь. — И, высказав отцу этот несколько, скажем прямо, игривый совет, она удалилась.
— У нас все готово к приезду Энгуса Робертсона? — спросил Эйб в пятницу у Люка после полуденного перерыва.
— Все на мази. Я встречаю его в аэропорту, — Люк взглянул на часы, — через два часа с минутами. Я предложил выслать за ним машину, которая доставила бы его с женой в отель, но он заявил, что любит, когда его встречают.
— Значит, все, что наш чудила любит, он безоговорочно получает?
— Ты можешь предложить кандидатуру получше? — парировал Люк. Он знал, что обороняется, при его независимости ему было не по вкусу кого-то ублажать. Но ничего не поделаешь! Энгус Робертсон был ему до зарезу нужен, любой ценой требовалось удержать на плаву проект дома престарелых, проект, не дававший высоких доходов, за которыми гоняются в наши дни большинство инвесторов.
Так что, положив гордость в карман, он вывернулся наизнанку и сделал все возможное, чтобы Энгус Робертсон прибыл в Ноксвилл. В деловом отношении это, несомненно, имело смысл, но нельзя сказать, чтобы Люку доставило такое уж удовольствие.
— Робертсон — наш последний шанс. И я сделал все возможное, чтобы ему захотелось прилететь в Ноксвилл.
— Знаю. Даже женился.
— Ну, тут не было жертвы, — сказал Люк. — Хиллари и я предназначены друг для друга. Приезд Робертсона просто ускорил наш брак.
— Кстати, как складываются у вас дела?
— Ничего. Переедем к себе, будет еще лучше. — Когда двуспальная кровать не будет разъята на две односпальные, добавил про себя Люк.
— Понимаю, друг. Нам с Соней — я тогда какое-то время сидел без работы — пришлось жить целый месяц с ее родителями. Для мужчины такое тяжело.
— И не говори. Добавь сюда визит Робертсона… — Люк нервно постучал карандашом по своему малопрестижному металлическому столу. — Знаешь, Эйб, мне ведь плевать, что там другие обо мне думают. Я привык жить по своим, а не по чужим законам.
— Мне это говорить не надо, — отвечал Эйб. — Если бы тебя волновало, что о тебе думают другие, вряд ли ты пригласил бы меня на должность прораба. Не думай, что я не понимаю, чем тебе обязан.
— Я, черт возьми, пригласил на эту должность лучшего работника, и все тут, — заявил Люк.
— Работника, который, являясь чернокожим, надзирает над бригадой, состоящей в основном из белых.
— У тебя что, неприятности? — спросил Люк.
— И близко не было.
— Так. Значит, у нас работают умные ребята.
— Добрую половину которых тебе, возможно, придется уволить, если мы не удержим за собой проект, — напомнил Эйб.
— Знаю, знаю. Но мы непременно его удержим. Все идет чин чинарем, как задумано. — Телефон прервал его. — Алло?
— Люк, мальчик мой, это говорит твой отец.
— Да, пап. Что случилось?
— Ничего особенного. Но я подумал, тебе, наверное, надо знать… эту… твою жену только что увезла полицейская машина. В участок, — радостно сообщил ему Шон. — Я предупреждал тебя: эти Гранты — паршивый народец!
Глава восьмая
— О чем ты говоришь, отец? — ошарашено переспросил Люк.
— О твоей расчудесной жене, — давясь смехом, прошелестел Шон.
— Перестань хохотать, — раздраженно бросил Люк. — Я с трудом тебя понимаю!
— Жаль, ты свою красотку не видел! После истории с Надин и всего прочего такая картина твоему отцу — ну честное слово — маслом по сердцу. Приятно было видеть, как это никудышное Грантово отродье увозят в полицейской машине.
— Что произошло? Несчастный случай? Она ранена? — Люк засыпал отца вопросами.
— Она в полном порядке, — сообщил Шон. — Разве только выглядела мрачнее тучи, когда ее забирали.
— Забрали? За что?
— А я почем знаю? Я сидел у себя в офисе, глянул в окно и вижу — на улице напротив какая-то суматоха. А потом полицейский, ядреный такой парень, хап ее в машину! Говорил я тебе, ничего, кроме неприятностей, от нее не жди…
Не сказав даже «до свидания», Люк бросил трубку.
— Эй, постой! Куда ты? — крикнул Эйб вдогонку Люку, который уже закрывал за собой дверь бытовки.
— В полицию. Неприятность с женой.
И не успел Эйб сказать еще хоть слово, его шеф был уже за рулем и выезжал со стройки на своем пикапе.
Люку понадобилось двадцать минут, чтобы выяснить, в какой именно участок доставили Хиллари. За эти двадцать минут он, честное слово, чуть не поседел — таково, во всяком случае, было его ощущение. Воображая самые различные передряги, в какие могла попасть Хиллари, он гнал машину вовсю, дважды проскочил на красный свет и в расстройстве чуть не выбросил радиотелефон в окно. Он ни от кого не мог
