желанием остаться, чтобы продолжить какую-то жизненно важную внутреннюю борьбу.
Он до сих пор не имел ни малейшего понятия, в чем заключается эта борьба, но его метод этого и не предполагал. Пациенты всегда говорят, что не могут помочь себе. К этому выводу их приводит подсознание. И Джулия Остриан сейчас бессознательно воевала сама с собой на уровне эмоций и мучилась от того, что он описал ход битвы.
Она не могла убежать. Она не могла столкнуться лицом к лицу с незнакомым чудовищем.
— Сердце разрывается. — В ее голосе прозвучала безнадежность, напряженность и страдание.
Наконец-то он понял, что она пытается сказать.
— Что-то болит у тебя в сердце.
Она прикусила нижнюю губу:
— Да.
Орион заставил себя дышать ровно и спокойно, ничем не выдавая возбуждения: наступал решающий момент. Он уже собирался попросить ее непроизвольно изменить...
— В твоем сердце союз 'и', — сказал он.
Если бы она знала, что может столкнуться с тем, что одновременно мучило ее и продолжалось до сих пор, она бы смогла изменить внутреннюю установку, которая сдерживала ее. Это небольшая перемена, но, подобно просверленной дырке в запруде, имела бы огромные последствия.
— Что? — вдруг встрепенулась Джулия.
Она не могла поверить, что правильно его расслышала. Ее тело оцепенело, словно в ожидании удара.
Он внимательно смотрел на нее. Она, казалось, повисла между прошлым и настоящим, застыв от невозможности освободиться. Он должен был ей помочь.
— В твоем сердце союз 'и', — мягко повторил он.
Она подняла брови:
— Что это значит?
— Твое сердце перекачивает кровь по всему телу, а не только к отдельным его частям. Оно не может выбрать себе сторону. Предпочесть левый желудочек правому. Правую ногу левой. Сердцу есть дело до всего.
Он подождал в надежде. Напряжение на лице Джулии становилось неустойчивым. Сработает ли маленькое внушение? Перерастет ли оно во что-то значительное? Сможет ли она изменить свое отношение и понять, что оба чувства были закономерными и даже добрыми?
Она молчала. На лице у нее было странное выражение, как будто она долго путешествовала где-то далеко и сейчас возвращалась домой. Неожиданно она глубоко вдохнула и кивнула. В ее голосе послышался благоговейный трепет.
— Мое 'Я' не зависит от конкретного решения.
Она заулыбалась, словно осилив огромную тяжесть. Она может бежать. Она может бороться. Она может делать все, что ей нужно. Все было допустимо.
Орион Граполис сиял. Ради таких моментов он и жил. Они казались незначительными, но они были первой дырой в запруде. Он продолжал давить, не отводя от нее глаз.
— Оба твоих утверждения истинны. Ты хочешь разгадать свою загадку и вместе с тем хочешь избежать этого. Это противоборство причиняет тебе много страдания. Но, хотя эта боль беспокоит, она все же полезна, поскольку функциональна. Ее отсутствие приводит к проблемам. Возьми, например, прокаженных. Болезнь на них так действует, потому что они не чувствуют боли. А твое сердце воспринимает твою боль и твою радость...
По мере того как он успокаивал и объяснял, она ощущала, как что-то меняется внутри нее. Эти изменения наталкивались друг на друга, пока наконец не показалось, что сдвинулось что-то титаническое. Она хотела узнать, что же такое произошло, из-за чего она ослепла, но вряд ли на нее повлиял вечер дебюта.
Теперь, когда этот странный воображаемый запах, который она ощущала ранее, наполнил ее голову, она почувствовала себя свободной... и вынужденной говорить.
Она раскрыла рот и начала, не зная, что последует дальше. Ей казалось, что снесло какое-то заграждение. Воспоминания полились — ее выступление в Карнеги-холле, семейный праздник, который последовал далее в Арбор-Нолле, неукротимая энергия отца и то, как дедушка подарил кольцо с александритом, а вся семья смотрела и аплодировала. Все это было таким красочным, как будто произошло только что: празднование, разговоры, еда, напитки, семейные ритуалы. Ее слова воспроизводили вечер подобно фильму, но то сбивчивое раздражение, которое она испытывала по поводу этих событий, исчезло.
— Следующее, что я помню, — это мое пробуждение уже слепой. Но я так и не знаю, что заставило меня не захотеть больше видеть, — сказала она.
— Да.
Орион сидел неподвижно, его голос утих. Джулия, сидя напротив него, молчала. И сияла. Он все более восхищался ею. Она была неподвижна, как будто ее тело было перенесено в другую плоскость Ему много раз приходилось видеть такую реакцию — она исцелила что-то внутри. В его работе было много тайн, но он более всего ценил тайну первой крупицы истины. Это был акт рождения, при котором старое и уставшее умирало, а новое вступало в мир, дыша огнем и выплескивая его. Он не мог предсказать, какое это может быть изменение или куда оно может привести, но он знал, что она изменилась.
Джулия пребывала глубоко в себе, едва ощущая странный внутренний покой и уверенность. Она понимала, что чего-то не хватает. Это было похоже на заржавевшие тормоза, которые держали все в неподвижности. Теперь тормозов нет, и...
Она открыла рот. Казалось, с ее мозга спадал покров. И он возвращался к жизни. Нервное возбуждение прошло через все ее тело, потому что нежданно-негаданно многое обрело смысл...
Физически ее органы зрения действовали как положено.
Все дело в том, что ее мозг отказывался видеть.
Вначале она винила зрителей. Затем думала, что нужно выяснить, что же на самом деле произошло в ночь дебюта.
Но истина состояла в том... что ей не нужно было знать, что вызвало слепоту...
Ей не нужно было знать ничего...
Ненужно...
Пульс участился от возбуждения. В голове закружился странный запах. Внутри нее скрипели и подгонялись гранитные блоки. Глаза наполнились теплотой, влагой, а сладостно-горькая радость пронзила ее как...
В надежде она затаила дыхание...
Полоса сияющего света появилась на уровне глаз, а в них вдруг что-то ожило.
Сердце заколотилось. Затаив дыхание, она видела, как светящийся жар собирается вокруг нее в теплое, сверкающее марево. От волнения закружилась голова. Космос засиял. Ее больше не нужно знать, как или почему, потому что...
Она резко вдохнула. Она видела контуры... стол, стулья, низкий столик и коренастого человека с усами и объемистым животом, который смотрел на нее с самым добрым выражением на лице, которое только ей доводилось видеть.
В горле у нее пересохло. Она облизала губы. Она улыбалась. По бдительному взгляду Ориона она поняла, что он наблюдал нечто выдающееся.
— Да? — выжидательно спросил он.
— Я могу видеть, — прошептала она, а затем прокричала что есть мочи: —
Она спрыгнула с кресла и побежала к нему.
Ее глаза ненасытно впитывали его серебристо-серые усы, ярко-розовые щеки, белую рубашку в мелкую синюю клетку, его изумленные синие глаза. Он встал, и она бросилась ему на шею.
Слезы потекли по ее щекам.
